– Идульф. – Имя всплыло в памяти словно само по себе. Лойтурское имя, более подходящее для человека с такой внешностью, как у Белого. Куда более подходящее, чем Войчех. Кажется, он слышал это имя от кого-то на днях, поэтому оно и пришло так быстро на ум.
Простое лойтурское имя. Не плохое и не хорошее. Но улыбка почему-то стёрлась с лица королевы.
Её мрачный, молчаливый спутник – слишком старый для того, чтобы оказаться стражником, и слишком воинственный для советника – пригляделся к Белому с нескрываемым любопытством.
– Так что же, Идульф. – Королева быстро взяла себя в руки и снова натянула улыбку.
От этой дворянской вежливости подташнивало. Белый уже достаточно насмотрелся на это благостное, точно у юродивого, выражение лица. Велга Буривой тоже натягивала похожую маску чистоты и святости.
– Ты певец или танцор? – продолжила королева. – Как будешь помогать нашему дорогому Станчику? Мой любимый брат Матеуш, говорят, пригласил много музыкантов, поэтов и скоморохов на свою свадьбу. Празднования пройдут по всему городу, но для торжества в замке он, наверное, выбрал самых искусных.
Белый стрельнул глазами в сторону шута. Вот уж удружил дурак.
– Я… – Белый и без того не отличался красноречием, а тут и вовсе в горле запершило. – Я… сказитель.
– Сказитель?! – В голосе Венцеславы слышалось сомнение. – Впрочем, голос у тебя чарующий, с такой мужественной хрипотцой.
Будь королева моложе, так Белый бы подумал, что она с ним заигрывает. Впрочем, это, наверное, была старая, усвоенная ещё в девичестве привычка льстить всем подряд. Встречались такие женщины, что для каждого находили особое меткое слово, любого могли очаровать – что старика, что ребёнка. И это, пожалуй, было полезное для королевы качество.
– О, не терпится услышать. – Станчик захлопал в ладоши. – Расскажи, расскажи королеве, о чём будет твоя сказка.
– О чудище, – без запинки ответил Белый. – И яблоневом саде.
Выражение восторга на лице шута скисло, он пренебрежительно скривился. Королева постаралась проявить хоть каплю уважения к своему недавнему спасителю:
– И что это за чудище? То, что было сегодня во дворе?
Белый поморщился. От его одежды теперь несло смрадом. Не то чтобы наряд был слишком дорогой, но единственный. И уверенности в том, что получится его отстирать, не осталось.
– Не настолько провонявшее рыбой, – хмыкнул Белый.
– И правда, – королева обвела его взглядом с головы до ног, – не стоит выступать в испорченном наряде. Гжегож, будь добр, помоги Идульфу подобрать новую одежду.
Седовласый короткостриженый мужчина со злыми глазами, всё это время стоявший за спиной королевы, тут же вышел вперёд.
– С удовольствием, – произнёс он так мрачно, что сразу стало ясно, что вряд ли он много понимал в нарядах. – Пойдём, провожу… на примерку… Идульф.
Неумело пытаясь подражать остальным, Белый поклонился королеве. Наверное, по правилам нужно было ещё что-то сказать, но он даже забыл поблагодарить. Наёмные убийцы редко попадают в высшее общество, а если и пересекаются с дворянами, то только ради того, чтобы забрать их жизни, а не вести беседы да расшаркиваться.
Станчик, поджав губы, вдруг осенил Белого священным знамением, отчего ему резко стало не по себе. С чего бы вдруг шуту за него беспокоиться?
Ждать Гжегож явно не любил. Он сразу направился к небольшой дверке справа от королевского трона. Белый напоследок ещё раз обвёл зал взглядом, пытаясь выцепить всех, кто был важен.
Велга сидела за столом рядом с женихом. Вадзим развлекал гостей игрой на гуслях. Инглайв…
Задержавшись у приоткрытой двери, Белый забегал глазами по залу. Где этот грёбаный скренорец?
– Идульф! Ты идёшь?! – рявкнул Гжегож. – Идульф!
Белый прищурился, едва сдерживая раздражение. С такими, как Гжегож, у него обычно разговор был короткий. Но если он сейчас сломает нос приближённому королевы, вряд ли его ещё раз подпустят к ней так близко.
В узком проходе за дверью было совсем темно, только вдалеке, у самой лестницы – не такой широкой, как та, по которой они поднимались в залы от главного входа, а совсем узкой, винтовой – слабо горел свет.
Гжегож спустился на пару ступенек и остановился, оглядываясь на Белого. Тёмные глаза сверкали решительно, точно он готовился к драке. Обычно предчувствие Белого не обманывало.
– Иду, – буркнул он, догоняя.
Их шаги звонко разносились по лестнице, а звуки веселья из пиршественного зала постепенно затихали и скоро обратились в тихий гул где-то над головой. Они спускались всё ниже и ниже.
Лестницей явно часто пользовались, на пролётах висели пламенники, и, даже не обладая таким же чувствительным зрением, как у Белого, можно было легко разглядеть ступени. Но всё же на каждом переходе несколько шагов приходилось пройти в полной темноте.
Гжегож напряжённо молчал. Белый всё ждал, когда начнут бить. Куда его вели? В подземелья, в темницу? На узкой лестнице, где толком и не развернёшься, вряд ли стоило ждать удара.
Минул очередной пролёт, пламенник остался за спиной. Несколько ступеней вниз, поворот, ещё поворот, и снова непроглядная тьма.
Как вдруг пол ушёл из-под ног, Белый упал.
– Курва!
Прямо на копчик. Это было особо погано. Он не помедлил только благодаря привычке, увернулся, и кулак Гжегожа пришёлся в плечо.
– Куда, ублюдок?!
Его схватили за ворот, потянули. Затрещали швы. Стёганке пришёл конец. Совсем.
Белый ударил в живот. Гжегож согнулся, повалился, вцепился в него, как клещ. Они покатились по ступеням, ругаясь, колотя друг друга наотмашь, не глядя, яростно, беспощадно.
Раздался чей-то вскрик. Зазвенела посуда, полетела по ступеням.
А прямо на Гжегожа и Белого пролилось что-то горячее, пахучее.
– Вы что творите, сволочи?! – закричала женщина.
Белый и Гжегож расцепились, отшатнулись к противоположным стенам. Лицо обожгло. Пахло мясом, капустой. С волос стекала жирная похлёбка… кажется, это была солянка.
Тяжело дыша, скалясь, как два подравшихся кота, оба мужчины почти одновременно утёрли лица рукавами. Служанка – молодая баба в перепачканном пролитой солянкой переднике – вдруг ахнула.
– Ох, Гжегож… – Она неловко поклонилась. – Прости, господин, не признала.
– Ты тоже, – прохрипел Гжегож, – не обижайся. Не хотели… помешать.
– Угу, – пискнула служанка, снова поклонилась и, оглядываясь на них с опаской, принялась собирать по ступеням посуду. – Ну я пойду? – спросила она, гремя мисками.
– Иди, – сказал Гжегож.
– Помело принесу… и тряпку с водой.
– Иди, – повторил Гжегож, не сводя глаз с Белого.
Оборачиваясь, служанка начала спускаться обратно, вниз, по залитым ступеням. Есть расхотелось. Теперь от Белого воняло не только тухлой рыбой, но ещё и солянкой.
Шаги служанки затихли на лестнице, и Гжегож присел на пол, упираясь локтями в колени. Он был немолод, но всё ещё силён и достаточно ловок. Значит, привык драться. И, видимо, убивать. Не советник. Кто тогда?
– Кто ты такой, ублюдок? – спросил он устало.
– Идульф…
– Иди на хрен, – скривился Гжегож. – Одного взгляда на твою морду хватает, чтобы понять, что никакой ты не Идульф.
– А что не так с моей мордой? – Белый склонил голову набок.
– Паскудная.
– Разве у лойтурцев не бывает паскудных морд? – криво улыбнулся Белый.
Свет пламенника беспокойно плясал, то вздымаясь выше к потолку, то почти затухая. По лестнице гулял сквозняк, задувал под одежду. Сидеть на полу было холодно, но вставать сил не осталось. Да и пока не стоило, вдруг придётся драться.
– Морды у лойтурцев только паскудными и бывают, твоя правда, – кивнул Гжегож. – Но всё же ты вырос в Рдзении, это слышно по говору, да и для лойтурца слишком мелковат.
Белый пожал плечами:
– Ну, допустим, я не Идульф.
– А кто тогда?
– Это имеет значение? Какая разница, как зовут бедного сказителя?
– Ты эту похерень мне хоть не неси, – прошипел Гжегож. – Какой на хрен из тебя сказитель, хрен ты кривоносый? На твою унылую рожу смотреть никто не захочет. Видел эту солянку? – Он ткнул пальцем в сторону ступеней, убегавших вниз. – Она пока на тебя проливалась, успела скиснуть, вот насколько говённое у тебя выражение рожи.
Губы Белого скривились ещё сильнее.
– Какая разница, как меня зовут? – повторил он.
– Разница в том, какого хрена ты, ублюдок, назвался Идульфом и что делаешь в королевском замке?
– Другу помогаю.
– Станчику?
– Ага.
– С чем?
– Он нанял меня выбить долг из какого-то скренорца.
Гжегож подался чуть вперёд. Этот рассказ явно понравился ему больше.
– Какого ещё скренорца?
– Курва. – Белый отвёл глаза в сторону, рассматривая покрасневшие костяшки пальцев. – Имя у него… ну как у всех скренорцев… Индульф… не, это я ляпнул. Инглайв.
– Инглайв из Ниенсканса, – кивнул Гжегож. – Хочешь сказать, он задолжал Станчику?
Кажется, любое неосторожное слово могло принести шуту беды. Но собственная шкура всегда была дороже. Поэтому Белый просто кивнул.
– За что?
– Без понятия. Мне обещали долю.
– Сколько?
– Три тысячи золотом.
Глаза у Гжегожа стали круглыми, даже морщины будто бы от удивления разгладились.
– Три тысячи…
– Золотом, – добавил Белый.
Прежде он не замечал за собой такой страсти к вранью. Но это вдруг оказалось увлекательным занятием. Гжегож, кем бы он ни был, явно обладал немалой властью при дворе. Он находился в ближнем кругу королевы, но действовал совсем не как дворянин. И бил, и ругался он не как дворянин. Белому он вдруг напомнил его самого. Разве что одетого в дорогой наряд и намного старше. Дожить до его возраста у наёмного убийцы надежды не оставалось.
– Вот гадёныш, – прошипел Гжегож задумчиво.
– Инглайв?
– Станчик. Впрочем, оба хороши. Ладно, иди выбивай из этого Инглайва золото. Работай свою работу, скажем так.
Белый удивлённо вскинул брови: