Мы шли к троллейбусной станции по пустынному и почти невидимому городу. И сама тускло освещенная станция открылась как маленький обитаемый островок в тихом, туманном море. Под навесом две мамы опекали выводок детишек. Не перестаю удивляться: мал мала меньше, а у каждого свой характер — один хнычет спросонок, другой молча нахохлился под махровым полотенцем, а эта весело стреляет глазами по сторонам, ей все интересно.
Компания туристов — два парня и две девушки; одна из девушек, несмотря на облупившийся нос, прехорошенькая…
Женщина моих лет с сыном — сержантом-десантником. Китель то ли отглажен, то ли застегнут так, чтобы как можно больше была видна тельняшка — видимо, это у них считается шиком. Лихо сдвинут голубой берет, на парней-туристов поглядывает с превосходством. Впрочем, мне ли судить этого мальчика с желтой нашивкой за ранение и медалью «За отвагу»?.. Краткосрочный отпуск, и теперь назад. Мать жалко, на нее смотреть невозможно…
— Я тоже поеду в аэропорт, — сказал я.
— Не надо. Простимся здесь. Как ты сказал? «Спасибо, филин, спасибо, птица…» Повеселее птицы на нашу долю не нашлось. А знаешь, какая там следующая строчка?
Я пожал плечами.
— «Так и должно было случиться». Вот какая.
Подошел троллейбус со слезящимися окнами, и я обнял Лизу.
— Никуда ты от меня не денешься. Я найду тебя, — сказал ей на прощанье.
И она, кажется, чуть-чуть оттаяла.
А спустя несколько минут я тоже ехал — в Ялту.
Туман кончился, едва троллейбус выбрался наверх из Алуштинской долины, и дальше мы катили по шоссе, залитому утренним солнцем. А туман был внизу. Он закрывал море и оторочивал все видимое побережье. Прибрежные горы — Кастель и Аю-Даг — стояли по колени в тумане.
Подъезжая к Гурзуфу, я глянул на скалистую кромку яйлы и нашел беленькое пятнышко ротонды Беседки ветров. Зоя с Олегом должны быть довольны — погода и сегодня им благоприятствовала.
Интересно, нашли что-нибудь в ямке, которую я начал раскапывать?.. Вот был бы номер, если бы после моего с Ванечкой отъезда кто-нибудь копнул раз-другой и наткнулся… На что? На статуэтку? На редкую монету? И получилось бы как в хоккее: с подачи Александра Пастухова гол забил его тезка бородач Саша… Но забил все-таки он, даже если твоя подача все фактически обеспечила. Я, странным образом, частенько об этом думаю. О забивающих голы с чужих подач, о людях, которые умеют, обладают удивительной способностью в последний момент оказаться там, где нужно, и просто подставляющих ногу или клюшку после того, как кто-то сделал главное. Или, может быть, все-таки главное — вовремя подставить ногу или клюшку?..
Мысли шли вразброс. Тут же подумалось о Лизе: подъезжает сейчас к перевалу… Как она? О чем думает? Что ждет нас дальше?.. Почему-то вспомнилось, что перевал называется Ангарским — по крохотной речушке Ангаре, берущей начало от Чатыр-Дага. Крохотная, а все же речка, даже на некоторых картах отмечена, и потом, все-таки — Ангара. Случайная и незаметная однофамилица знатной дамы. Разные заботы, несравнима известность — об одной то и дело слышишь, а назови другую — само ее имя воспринимается как курьез, а главная проблема у обеих одна: выжить бы в этом неспокойном и непредсказуемом мире. Впрочем, не их это проблема — им все равно, — а наша. Только вот вопрос: нас она, если по совести, если отбросить словесную шелуху, до которой мы стали великие мастера, нас она по-настоящему тревожит? Тревожит ли? Как получилось, что все чаще и на т о й Ангаре и на э т о й мы будто не ведаем, что творим?..
Вот и прекрасный Гурзуфский амфитеатр — один из классических со времен Пушкина и известнейших пейзажей Отечества — стал похож на драгоценный старинный ковер, попавший в небрежные руки, и уже один его угол подпален, другой — облысел, вытерт, там — пятно, здесь и вовсе дыра… Грустно. Но ведь правда, правда. Не слишком ли много воли даем мы своим рукам?..
Ялтинская долина была свободна от облаков, но ночью здесь тоже прошел дождь, и сейчас под веселым утренним солнцем все празднично сверкало.
Троллейбус скользнул по массандровским склонам, описал петлю вокруг автовокзала и остановился. Было еще рано, было свежо, вернуться я обещал только к обеду, а потому решил не торопиться, пройтись пешком. Мама должна была прийти с ночного дежурства — не разбудить бы. Но ведь наверняка услышит, проснется… Заходил в дом с осторожностью, а квартира оказалась пустой. Ну что ж, это даже к лучшему — успею привести себя в порядок. Не успел. Позвонили. Кого несет? Мама открыла бы сама… Отворил дверь и увидел… Нику. От неожиданности расплылся улыбкой, а она сказала:
— У нас несчастье — Олег в больнице.
— Что? — поразился я. — Что случилось?
— Если быстро соберетесь, я подожду. Надо подменить Зою.
— А где она?
— Да там же, там!
Я наконец понял.
— А мама?
— Тоже в больнице.
— Но что случилось?
— Быстрей собирайтесь — я жду внизу.
«Безжалостная девчонка!» — подумал я в сердцах, однако заторопился.
Когда выяснилось, что к Олегу можно пройти, у меня несколько отлегло — к тяжелым больным не пускают.
— Подождите, — сказала Ника у дверей палаты, — я посмотрю, что там.
Немного погодя вышла с уставшей, осунувшейся Зоей.
— Зайди, — сказала Зоя. — Он тебя зовет. Только не волнуй его расспросами.
Я спросил о маме и узнал, что мы с ней разминулись — она тоже была здесь.
В палате было четверо. Олег лежал справа у окна. Выглядел скверно, был непривычно бледен, казался каким-то пришибленным — никогда не видел его таким. Однако попытался хохмить:
— Ты будешь смеяться, но это — я…
Смеяться не хотелось, пришлось выдавить, изобразить улыбку. Я понимал его — сам не умею болеть.
— Тебе уже все рассказали… — сказал он полувопросительно. Я сделал неопределенную мину, которую можно было понять и как «да» и как «нет». — Представляешь, было даже предзнаменование. — Говорил он затруднительно, будто с кашей во рту. — Перед этим возле лагеря нашли оленя-подранка… Эти болваны, ну ты знаешь, о ком я говорю, даже стрелять толком не умеют. Охотнички… Если они и всем остальным так занимаются, то… — Олег вяло махнул кистью — поднять руку, как видно, не было сил.
А я вспомнил оленя с огненными глазами, которого мы увидели у лагеря, провожая вечером Ванечку. Еще тогда показалось, что олень не так уж и испугался, уходил от нас просто потому, что зверю при встрече с людьми положено уходить. Неужто поплатился за свою доверчивость во время охоты? И, раненный, приковылял к лагерю помирать.
Должен сказать, что мне противна сама идея спортивной охоты, охоты как развлечения. Вполне понимаю людей, которые занимаются этим, чтобы прожить, обеспечить своим семьям существование. Вегетарианство вообще не по мне, но убивать зверей от нечего делать… По-моему, это извращенность.
— Володя, пацан наш, заметил его после завтрака прямо возле раскопок… Олень подпустил к себе. Попытался встать и опять рухнул. Это через день было, как ты с этим типом уехал… Он тебе по дороге ничего не говорил?
Я вспомнил наш разговор с Ванечкой.
— Спорили о разном. Показался каким-то взъерошенным и оголтелым…
— Вот именно, — хмыкнул Олег. — Оголтелый. Это ты верно сказал. Подлый он, подлый!! — внезапно крикнул Олег, так что сосед по койке, который, уткнувшись в газету, деликатно делал вид, что не слушает наш разговор, вздрогнул и тут же нажал кнопку вызова на стене. Поскольку никто не приходил, он нажимал ее снова и снова.
— Предатель он, вот кто!.. — крикнул Олег.
Я испугался разительной и мгновенной перемене — лицо побагровело, покрылось потом.
Наконец в палату торопливо вошла медсестра, и вслед за ней ворвалась Зоя.
— Я же просила тебя ни о чем с ним не говорить!..
Оправдываться было бесполезно.
— Всех посторонних попрошу выйти, — сказала сестра и добавила то ли для нас, то ли для Олега: — Ничего страшного… Сейчас мы сделаем укольчик — и сразу станет легче…
— Не уходи! — крикнул мне вслед Олег. — Не уходи!..
Он плакал.
— Успокойся, — сказал я. — Я подожду в коридоре.
Он плакал, стыдясь своих слез и не умея их сдержать, — от беспомощности, бессилия.
Дело было не в олене. Из-за этого не то что Олег, но и какая-нибудь кисейная барышня в наше время с сердечным приступом в больницу не попадет. Если не в жизни, то в кино, по телевизору и не такое видели. Эка важность — подстреленный олень! Да не будь всего остального, о нем сейчас никто, кроме пожирающих падаль черных грифов, и не вспомнил бы. И они, обглодав косточки, уже успели бы забыть. Но вот будто вынырнуло что-то из глубин души детей электронно-прагматического века, и олень-подранок, который пришел к ним помирать, виделся как дурное предзнаменование.
А дело было совсем в другом. И причина всего происшедшего сводилась к банальнейшей цифири. Что у нас сегодня? Суббота, 29 июня. Значит, вчера, когда все это случилось, был последний рабочий день месяца, квартала и даже полугодия.
— Опять е г о ругал? — спросила Ника.
— Ванечку, — сказал я.
— Какой он Ванечка! — воскликнула Ника с отвращением. — Вы вспомните его глаза!..
«Ну и ну, — подумал я. — Поистине от любви до ненависти один шаг».
— Какие же у него глаза?
— О т м о р о ж е н н ы е, — сказала Ника.
Итак, Ванечка приехал в четверг, в тот самый день, когда мы с Лизой отправились в поход, и сообщил, что начальство приняло решение срочно испытать трубу под давлением.
— Что значит — срочно? — спросил Олег.
— Завтра.
— Но мы же договаривались… — сказал Олег с досадой.
Его можно понять. Они с Зоей так дорожили обещанными ранее еще двумя неделями. Погода только-только наладилась, сезон в горах так короток, к тому же начали вскрывать новую многообещавшую площадь, и уже пошли находки. Ребята сами предложили работать пока без выходных, по очереди ездить в город, чтобы помыться. И вот — опять вынужденный перерыв.
— И быстро вы это сделаете?