Уже к вечеру следующего дня на рабочем столе генерала лежало досье на предполагаемого преступника. Так они узнали о существовании целого института под началом подозреваемого.
Поступила и непроверенная информация о том, что Хаскину удалось обнаружить новые библейские коды, как-то связанные с длительностью человеческой жизни. Просматривая список опубликованных работ Хаскина, Пронин обнаружил его полуторагодичной давности интервью желтому журнальчику «Кольца Сатурна». Интервью брала Людмила Т. Грушина, которую он совсем недавно вызывал к себе. Тогда-то у генерала возникла идея уговорить ее взять у него новое интервью, а по ходу выяснить кое-какие детали. Тем более, что убийство ее отца было из этой самой серии. Стало быть, она тут лицо заинтересованное и с заданием справится наверняка лучше, чем его профессиональные Пинкертоны. Людмила Теодоровна охотно согласилась, ибо в ее планах интервью с Хаскиным и без того значилось – читатели жаждали узнать как можно больше о новых открытиях в постижении божественных тайн.
***
Сегодня я приехал в ПОИБИН ради четвергового семинара. Сотрудники института, как я говорил, все люди блестящие и по большей части молодые. Вот на этих «четвергах» с шутками и прибаутками обсуждались разные завиральные идеи, так или иначе связанные с главной темой института – извлечением божественной информации. Сегодня семинар был посвящен вопросу о долголетии праведников, живших согласно тексту библии по нескольку сот лет. Тема необыкновенно интересная, ибо по сути она противоречила гипотезе Хаскина о 120 годах на двоих.
Но на семинар я так и не попал. По уважительной причине. Я привычно заглянул в кабинет «шефа». Хаскин был в пиджаке, что меня весьма удивило. Он просматривал какие-то записи, время от времени поглядывая то на часы, то в зеркало, висевшее на стене напротив его стола, и проводил рукой по топорщившимся волосам, слегка тронутым сединой, из-за чего они немного напоминали покрытую изморозью морковь на овощном складе.
– Здравствуйте, Костя, – кивнул он мне. – С чего это вы тут?
– Умных людей на семинаре послушать. А вы на нем будете?
– Вряд ли успею, – ответил Хаскин. – Небось удивились, что я в пиджаке? Это я к интервью готовлюсь. Интервьюерша с минуты на минуту должна прийти. Я ей уже раньше интервью давал. Можно сказать, она мой эксклюзивный инсайдер. А сама опаздывает…
– Я тогда пойду. Не буду вам мешать… – начал было я, вставая, но не успел еще закончить фразу, как в дверях появилась слегка запыхавшаяся журналистка. А я уставился на нее и от удивления снова сел, потому что это была Люся Грушина, первая красавица нашего класса.
– Люся? Ты?
Она долго на меня смотрела, не узнавая, а потом ее брови удивленно поползли вверх?
– Костя? Кравцов? – неуверенно спросила она. – Я бы тебя на улице ни за что не узнала. Ты изменился. Похорошел… И вообще…
Она запнулась, но я прекрасно понял, о чем она подумала. О мальчике-калеке, который был безнадежно в нее влюблен. Знала ли она об этом? Догадывалась ли? Вряд ли. В Люську все были влюблены. Начиная с седьмого класса, вокруг нее постоянно вились не только одноклассники, но и ребята на год, а то и на два старше. Где уж тут заметить жалкого юнца, украдкой бросавшего на нее по-собачьи преданные взгляды? А я молча страдал и даже одно время мечтал, как, оставив для нее записку, вскрою себе вены, а из ее ярко-зеленых глаз (так я себе воображал) на моих похоронах прольются две слезинки. Воображал, и сам был готов заплакать, так жалко мне становилось этого бедного страдальца Костю.
Но помимо подростковой влюбленности я испытывал к Люсе еще одно, пожалуй, не менее сильное чувство. Чувство благодарности. Когда кто-нибудь насмехался надо мной, пародируя мою походку, расползающиеся в разные стороны глаза, или еще каким-то способом пытался меня унизить, она (единственная!) тут же вступалась за меня, и, глядя на ее пылающее гневом лицо, обидчики поджимали хвост и стушевывались. Да, Люська была славной девчонкой!
– Люська, как ты? Замужем?
– Нет, все еще невестюсь.
– И не была? – удивился я.
– И не была! – засмеялась Люська. – Но скоро буду. Через месяц свадьба. Кстати, приглашаю тебя. Вот… Тут она достала из сумочки стопку красиво отпечатанных на мелованной бумаге приглашений и протянула одно мне. А потом и Хаскину такое же вручила, добавив: – И вас, конечно, тоже буду счастлива видеть. Большая честь для меня.
– Ну, разве что в роли свадебного генерала, – смущенно захихикал Хаскин. – Но за приглашение спасибо. Поздравляю!
– Да, и я тоже поздравляю, – сказал я не вполне искренне и стал откланиваться, чтобы не мешать интервью, но Илья Львович меня удержал:
– Оставайтесь, Костя. Сами что-нибудь интересное расскажете, – а потом, обращаясь уже к Люське, добавил: – Костя, можно сказать, моя правая рука.
Я и остался. Не без удовольствия. А Люська сразу стала серьезной, достала из сумочки диктофон и интервью началось.
– Год назад вы захватывающе интересно рассказывали о библейских кодах, обнаруженных учеными из Израиля. Мы получили тогда море читательских писем. И чуть в этом море не утонули. Со времен того интервью, я вижу, многое изменилось. Мы, помнится, беседовали в какой-то тесной комнатке, в которой помещался ваш офис. А сейчас…– Люська сделала рукой широкий круговой жест, – тут целый институт. Как, кстати, он называется?
Я испугался, что Хаскин, забывшись, выдаст ей непристойное сокращение, но Илья Львович был бдителен и только хмыкнул:
– За помещение для института мы должны благодарить щедрых спонсоров. А официального названия у него пока нет.
Вопросы сыпались из Люськи, как из пулемета. Но все – по существу. Было видно, что она хорошо подготовилась.
Хаскин явно оказался во власти ее обаяния, забылся и «поплыл». Когда она спросила его о сути его открытия, он начал было словоохотливо рассказывать про 120 лет и «того парня».
Я стал нарочито покашливать. Он удивленно уставился на меня, но потом понял и сказал, виновато разводя руками:
– Вот видите, Людмила Теодоровна, Костя меня предупреждает, что я секреты разглашаю. И справедливо предупреждает. Мы же дали подписку о неразглашении. Так что всё, о чем я вам успел проболтаться, это не для печати. Я могу рассчитывать на вашу скромность?
– Разумеется, Илья Львович, – улыбнулась она, но блеск в ее глазах ясно показывал, что в полной мере полагаться на ее скромность бессмысленно. Все-таки журналистка, а тут такая сенсация.– Но намекнуть-то, что вам ведомы тайные сроки человеческой жизни, я могу?
– Разве что в самом общем виде, чтобы никто ничего не понял, – сказал Хаскин.
– Можете не сомневаться, никто ничего не поймет. Об этом я позабочусь, – чарующе улыбнулась Люська.
В конце нашего затянувшегося разговора она вдруг сказала:
– Это тоже не для печати, но, если вы владеете кодами, то, вероятно, можете узнать те тайны, которые скрыты от глаз наших правоохранительных органов. Например, можно ли с помощью этих шифров выяснить, кто или что стоит за последней волной убийств?
– Какие убийства? Я ничего не слышал, – сказал Хаскин.
– Как не слышали? Об этом же вся Москва говорит, – сказала Люська и как-то по-особому, испытующе, поглядела на него.
– Нет, правда, не слышал. А вы, Костя, что-то про эти убийства знаете?
– Я особо не вникал, но да, слышал. Чуть ли не каждый день кого-то убивают.
– Ну, Москва-то большая. Так что это не удивительно, хоть и печально, – сказал Хаскин.
Зря он это сказал. Похоже, Люська не только ему не поверила, но и не на шутку разозлилась. Стала вдруг отчужденной и официальной. Шарм и теплота, которыми от нее веяло во время всего интервью, моментально куда-то испарились.
Хаскин почувствовал неладное и попытался исправить положение, но лишь усугубил вдруг ставшую неприятной атмосферу. Он предложил посидеть в уютном ресторанчике «тут неподалеку», она холодно отказалась и тогда он сказал:
– Людмила Теодоровна, по-моему, вы слишком близко принимаете к сердцу все эти слухи. У страха глаза велики. Опыт показывает, что их надо делить минимум на десять. Вы не находите?
– Вы совершенно правы, господин Хаскин. Принимаю близко к сердцу, виновата. Просто месяц назад убили моего отца. Но это слухи, конечно…
Я и в еще большей степени Илья Львович ощутили после этих слов Люси страшную неловкость. Он покраснел до корней волос и промычал только «Примите мои соболезнования» или что-то в этом роде.
Она сухо кивнула и стала прощаться. Правда, телефонами мы с ней обменялись.
– А когда?… – начал было Хаскин, но осекся.
Она угадала его незаданный вопрос:
– Когда интервью появится? Через неделю, если успею всунуть в ближайший номер.
Она вышла.
– Да, нехорошо получилось, – сказал Илья Львович.
Ни я, ни он, разумеется, тогда еще не знали, да и знать не могли, что это интервью она затеяла по личной просьбе генерала Пронина.
***
Выйдя из института, Людмила Теодоровна села в машину, но еще несколько минут сидела неподвижно. Солнышко вовсю светило, но у нее на душе было сумрачно. Она чувствовала себя измотанной, словно вагоны разгружала. Прежде, чем двинуться к себе, она все-таки набрала номер генерала.
– Это вы? – сказал он нетерпеливо. – Как прошло интервью?
– Долго рассказывать. Давайте я приведу его в порядок для печати. Это срочно. Следующий номер выходит во вторник. А к вам загляну, скажем, послезавтра с уже готовым текстом.
– Послезавтра слишком долго. Я умру от любопытства. Давайте завтра, ладно? А пока скажите, он вам рассказал, в чем суть его открытия?
– Да. Можно сказать, проболтался. Его помощник, кстати, мой бывший одноклассник, все время его одергивал, чтоб язык не распускал. Но он распустил. Потом опомнился и просил, чтобы в журнале про это не было. Как же! Стану я молчать. В этом же весь хайп!
– Голос у вас какой-то злой, Людмила Теодоровна. Что случилось?
– Просто не люблю, когда врут. А он соврал. Нагло и нарочито. На прямой вопрос, слышал ли он что-то про убийства, сказал, что нет, ни слова не слышал. Вообще, я думаю, что это он.