Леонид двинулся за ним. Когда господин поворачивал, он успел разглядеть его лицо несколько лучше и снова убедился, что уже где-то встречал этого человека. Но по-прежнему не мог вспомнить, когда и где, разве что отчетливо понимал, что это произошло именно здесь, в Париже, на выставке.
Человек в цилиндре купил билет. Помедлив немного и сделав вид, что собирался снять вид Старого Парижа, а затем внезапно передумал, Леонид тоже взошел на борт суденышка. Господин поднялся на верхнюю палубу. Леонид прошел следом. Под мимолетными взглядами других пассажиров он наконец-то обогнал того, кого преследовал, и продвинулся ближе к носовой части. Парижане уже привыкли к фотографам, да и синематографист не вызывал у них особенного любопытства. Леонид поставил камеру на треногу, направил объектив на средневековый павильон и стал ждать отправления судна. Краем глаза он следил за господином в цилиндре, а еще на всякий случай проверил окружающих.
Нет, на судне сейчас были всего двое Иных, и единственный инициированный – он сам.
Пароходик издал гудок и отошел от берега, направляясь в сторону Йенского моста с башней Эйфеля.
Леонид подумал, что нужно предупредить Жана и Бернара, ожидающих его на Эспланаде. Но неожиданно сам испугался – его зов через Сумрак мог отследить любой Темный. А сегодня им можно все.
Он еще раз покосился на господина в цилиндре, который занял место у борта ближе к корме. Леониду по-прежнему не удавалось разглядеть его лицо анфас, зато профиль был вполне наблюдаем. Александров подумал, что нужно бы подойти и попытаться заговорить, ведь неинициированный месье не способен опознать в нем Иного. Но смутная знакомость лица не давала покоя. Неужели он видел его просто в толпе, на выставке? На подвижном тротуаре? Вблизи павильона Русских Окраин? Где-то в городе, в Булонском лесу или на острове Ситэ?
Леониду показалось, что он уронил камеру в Сену, хотя она продолжала стоять на штативе, а он сам и не начинал вращать ручку привода.
Он вспомнил, где видел этого господина. Правда, тогда тот не был столь хорошо одет. Вернее даже, совсем не одет. Потому что он только что появился из статуи-химеры, в которую был заключен сто лет.
Леонид не мог и не вспомнить имени.
Бриан де Маэ. Самый великий из ныне живущих заговорщиков. Сбежавший от кары Инквизиции с помощью добровольной жертвы Мари. Тот самый, чья поимка является обязательным условием для освобождения девушки из заключения в неживое.
И теперь он спокойно разгуливает по городу. Впрочем, сегодня его никто не имеет права арестовать. Или же нет? Великий Инквизитор Франции провозгласил с трибуны в Трокадеро, что преступления против Договора, совершенные ранее, остаются преступлениями. Наказания не отменяются.
Как после всего этого Бриан может спокойно ходить вблизи того же дворца Трокадеро? Да еще явиться в Старый Париж, в то место, с которого началась история его трагичного освобождения?
Но нет, Леонид противоречит сам себе. Бриан – Великий Светлый вне всяческих рангов. Да, он был лишен почти всех способностей и жестоко ослаблен заключением. Но даже если у него просто отобрать все силы – он не превратится обратно в человека. Никому, насколько знал Леонид, не известен пока способ обернуть посвящение вспять. Иные знают методы обмана биологического времени. Потому древние маги способны выглядеть и действовать не как дряхлые старцы, а как зрелые, пускай и убеленные сединами мужи. Иного можно сделать почти вечно молодым, как Дориана Грея. Но его нельзя вернуть к младенческому состоянию. Точно так же нельзя отменить первый вход в Сумрак.
С другой стороны, вспомнил Леонид, по-настоящему сильные волшебники способны вводить в заблуждение. Великий смог бы притвориться обычным человеком. Но зачем притворяться непосвященным Иным?
А если этот спектакль был предназначен не для Леонида? Его собственное появление в Старом Париже – случайность. Если бы он не оставил здесь камеры, то сейчас снимал бы ленту на Эспланаде Инвалидов и пытался выловить особо рьяного Светлого поборника морали.
Или все же случайностей в такой день быть не могло? Нападение Крысиного Короля (а был ли он, этот Король?), происшествие на мосту Александра III, появление никем не замеченного «девственного» Иного с лицом беглого Бриана… Не звенья ли все это одной цепи? Не об этом ли говорил ему Семен Павлович Колобов, не это ли предвещал, советуя обождать? Не началось ли сию минуту то, ради чего узник был спасен заговорщиками?
Леонид снова решил воззвать к Бернару с Жаном, но осекся. Еще недавно он опасался, что его попытки говорить через Сумрак услышат Темные. А если рядом Светлый вне всяческих рангов, он услышит и подавно.
Наконец еще одна мысль окончательно выбила из колеи. Если он сам узнал Бриана, то и беглец знает, кто путешествует с ним на одном пароходе? Оставалось только надеяться, что ослабевший Бриан не разглядывал его после обряда в Нотр-Дам. Его тогда, кажется, больше заботили изумруды.
Для порядка Леонид немного покрутил рукоять привода, чтобы сыграть роль до конца. В этом сейчас было даже что-то абсурдное: синематографист изображал синематографиста.
В объектив уже попали выставочные постройки близ Йенского моста и дворец Трокадеро вдали. Пассажиры, однако, по большей части переместились к левому борту, с той стороны высилась башня Эйфеля и павильон коммерческой навигации. Леонид тоже перенес свой аппарат, заметив, что и тот, за кем он следил, не отстает от других.
Судно прошло под мостом и скоро достигло причала на все той же набережной Дебийи, уже за пределами выставки. На противоположном берегу красовался последний из ее форпостов – Небесный Глобус. Леонид обратил внимание, что господин с внешностью Бриана неторопливо поднялся. Он сам сделал вид, что замешкался, а потом подхватил камеру и тоже направился к выходу. Со стороны это должно было выглядеть самым убедительным образом: человек с камерой снимал экспозиции с воды, панорама закончилась, он возвращается на сушу.
Господин в цилиндре ступил на берег и солидно двинулся по набережной в обратном направлении, к павильонам колоний. Леонид осторожно направился за ним, не забывая по пути останавливаться и демонстративно припадать к окуляру. Так они прошли мимо павильонов Андалусии и Сенегала. Следующим был большой павильон Алжира, вместивший в себя целую деревню; от него уже начинался прямой путь до Трокадеро.
Леонид решил, что если господин в цилиндре повернет туда, то подтвердятся все его подозрения.
Но от алжирской экспозиции незнакомец, похожий на Бриана, решительно повернул в сторону Йенского моста. Здесь уже была изряднейшая толпа, и не потерять в ней свою мишень стало крайне сложно. Леониду помогало лишь то обстоятельство, что увесистый аппарат на треножнике в его руках понуждал зевак инстинктивно держаться на небольшом отдалении. Тем не менее в толпе было немало мужчин в цилиндрах и черных пальто. Следовать за незнакомцем становилось труднее с каждым шагом.
Все же Леониду удалось перейти по мосту через Сену, держа нужную фигуру в фокусе. Семен рекомендовал ему быть рядом с эпицентром событий – тогда действительно может появиться шанс своим вмешательством поучаствовать в судьбе несчастной Мари. Где тот эпицентр – пока не ясно, но Леонид надеялся, что преследуемый приведет его куда надо. Незнакомец вновь свернул направо. На этой стороне реки, у подножия башни, располагались павильоны, демонстрирующие чудеса техники, и увеселительные зрелища, на этих чудесах основанные. Господин в цилиндре шел в сторону мареорамы и заметно выделявшегося своими размерами Небесного Глобуса. Александров осторожно продолжил свою медленную погоню.
Лишь сейчас он признался себе, что играет роль шпика. Наверное, агенты будущего станут тоже носить с собой камеры, только те уместятся в коробке из-под сигар.
– Герр Александрофф?
Леонид вздрогнул.
Его окликнул пожилой человек… вернее, конечно же, Темный Иной, стоило только взглянуть на ауру. Лицо, немецкий акцент и сам голос были знакомы. Впрочем, сегодня был особенный день, и особенный в том числе многочисленными встречами с такими персонами, на рандеву с которыми в другой обстановке не приходилось рассчитывать.
– Имел честь видеть демонстрацию ваших картин о Сумраке в Трокадеро. Впечатлен! – Немец протянул руку.
– Конечно же, помню вас, месье… герр Фрилинг! – Леонид обменялся с ним рукопожатием.
– У вас было немало зрителей, герр Александрофф, но вы запомнили старого доктора! Это лестно!
Леонид не стал разубеждать Темного. Он запомнил Фрилинга вовсе не на демонстрации своего фильма. Он помнил старого немца по совещанию в комиссариате Инквизиторов. Тот высказал догадку, что чудовище из катакомб занесло синий мох в раны убитых. Но сам Фрилинг не мог тогда узнать молодого русского дозорного, ведь тот уступил телесную оболочку своему наставнику Якову Вилимовичу.
Однако от Темного нужно было как можно быстрее отделаться.
– Простите, герр Фрилинг… – начал было Леонид. – Я спешу… В такой день… сами понимаете…
– Хотел всего лишь засвидетельствовать свой восторг вашим изобретением, – учтиво склонил голову немец. – А господин, которого вы преследуете, сейчас примерно в ста шагах.
– Виноват? – Александров второй раз за последний час едва не выронил камеру.
– Я же врач, герр Александрофф, а не только Иной. И неплохой врач, замечу, даже если не буду прибегать к услугам Сумрака. Вы следуете за пожилым господином со странной аурой Светлого.
– Непосвященный… – Леонид мысленно обругал себя, но его карта уже была бита, и таиться не имело никакого смысла.
– Похоже… но не очень. Я много видел аур за свою жизнь. Эта и правда была любопытна. Как будто аура непосвященного с явной склонностью к Свету. А еще она выглядела немного фальшиво. От вас это вполне можно было спрятать, прошу меня извинить. Но не от старого Темного шарлатана!
– Это… многое объясняет, – поразмыслив, признал Леонид. – Хотя, черт побери, ничего не объясняет!