А затем он медленно поднял глаза на Леонида.
У того вдруг перехватило дух от собственной догадки.
– Пресветлый! Месье де Грийе… – Александров зачастил, впервые назвав человеческую фамилию Градлона. – Выслушайте! У нас есть еще надежда. Только… мы должны вызвать инферно. Очень большое!
– Что? – Градлон, казалось, смотрел куда-то сквозь русского дозорного, а жилка на виске готова была разорваться.
– Помните месье Фрилинга из немецкой делегации? Он рассказывал мне об огромной воронке инферно, которая растет над Дрезденом. Нам нужна такая же воронка над Парижем! Тогда концентрированные Свет и Тьма взаимно притянутся и уничтожат друг друга. Как равновеликие отрицательная и положительная величины в сумме дадут нуль!
Взгляд Градлона, кажется, прояснялся. Пульсация жилки на виске уменьшилась.
– Кто-то должен проклясть город. Самый сильный Иной. Может быть, это будете вы, месье, или тот бедняга Тома, шухарт, которого мы сегодня поймали…
– Он нам не поможет, – отозвался наконец Градлон. – А я не смогу тягаться с Брианом, когда он в полной Силе. Но, похоже, я знаю, кто мог бы…
Он поднялся, подхватил стоящий в сторонке саквояж, бережно поместил в него друзу. Щелкнул замок.
– Идите за мной!
Леонид, держа камеру на треножнике у плеча, будто винтовку на параде, встал у него за спиной. Краем глаза он увидел, как к ним спешат Инквизиторы, но Пресветлый не собирался объяснять им свои планы.
В воздухе в арке Порт Монументаль открылся портал. Только он вел не на выставку.
Леонид шагнул за Пресветлым – и ему показалось, что они вдвоем поднимаются в воздух. Потому что Париж вдруг ушел куда-то вниз. Уже не поражали воображение «минареты» архитектора Бинэ, что нависали над головой. Коннетабль и русский дозорный оказались если и не выше их, то, наверное, вровень.
А затем Леонид узнал место. Он уже был здесь в компании Брюса.
На галерее химер собора Нотр-Дам в этот вечерний час было пустынно. Ни посетителей, ни служащих при храме, ни сантинель. Закат заливал древние известняковые стены алым – солнце уже готово было коснуться краем парижских крыш.
На галерее трепетала сеть охранных заклинаний. Волшебство с невольным уважением хранило то, что его отрицало. Леонид вдруг некстати подумал, что все способности Иных – как тонкая пластинка между человеческим познанием средствами разума и сверхчеловеческим божественным промыслом, непознаваемым для мозга и нервной системы. Ему непривычно было так думать, тем более он не был крещен в католическую веру, но храм упорно действовал на впечатлительного гостя.
Особенно в такой день и час.
– Нас выследят очень скоро, – сообщил Градлон, раскрывая саквояж – изумруды в алых лучах переливались таинственными оттенками. – Я и не старался затаиться. Это все не займет много времени. Главное, что случится потом. Поставьте вашу камеру, месье. Вы должны снять то, что произойдет, а потом точно исполнить мои указания.
– Что вы собираетесь делать, Пресветлый? – Леонид установил аппарат, припал к окуляру.
Солнце словно медленно плавилось в красном мареве, закат угасал, бесконечный День без Договора уходил во тьму, но для сумеречных картин вовсе не требовался привычный глазу свет.
– Для начала я собираюсь сделать признание. Жаль, что вы еще не имеете с собой фонографа, месье Александрофф. Что же, я сделаю признание в письменном виде.
Градлон извлек из-за пазухи небольшую книжицу в переплете из кожи, украшенной надписью, что блеснула в Сумраке лиловым. В книжицу был вложен карандаш. Пресветлый раскрыл молескин, потянув за шелковую закладку, и положил его на парапет галереи. Карандаш послушно занял вертикальное положение над пустой страницей, будто его держала рука стенографиста.
Совершив эти манипуляции, Градлон снова занял место перед камерой.
– Готовы, месье Александрофф?
Леонид кивнул и начал вращать рукоятку.
– Я – Шарль де Грийе, известный в Сумраке как Градлон, Высший Иной вне всяких рангов, Пресветлый коннетабль Ночного Дозора Парижа и комиссар Светлых сил Французской республики. Да будет Свет моим свидетелем! – Градлон поднял руку, и над ладонью возник и тут же погас короткий сполох. – Я делаю признание, ибо того требуют чрезвычайные обстоятельства. Я должен исправить то, что сотворили мой учитель и мой ученик. Мой учитель Бриан де Маэ перевоплотился в сущность Эмпириума, которая представляет Свет настолько концентрированный, что он перестал быть таковым и обратился в то, чему еще нет названия. Мой ученик Ноэль Кастелен способствовал этому из лучших побуждений, но развоплотил себя, не вынеся мук раскаяния…
В этом месте Леонид едва не выпустил рукоятку. Он знал, что связывало Пресветлого и Бриана, но отношения Градлона с Кастеленом до сей поры были неизвестны.
– …Я никогда не пытался воспрепятствовать поискам Кастелена с тех пор, как он встал на свой путь заговоров. Но я закрывал на это глаза и не пытался найти его сам, до того, как отыщет Инквизиция или Дневной Дозор. Я не проявлял усердия, потому что должен был бы немедленно передать его в руки Трибунала. Но я и не старался его переубедить. Теперь Кастелен ушел, а Бриан де Маэ навсегда расстался с человеческим обликом и сущностью. А это значит, что никто не сможет освободить добровольно заключенную в неживое Мари Турнье…
Леонид поймал себя на том, что рука предательски дрожит – но продолжает вращать механизм.
Перо, не знающее человеческих сомнений, бежало по страницам записной книжки.
– Никто, кроме меня. В этом я и собираюсь признаться. Установления Дня без Договора не дают права отменить решения Инквизиции. Я иду на это по собственной воле. Когда-то я сам рассказал своему ученику о возможности поменяться местами с приговоренным. Ноэль Кастелен предпочел отослать вместо себя другого… другую. Я же займу это место сам и отбуду положенное наказание за своего учителя. Но я делаю это не во имя избавления от вины, а во имя спасения Парижа. Дело в том, что остановить Эмпириум может только Мари Турнье. Она сама не знает об этом. Никто не знает. Мари Турнье – будущая Великая. Я сам выявил ее еще в детстве и принял меры. Договор не запрещает подобных стратегических ходов. Я запечатал способности девочки и наложил фальшивую ауру слабой Иной. Я всегда держал ее подле себя, чтобы можно было все время поддерживать иллюзию. Это должно было стать нашим тайным оружием. Кроме того, я знал, сколь трудно было бы воспитать Великую, когда она еще дитя. А главное – на какие уступки пришлось бы идти перед Темными. Вуивр, мой старый противник, я рассчитываю, что ты спишешь этот долг Ночному Дозору. После того, на что пойду я, и особенно после того, что сделает Мари. Если ее попытка будет неудачной, списывать долги уже не понадобится, ибо будет некому. Морис, я не рассчитываю на снисхождение Инквизиции в отношении себя. Но твердо настаиваю на том, чтобы с Мари Турнье были сняты все обвинения после того, как она справится с Эмпириумом. Опять же, в том случае, если ее попытка будет удачной. Я могу принять на себя ее приговор. Трибунал волен не освобождать меня из неживого, даже когда выйдет срок Бриану, а увеличить вдвое, втрое – или сколько ему будет угодно. Своим преемником на посту главы Ночного Дозора Парижа я оставляю моего заместителя Фюмэ, Светлого первого ранга. Свидетелем, хроникером и поверенным моих слов является господин Леонид Александрофф из русского Ночного Дозора. Ему же я оставляю инструкции для мадемуазель Турнье. Времени мало. Да помогут нам Свет, Тьма и Сумрак.
Градлон махнул рукой, и Леонид прекратил снимать.
– Пресветлый!..
– Не стоит, месье Александрофф, все уже решено. Держите! – Коннетабль вытащил из кармана амулет и бросил его Леониду. – Это вы наденете мадемуазель Турнье, когда она получит свободу. Так она быстрее восстановит силы и придет в себя. Потом еще кулон… – Пресветлый отдал новое украшение. – А вот это, – теперь Градлон снял перстень с большим красным камнем, – нужно будет надеть ей на большой палец левой руки. Именно так! Перстень распечатает и снимет фальшивую ауру. Морис, Дункель и все прочие поймут, кто такая эта девушка. И еще, – он достал портсигар и тоже протянул кинематографисту, – вот это вы отдадите лично в руки Морису. Скажем, здесь напоминание о старом-старом долге.
– Пресветлый…
Коннетабль отмахнулся.
– Скоро нас отследят, так что не перечьте. Я не случайно выбрал вас, молодой человек. Я оказался настолько слепым, что не заметил, как Мари спуталась с Ноэлем. Но я не настолько слеп, чтобы не увидеть в ее ауре то, что она почувствовала к вам. Я воспитывал ее с детства и старательно оберегал от различных романтических настроений. Но то человеческое, что в нас есть, не обуздать.
– Месье…
Градлон снова поднял руку, останавливая слова Леонида.
– Кто бы мог подумать! Русский изобретатель… Впрочем, Иные изобретатели – не меньшая редкость, чем Великие волшебницы. Так что она знала, кого выбирать. А я плохо знал ее. Слушайте меня, молодой человек, потому что Мари должна будет послушаться вас. Именно для того вы мне и нужны. Вы должны будете ее убедить наслать проклятие на город. Кулон поможет, он что-то вроде увеличительного стекла, позволяет собрать всю мощь Иного. Он заменяет собой катастрофы и потрясения. Хотя потрясений для девушки и так предостаточно. Думаю, когда она придет в себя, то будет готова. Покажите ей вашу картину. А потом расскажите, что сначала Эмпириум уничтожит всех Темных. Этого будет достаточно, чтобы всколыхнуть Сумрак и вызвать такое, что не снилось Иным ни до эпохи Великого Договора, ни после. Потом он примется за Светлых, а ведь никто из нас не святой. Тьма есть даже в нас, хотя мы и выбрали другое. А затем, когда сожжет и Темных, и Светлых, он возьмется за людей. Я думаю, этого ей хватит для проклятия. Нам пора. Прощайте, месье Александрофф. Надеюсь, смогу увидеть вас, когда истечет срок всех моих приговоров. Не используйте сейчас ваш аппарат. Пусть этого никто не увидит. И да, совсем забыл…