– Госпожа Энжелис, может быть, вам что-нибудь нужно? Я могу поднять архивы, посмотреть все упоминания о контрабанде. Мне очень хочется быть полезным.
– Благодарю, господин Тишус. Пока я сама не знаю, что и где искать.
– Прошу вас, зовите меня Киран. Каждый раз, когда я слышу: «Господин Тишус», то невольно ищу рядом дедушку. Никак не привыкну, что теперь господин Тишус – это я.
Как я его понимаю! Первое время в Академии от обращения «госпожа Энжелис» я вздрагивала и озиралась в поисках матери. Ведь сиятельная сэя Энжелис – это она, блистательная госпожа Беатриса, а я – Виарника, Ви́кки или Ви́нки, в зависимости от настроения родителей.
– Хорошо, Киран.
Удивительно, что он говорит о деде, а не об отце.
– Дедушка мой единственный близкий человек, – словно угадывает мои мысли Киран. – Отец с матерью развелись, когда мне было шесть лет, и у каждого из них сразу появилась новая семья и дети. У матушки даже близнецы, куда ей ещё ребёнка. Отец в Первый Округ перебрался, далеко на север, на границу с Герешем, туда экипажи месяцами добираются, а порталы стоят половину хорошей годовой зарплаты. Дедушка и сказал – оставьте внука мне, выращу не хуже вас.
Ни обиды, ни осуждения. В Рэгоре брошенный ребёнок обязательно затаил бы злобу. Может, люди на самом деле… человечнее? Я спешу перевести разговор.
– Вы давно возглавляете Службу Розыска?
– Третий месяц пошёл, раньше я у дедушки в помощниках ходил, после розыскной школы сразу к нему. А после зимних праздников он объявил – всё, внучек, я послужил Варии, состарился, теперь твоя очередь. И заявление на пенсию подал. Никуда не денешься, пришлось принимать должность. Не Мо́шана же с Лéрисом назначать, они только с дорожными происшествиями разбираться способны да с мелким хулиганством. Хорошо, что у нас мирный городок, и с магами везло. Господин Герли помогал, светлая ему память, потом господина Варжеса прислали. При нём город по струнке ходить начал. В первый же день обокрали магазин Рейза, господин Варжес появился, взглянул – и через четверть часа тащит мне двоих мальцов. Забирайте, Тишус, а наворованное в сарае вот по этому адресу припрятано. Герли так не мог, он уже был старенький, зато добрый.
– А Варжес злой? – Я невольно замедляю шаг.
– Он непредсказуемый, – после заминки сознаётся Киран. – Может посмеяться, а может так глазами сверкнуть, что не знаешь – у тебя хвост вырос или рога, как у Шуйса. Никогда не угадаешь. Маг-рэгорец… Боязно.
– Между человеческим и рэгорским магами нет особой разницы, но Рэгор из века в век отсеивает слабых, вот и получается, что общий уровень магии выше.
– Что значит – отсеивает? – недоумевает Киран.
– Не разрешает иметь детей.
О том, что в довоенные времена младенцев, не дотягивавших до положенного уровня, усыпляли, словно отбракованных щенков, я молчу. Люди и так видят в нас бессердечных монстров.
– О… – теряется Киран. – А таких много?
– Два-три рэгорца на сотню.
– И как они живут?
Соотечественника за такие вопросы я бы прибила. Человеку терпеливо объясняю:
– Смиряются, усыновляют сирот. С падением Барьера многие стали уходить в человеческие земли. Люди с радостью принимают и слабых магов.
Киран грустнеет.
– Это так странно. Я всё время думаю: господин Варжес, вы… Да, у вас необычный, невероятно прекрасный облик, сильная магия, но в остальном рэгорцы не так уж сильно отличаются от людей. Почему Рэгор решил, что мы – низшие создания, тысячелетиями видел в нас только рабов?
Останавливаюсь и оглядываюсь. Спешащий господин вдалеке и две дородные дамы, увлечённые витриной галантерейного магазина. Снимаю ментальные щиты и отдаю Кирану приказ: «Поклонись!» Страшно видеть, как его лицо искажается изумлением и внутренней борьбой, а через секунду он сгибается в низком поклоне. Помогаю ему выпрямиться, обеспокоенно заглядываю в глаза.
– Киран, простите, ради Бога! Я никогда не поступала так с человеком. После Войны Рэгору запрещено применять ментальные атаки к людям, но иначе невозможно объяснить – почему. Слова не передают ощущений.
Он часто и неровно дышит, но ожидаемого гнева или испуга я не вижу. Очевидно, его симпатия перевешивает унижение и страх.
– Ничего себе… Мне показалось, что вы выросли до неба и способны раздавить меня пальцем! Это же не магия, нет?
– Нет, конечно. Это внутренняя сила, сэ́йтэ… У людей нет похожего понятия, наиболее близким будет «направленная воля». Рэгорец способен сопротивляться сэйтэ, человек – нет. Легко править миром и верить в своё превосходство, когда любой твой приказ обязательно исполнят. Люди выиграли Великую Войну и доказали, что мы просто два разных вида. Слишком разные, чтобы стать едиными.
– Но вы живёте в Варии, работаете в Службе Розыска, господин Варжес – маг Эрска, я встречал рэгорцев в Меоре, Ройске, Дигоре. Как справедливо подметил господин Войзер, мир изменился.
– Не настолько… Киран, пожалуйста, не говорите никому про мою демонстрацию сэйтэ.
– Вас накажут? – вспыхивает он. – Я вступлюсь за вас, госпожа Энжелис! Я… всё ради вас сделаю!
Будь он рэгорцем, я бы его поцеловала. Конкретным рэгорцем, от которого я хотела бы услышать эти слова.
– Нет, меня не накажут, но не хотелось бы новых слухов о наших жутких способностях. Я могу вам поклясться, что с момента подписания мирного договора ни один из нас не пользовался сэйтэ во вред людям. Честь в Рэгоре ценится превыше всего.
– Я никому ничего не расскажу, – пылко заверяет Киран.
Мы подходим к дому Кушенов, и это избавляет меня от необходимости развивать тему дальше. Киран с неохотой отпускает мою руку.
– Госпожа Энжелис, если вдруг… Если вы задержитесь в Эрске… Позволено ли мне пригласить вас отужинать? В «Ирезии» каждый вечер живая музыка, сегодня выступает Мели́са Лирéн, прекрасная певица из Рошэна. Начало программы в девять.
– Киран, я боюсь что-либо обещать. Неизвестно, куда заведёт это расследование.
Хотя почему бы и нет? Это просто ужин и музыка, Ники. Возьмёшь Марека, ему тоже полезно развеяться. А там кто-нибудь сердобольный – тот же Марек – просветит Кирана об особенностях физиологии рэгорок. В крайнем случае сама расскажу. Но как же жаль… Начальник Службы Розыска не просто симпатичный мужчина – он приятный, добрый, чистый человек.
Человек.
Кнопку дверного звонка жму так, словно желаю вдавить её в стену. Киран тактично удаляется. В этот раз Селина открывает почти мгновенно.
– Госпожа Энжелис?..
На ней другое платье – простенькое, домашнее, волосы скручены в тугой узел на затылке. Мизинец правой руки испачкан в чём-то жёлтом, пахнущем очень знакомо. Масляная краска?
– Госпожа Кушен, я хотела бы ещё раз осмотреть комнаты Мирны.
– Конечно. Проходите, пожалуйста.
«Вы же из Службы Розыска, разве я могу вам запретить?» – слышу я в её голосе. На третий этаж она поднимается со мной шаг в шаг, взломанная дверь по-прежнему распахнута.
– Вы не боитесь оставлять комнаты открытыми? У Мирны очень много ценных вещей.
– У нас уже год не было посторонних, госпожа Энжелис. После смерти отца к нам никто не приходит в гости.
– Это из-за вашей матери? – резкость вопроса я смягчаю дружеским тоном.
Селина грустно улыбается.
– Вы уже пообщались с местными дамами, да? Они ненавидят маму. За то, что вышла замуж за состоятельного мужчину, на которого они сами заглядывались, ни перед кем не заискивает, хорошо выглядит.
– Люди с трудом принимают тех, кто на них не похож.
Я перебираю драгоценности в шкатулке. Красивые вещи, но рядовые, кроме ожерелья и кольца ничего примечательного. Серёжки с жемчужинами, о которых вспомнила госпожа Варуш, – обыкновенный жемчуг из Рошэна. В отдельной бархатной коробочке обручальное кольцо с бриллиантом. На безымянном пальце Мирны не было следа, значит, кольцо она сняла уже давно, сразу после смерти мужа. Дар сэи бесполезен – украшения не трогали больше недели, очевидно, Мирне доставляло удовольствие иметь их, а не носить.
– Вам ли этого не знать, госпожа Энжелис, – Селина делает упор на рэгорском имени.
– Госпожа Кушен, простите… Вы молодая, богатая, привлекательная женщина. Почему вы сидите взаперти? Времена, когда люди были привязаны к одному месту, закончились вместе с Великой Войной. Хорошо, вас не приняли в Эрске – но есть же Дигор, Ку́реш, Дург, Верена, в конце концов!
– Нет смысла уезжать. Люди везде одинаковы. И маме будет без меня совсем тоскливо.
Из кармана она вытаскивает платок и начинает вытирать им пальцы. Теперь заметно, что пятен от краски много – синих, бирюзовых, оранжевых, алых.
– Вы пишете маслом?
Удивлённый взгляд.
– Вы тоже? Обычно спрашивают: «Вы рисуете?», и хочется невежливо ответить, что рисуют дети карандашами на бумаге.
– Моя мать была прекрасным живописцем, мне, увы, её дар не достался. Вы позволите взглянуть?
Она колеблется, но естественное желание художника показать свои творения пересиливает.
– Да, с радостью.
Комнаты Селины на том же этаже, надо лишь пересечь лестничную площадку. Перегородки здесь нет, в самом конце коридора просторная светлая мастерская, три окна на улицу, три во двор и широкое окно в торце с видом на крыши. Мольберты, подрамники, загрунтованные холсты, десятки картин разной степени законченности. На всех изображено море: спокойное, волнующееся, бурное. Я застываю перед почти законченной работой на треноге посредине комнаты. На горизонте догорает закат, на переднем плане белые барашки волн лижут водоросли, выброшенные на берег штормом. Парусник с надломленной мачтой заходит в бухту, на палубе столпились и обнимаются крошечные фигурки людей. К борту устало привалился маг, над ним тает заклинание – бледное, еле уловимое. Несмотря на потрёпанный вид корабля, картина оставляет ощущение радостного подъёма – выжили, добрались, вернулись! Теперь я знаю, кисти какого искусного мастера принадлежат пейзажи в гостиной внизу.
– Госпожа Кушен, у вас настоящий талант!