Белла тотчас же опустила стекло.
— Я хотел бы вечером зайти в отель и поговорить с вами обеими. Нам надо обсудить одно незавершенное дело.
— Разве нельзя подождать? У нас с мамой был очень тяжелый день, — несколько резко сказала Пич.
Усталость навалилась на нее. Они с Беллой все время были чем-то заняты со дня смерти Блэкджека, говорили по телефону, договаривались об отпевании в церкви Хьюстона, принимали визиты и звонки соболезнующих и, наконец, вылетели в Вашингтон. Пич рассчитывала сегодня вечером лечь пораньше.
Рэндольф поморщился и нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
— Боюсь, это не может ждать.
— Во «Временах года» превосходный ресторан под названием «Прекрасные поля». Не хотите поужинать с нами в семь тридцать? — предложила Белла.
Рэндольф кивнул, повернулся и, не оглядываясь, ушел.
Пич откинулась на сиденье лимузина с роскошной обивкой.
— Как ты думаешь, что ему надо?
— Возможно, какое-то последнее дело, связанное с похоронами… — Голос Беллы замер. У нее был измученный вид.
— Я думала, ты все уладила в Хьюстоне.
— Да.
— У меня самой есть пара вопросов к мистеру Сперлингу.
— В самом деле?
— Я хочу знать, почему сегодня здесь было так много политических шишек.
Белла нахмурилась:
— В этом нет ничего особенного. Все они в долгу перед твоим отцом.
— Они почему-то не помнили об этом еще неделю назад, не говоря уже обо всем прошлом годе. Они обвиняли папу во всех смертных грехах и довели его до могилы.
— Полагаю, этим жестом они хотели показать, что старые обиды прощены и забыты. Так же они поступили, когда хоронили Никсона.
— Ты и правда считаешь, что все так просто?
— А в чем еще может быть дело?
— Хотела бы я знать.
Белла растерянно взглянула на Пич, как много лет назад, когда Пич задавала неудобные вопросы, которые задают все дети.
— Милая, если я чему-то и научилась, будучи женой политика, так это тому, что существуют вещи, которых лучше не знать. Слишком поздно спрашивать, почему все произошло именно так, а не иначе. Ничто не сможет вернуть отца.
Пич нахмурилась:
— Разве ты не хочешь знать правду?
— Правда бывает разная, в зависимости от точки зрения.
— Что это значит?
— Ты слишком молода, чтобы помнить о «Великом обществе» Линдона Джонсона, но демократы объявили его лучшей идеей со времен «Нового курса» Рузвельта. Предполагалось, что с нищетой будет покончено. В те дни это было нашим священным писанием. А теперь те самые люди, которые поддерживали Джонсона, обвиняют его во всех бедах, начиная от роста случаев беременности у подростков до национального долга. Времена меняются. Взгляды меняются. Люди меняются. Правда тоже меняется. По крайней мере в Вашингтоне.
— А папа менялся?
— Конечно. Твой отец не был идеалом. Он тоже делал ошибки. Теперь он никак не сможет их исправить, и мы тоже не сможем. Я не хочу, чтобы мои слова прозвучали холодно, дорогая, но… Я была с твоим отцом до последнего, даже когда все от него отвернулись, но теперь пора продолжать жить собственной жизнью. Это еще в большей степени относится к такой молодой женщине, как ты.
«Почему Белла говорит так настойчиво?»
— Ты от меня что-то скрываешь — насчет вас с папой? Поэтому ты не хочешь, чтобы я…
— Есть много такого, чего я тебе никогда не рассказывала об отце, — быстро ответила Белла, словно не раз репетировала этот ответ, — так же, как ты никогда не рассказывала мне о своих отношениях с Гербертом.
Голос матери никогда не звучал так сурово — с тех самых пор, когда тридцать лет назад Пич съела шоколадный мусс, предназначенный для праздничного ужина.
Минуту они молча смотрели друг другу в глаза. Наконец, слегка пожав плечами, Белла произнесла: «Мужчины», — выразив в этом единственном слове всю загадочность, всю непостижимость противоположного пола.
— Мужчины, — покорно повторила Пич, скопировав материнский жест.
— Нам с тобой нет необходимости копаться в подробностях нашей семейной жизни — ни сегодня, ни в будущем. Эта часть нашей жизни окончена. Нам следует смотреть вперед, а не назад.
«Белла хочет уйти от ответа или просто рассуждает?» — с беспокойством думала Пич.
Вопреки уговорам Беллы огонек любопытства, горящий в Пич с самого детства, который заставил ее пойти учиться в колледж на журналистку, сегодня вспыхнул с новой силой. Она чувствовала себя так, словно очнулась от долгого сна.
Ей так и не удалось выяснить, почему Земля круглая, почему трава зеленая, почему у мальчиков есть пенис, а у девочек нет, но она твердо решила узнать больше о жизни своего отца.
И о его смерти.
Пич и Белла только успели сесть за столик в ресторане, как увидели Рэндольфа Сперлинга, направляющегося к ним с таким важным видом, что тотчас подскочил официант, чтобы принять заказ.
За ужином Рэндольф предавался воспоминаниям о годах его службы у Блэкджека и рассказывал забавные анекдоты, которых Пич никогда прежде не слышала. Она неохотно признала, что Рэндольф — очень обаятельный мужчина. Тем не менее его обаяние было таким профессиональным, что это ее настораживало. Все это время беседу поддерживал исключительно Рэндольф. Белла время от времени вставляла словечко, а Пич была слишком поглощена тем, что наблюдала и слушала, чтобы разговаривать.
Когда Пич была еще девочкой-подростком и гормоны еще только начинали бушевать у нее в крови, она была по-детски влюблена в Рэндольфа Сперлинга. Теперь она поражалась: что тогда в нем нашла? Он напоминал ей кристалл циркония. Блестящая подделка.
Она ковырялась в тарелке, лишь делая вид, что ест, и тосковала по сигаретам, от которых отказалась много лет назад. Ей очень хотелось закурить и выпустить политически неуместную струю дыма прямо в лицо Рэндольфа Сперлинга.
— Вы сегодня очень молчаливы, Пич, — заметил он после того, как официант в конце ужина принес им кофе.
— Устала, — буркнула она.
— Обещаю не задерживать вас дольше, чем необходимо. Вам надо поспать, чтобы сохранить красоту.
Он что, хочет сказать, что она плохо выглядит, или это такой комплимент? В любом случае ей это не понравилось. К чему он клонит?
— Вы говорили о каком-то незавершенном деле.
— Действительно. — Он сделал глоток кофе. — Губернатор Буш звонил мне, чтобы сообщить, что выбрал преемника сенатора Моргана. И хочет объявить об этом — когда положено.
— А именно?
— Через пару дней.
— Какое это имеет к нам отношение? — спросила Пич.
Он взглянул на нее, словно она сошла с ума.
— Это же очевидно. Нам надо освободить кабинет сенатора Моргана как можно скорее, чтобы новый человек мог занять его.
Снисходительный тон Рэндольфа сразу же взбесил ее.
— Это королевское «мы»? Или вы хотите, чтобы мы с мамой после ужина сбегали в Капитолий и упаковали папины вещи?
— Ради Бога, Пич, — попыталась успокоить ее Белла, — Рэндольф просто старается помочь.
— Ваша мать права. Я понимаю ваше состояние. Если бы это зависело только от меня, я бы не стал торопить. Но решаю не я.
— Простите, — выдавила из себя Пич.
Не обращая внимания на ее извинение, Рэндольф обратился к Белле:
— Я могу сложить в коробки документы и заметки Блэкджека и отправить вам. Куда бы вы хотели, чтобы я их прислал?
Пич не дала Белле возможности ответить.
— Пришлите их ко мне домой. Мы с мамой решили пока пожить вместе.
— А как же квартира, которую вы с Блэкджеком сняли? — спросил Рэндольф у Беллы. — Я думал, ваши вещи в день аукциона перевезли туда.
— Перевезли, — подтвердила Белла, — не то чтобы их осталось много — мебель, слишком дешевая, чтобы что-то за нее выручить, и несколько памятных вещиц. Мы планировали пожить у дочери, пока не распакуем вещи.
— А как же те прекрасные картины, которые висели в кабинете Блэкджека в Бель-Терр? А личные бумаги?
— Они должны быть в квартире. У меня пока не было времени проверить. Честно говоря, я просто еще не в силах этим заниматься.
— Значит, вы пока не собираетесь туда переезжать?
Белла покачала головой.
— Очень разумно с вашей стороны пожить у дочери во время этого трудного переходного периода, — провозгласил Рэндольф торжественным голосом папы римского.
— Мне хотелось бы взглянуть на кабинет отца прежде, чем вы упакуете его бумаги, — выпалила Пич.
— Заходите в любое время до отъезда. — Казалось, Рэндольф улыбается через силу. Его улыбка больше напоминала недовольную гримасу.
— Наш самолет вылетает завтра в полдень. Я могла бы заехать утром.
— Буду вас ждать, — ответил Рэндольф. — А теперь прошу прощения, но у меня еще много работы.
Он встал и быстро зашагал прочь, чуть ли не побежал — и предоставил им самим оплатить счет, отметила Пич.
— Светские манеры мистера Сперлинга явно не простираются на оплату ужина, — прокомментировала она.
— Он тебе не очень-то нравится, правда?
— Совсем не нравится, — с удовольствием отозвалась Пич. Как приятно высказывать свое непросвещенное мнение и не оглядываться при этом на Герберта!
— Не будь такой суровой. Бедняга лишился работы, а страховка твоего отца сделала меня вполне обеспеченной. Я могу позволить себе оплатить такой ужин. — Белла взяла счет, прибавила чаевые и расписалась.
— Расскажи мне о Рэндольфе Сперлинге, — попросила Пич, когда они вернулись к себе в номер.
Белла пожала плечами:
— Что о нем рассказывать? Ты же знаешь его много лет.
— Не очень хорошо. Какой он, за этим фасадом?
— Ты задаешь так много вопросов, тебе и впрямь следовало стать репортером.
— Герберт покончил с этой мечтой.
— Дорогая, ты говоришь так, словно ты восьмидесятилетняя старушка.
— Я себя так чувствую.
В голове у Пич зародилась одна идея. Только она пока не решалась высказать ее и тем самым придать ей форму и объем. Она еще не была уверена.
— Вернемся к Сперлингу. Я никогда не слышала, как он познакомился с папой.