— Да, конечно, но гостевая спальня тоже подошла бы. Я не кричу, если тебя именно это тревожило.
— Ты хочешь сказать, что раньше не кричала, — ответил он, прижимая ее к себе так крепко, что она смогла ощутить всю длину его восставшей плоти у своего живота. И что это была за длина!
— Разве нам не надо обсудить, что мы будем делать завтра? — спросила Пич.
— До завтра еще много времени.
Ари улыбнулся ей, и эта улыбка сказала все. У него был вид нетерпеливого мальчишки под вечер Рождества перед горой свертков с подарками. Только сверток перед Ари был один. Она сама. Пич молила Бога, чтобы он не слишком придирался к своему подарку.
— Может, тогда обсудим, чем мы будем заниматься сегодня вечером?
Он наклонил голову и пощекотал языком ее нижнюю губу.
— Если ты о ресторане, то мы можем заказать ужин в номер. Я надеялся получить тебя на десерт.
— Все обещания да обещания, — пробормотала она, но он заставил ее замолчать поцелуем.
Ари страстно впился в ее рот, крепко прижал к себе, пробовал ее на вкус, вдыхал ее аромат и желал так сильно, что ему потребовалась вся его сила воли, чтобы удержаться, не сорвать с нее одежду, уложить на ковер и взять тут же и немедленно.
Охватившее его желание было сильным и примитивным — «я Тарзан, а ты Джейн». Его плоть стала такой твердой, какой не бывала и в юности, когда он часами тискался на заднем сиденье автомобиля с девчонками, чьи лица и имена давно уже стерлись из его памяти.
В те дни Ари позволял тестостерону управлять своими поступками. Но даже тогда никогда не говорил женщине лживых слов и не давал пустых обещаний, которые не мог выполнить. Теперь же ему хотелось пообещать Пич весь мир.
Он оторвался от нее ровно настолько, чтобы перевести дыхание и обуздать свой слишком горячий пыл, взял за руку и увлек за собой на кровать.
— Надеюсь, когда-нибудь, когда ты будешь оглядываться на свою жизнь, ты сочтешь все, что делала с другими мужчинами, всего лишь вступлением.
— Не так уж много мне придется вспоминать. Их было всего двое.
Двое? Значит, кроме Герберта, был кто-то еще? Ари внезапно обнаружил, что ужасно ревнует.
— Всего двое? Как же это тебя миновала сексуальная революция? — Слова сорвались с его языка прежде, чем он успел его прикусить. Ну почему он все портит?
— Я была старшей дочерью. Не хотела ставить в неловкое положение отца, если мое имя появится на первой странице газет.
Ари поцеловал ее в лоб, в кончик носа, потом ущипнул губами за мочку уха.
— Знаю о Герберте. А кто был второй?
— Ланс Латроп, мой одноклассник.
Ари расстегивал пуговицы на спине ее блузки, одновременно целуя ее в бьющуюся жилку на шее.
— Латроп — это настоящее его имя?
— Да. И очень известное. У его родителей крупное состояние. Я была по уши влюблена в него три недели.
— Не слишком долго. Что случилось?
Она вздохнула:
— Ланс случился. Я умирала от желания побольше узнать о сексе. И он меня уважил. Это было ужасно.
Ари закончил расстегивать блузку, стянул ее с плеч и бросил на пол.
— Я рад.
— Не слишком милосердно с твоей стороны.
Он спустил с ее плеч бретельки бюстгальтера.
— Я тебя честно предупреждаю, во мне не остается ни капельки милосердия, когда речь заходит о тебе и других мужчинах.
— Эй, никак ты ревнуешь?
— Точно, черт побери, ревную к любому мужчине, который когда-либо смотрел на тебя. — Он расстегнул застежки ее бюстгальтера, и тот упал. Ее груди полностью соответствовали тому, что рисовалось в его воображении всякий раз, когда он глядел на нее. Он нагнул голову и попробовал их на вкус, пока его пальцы расстегивали пуговку, удерживающую ее юбку на талии. Потом встал и притянул ее к себе, позволяя юбке соскользнуть на пол. Нижняя шелковая юбка со свистящим шелестом последовала за ней.
— Господи, какая ты красивая! — хрипло произнес Ари.
— Боюсь, что разочарую тебя.
— Это тебе никак не удастся.
— Я не слишком хороша в постели.
— Кто тебе это сказал?
— Герберт.
Герберт — чертов кретин, мрачно подумал Ари. Если бы этот добрый доктор уже не отправился на тот свет, он бы с большой радостью показал ему дорогу. После всех его высказываний неудивительно, что Пич считает себя чуть ли не фригидной.
— Герберт так боялся микробов, что не…
— Что — что? — проворчал Ари.
— Не признавал французских поцелуев и не любил меня ниже талии.
Ари усмехнулся тому, как она деликатно выразилась. Пусть у Пич двое детей, но опыта у нее, как у школьницы. Его обрадовала мысль о том, что ему первому предстоит открыть ей восторги секса, свободного от предрассудков.
— Я люблю микробов — если они твои, — сказал Ари и, чтобы доказать это, стянул с нее трусики, и они полетели к остальным предметам туалета.
Пояс для чулок, охватывающий ее бедра, и черные чулки, прикрепленные к нему, делали ее невероятно эротичной. Они притягивали взор к кустику рыжевато-каштановых волос у основания бедер.
— Ты — персик. — Ари застонал от желания, потом упал на колени и зарылся лицом в эти курчавые волосы, наслаждаясь ее мускусным женским ароматом.
Пич ахнула от изумления. Она задрожала, а он целовал ее, потом пальцами и языком раздвинул похожие на лепестки складки кожи.
— Тебе нравится?
— «Нравится» — не то слово!
Он снова принялся ее ласкать, на этот раз сильнее.
— Ты хоть представляешь, насколько сексуальна?
— Я не так самонадеянна.
— Ты просто мечта.
Она и правда не имеет понятия о своем невероятном обаянии, думал Ари, пробуя на вкус ее женское естество.
Пич вскрикнула от этой интимной ласки. Он проник глубже, слизывая ее нектар, и она снова закричала. На этот раз громче. Он улыбнулся, затем вернулся к поставленной перед собой задаче. Крик Пич был не слишком громким, но что-то подсказывало ему, что она способная ученица. Она войдет во вкус задолго до наступления темноты.
Пич проснулась рядом с Ари, ощущая себя восхитительно томной. Она бы с радостью провела с ним в постели весь день. Но что поделаешь — долг зовет. Поэтому она все-таки заставила себя встать, разбудить Ари и не поддаться на его ласки.
Она приняла душ и оделась, затем позвонила и заказала завтрак, пока Ари приводил себя в порядок. Они обсудили планы на день и решили, что Пич лучше встретиться с конгрессменами, а Ари сосредоточит усилия на бывших сотрудниках Блэкджека.
Несколько часов спустя Пич брела к кабинету очередного сенатора в полной уверенности, что встреча с ним окажется столь же бесполезной, как и все предыдущие, и с грустью думала, что лучше бы она провела этот день в постели.
Она позвонила членам комитета по вопросам права, которые раньше были ближайшими коллегами отца. Сначала они любезно встречали ее, но стоило Пич заикнуться о книге Блэкджека, как они тут же вспоминали про неотложные дела.
Все напрасно, безнадежно думала Пич, подходя к кабинету сенатора Перкинс. Она была уверена, что та тоже выставит ее за дверь. Однако, к ее удивлению, Алин Перкинс поздоровалась с искренней теплотой и пригласила ее присаживаться.
— Я была так огорчена, узнав о смерти вашего отца, — сказала сенатор после того, как с приветствиями было покончено. — Блэкджек был моим наставником, когда меня избрали сенатором. Показал мне все закоулки власти. Мне все время кажется, что я сейчас встречу его в коридоре и он мне велит идти в сенат, чтобы не пропустить важное голосование.
— Я чувствую то же самое, — ответила Пич, и голос ее дрогнул. — Я сегодня утром проходила мимо папиного кабинета и едва удержалась, чтобы не зайти туда, словно он все еще там.
— Для вас это должно быть особенно больно. Откровенно говоря, я удивлена вашему появлению в Вашингтоне. Насколько я понимаю, это не просто светский визит.
Что заставило вас приехать?
— Мой отец, сенатор.
— Вы, надеюсь, говорите не в буквальном смысле?
— Перед смертью он меня кое о чем попросил.
— Я не знала, что вы оставались с ним до конца. Наверное, для него было большим утешением, что вы рядом. Ваш отец часто говорил о вас.
Наконец-то, обрадованно подумала Пич, она встретила сочувствующего собеседника.
— Сенатор Перкинс, я пришла просить вас о помощи.
Сенатор взглянула на часы, затем перевела взгляд на Пич.
— У меня на сегодняшний день больше не назначено никаких встреч. Может, мы поужинаем вместе?
— Мне неловко вам навязываться…
Сенатор взяла свою сумочку и встала.
— Вы не навязываетесь. Я в долгу перед вашим отцом. Лучшего способа отплатить ему нельзя придумать. Кроме того, нам надо поговорить.
И они поговорили, а заодно познакомились друг с другом поближе.
Неудивительно, что она одержала убедительную победу на выборах, думала Пич, садясь в сенаторский автомобиль. Алин Перкинс производила впечатление очень честного и порядочного человека.
Она предложила поехать в тихий ресторан, где им вряд ли помешают. Пич и сама не любила модные рестораны, где собирается весь бомонд, потому с радостью согласилась. Затем откинулась на спинку сиденья и расслабилась, пока они сорок пять минут добирались до Мэриленда.
— Надеюсь, вам нравится кайенская еда, — сказала Алин, ставя машину напротив ресторана «Луизиана экспресс».
Пич кивнула:
— У нас дома много ресторанов с кайенской кухней.
— Возможно, у этого заведения не слишком шикарный вид, — сказала Алин, — но здесь подают самую лучшую джамбалайю за пределами Нового Орлеана, и цены умеренные.
Пич огляделась и поняла, что сенатор сделала мудрый выбор. Маловероятно, что они наткнутся на каких-нибудь знакомых или журналистов в ресторане, который обслуживал посетителей среднего класса.
— Чем я могу помочь? — спросила сенатор после того, как они сделали заказ.
Пич глубоко вдохнула и начала свой рассказ, от аукциона в Бель-Терр до звонка Дэвида Келлера.
Появление еды и напитков не прервало ее повествования. К чести сенатора, она не прерывала. Она дослушала до конца и только потом сказала: