При других обстоятельствах Вылю Власев никогда не решился бы заговорить с Папазовым в ее присутствии (женщины такого типа его пугали), но сейчас он взял парторга за локоть и потянул к себе.
— Где Андрей? — спросил он тревожно. — Вы знаете, что его нет?
Павел Папазов поморщился, пожал плечами, но, тотчас овладев собой, заставил себя засмеяться и кивнул своей спутнице.
— Познакомься с нашим шефом, — сказал он. — Это крупный химик.
— Очень приятно! — протянула руку женщина. — Я вас уже знаю. Мне Павел часто о вас рассказывал.
И Вылю Власову показалось, что она как будто задержала его руку в своей. От этого и оттого, что минут оставалось все меньше, пот выступил у него на лбу еще обильнее.
— Где ж этот человек и что за глупые номера он выкидывает! — вздохнул он.
— Изумрудные номера, — улыбнулся Папазов. — Молодо-зелено!
Он закурил, бросил спичку и снова повернулся к женщине. Он как будто хотел сказать взволнованному начальнику: «Видишь ведь, что мешаешь, что же ты не убираешься ко всем чертям!»
Вылю Власев виновато улыбнулся и даже забыл сказать «до свидания» смуглой женщине. А она была с ним очень любезна, и он еще чувствовал прикосновение ее прохладных пальцев к своей влажной ладони.
«Будь что будет», — подумал он и решил войти в купе. А про себя надеялся: вот он сейчас сядет, повернется к окну спиной, а когда все войдут в вагон, он увидит среди других и этого непутевого Андрея.
Только он взялся за ручку двери, как к нему подбежала взволнованная и расстроенная лаборантка бригады Елена Рашеева.
— Товарищ Власев, — она тяжело дышала. — Нет товарища Андреева!
— Здравствуйте! — кисло усмехнулся Вылю Власев. — Открыла Америку!
Девушка смотрела на него встревоженно и грустно.
Маленькая, хрупкая, с миловидным личиком и добрыми голубыми глазами, в своем темном ситцевом платье с белым воротничком, она была похожа «а гимназистку, которая готовится к экзаменам на аттестат зрелости.
— Что с ним случилось? — прошептала она и с робкой настойчивостью посмотрела в лицо раздраженному шефу. — Что с ним случилось? — повторила она еще тише, и две глубокие морщинки прочертились у ее тонких губ.
— Пусть только покажется — я внесу его в список самых недисциплинированных! — пригрозил Вылю Власев и сердито полез в вагон.
Он повернулся спиной к окну, вытащил записную книжку, открыл ее на букве «А» и с бьющимся сердцем стал ждать. Поезд тронется, и к характеристике Андрея он допишет заключение: несерьезный человек.
Он слышал, как проводники предлагают пассажирам занять места. Шаги и голоса людей заполнили коридор. Марко Маринов, мужчина его возраста, но с младенчески розовым цветом лица, влетел в купе и тут же высунулся из окна.
— Вечером надевай свитер! — тонким голоском советовала ему с перрона жена. — А пакетик с содой взял?
— Взял, взял, — кивал головой Марко. — А ты поливай розы только вечером, только вечером, слышишь?
— Без свитера не ложись! — настаивала на своем супруга.
— Лучше всего поливай цветы под вечер, — волновался Марко. — Или утром, но рано, пока солнце еще не печет.
Паровоз дал свисток.
— До свидания, в добрый час! — доносился с перрона тоненький голосок.
Поезд тронулся. Вылю Власев тяжело вздохнул и поднял голову, чтобы посмотреть, кто сидит у него в купе. В этот момент мимо дверей прошел Андрей Андреев. С насупленными бровями, мрачный, будто только что встал с зубоврачебного кресла. В руках у него был объемистый чемодан, но он нес его легко, как детскую игрушку.
— Товарищ Андреев! — вскочила с дивана Рашеева. — Ваше место здесь, заходите!
И она попыталась как можно шире раздвинуть половинки дверей.
— Мы думали, что вы опоздаете, — сказала она.
Андрей слегка повернул голову, и Вылю Власев на секунду поймал его взгляд — холодный, потускневший от затаенного горя.
— Спасибо, — ответил Андрей. — В соседнем купе больше мест.
И прошел дальше. А Марко Маринов засмеялся.
— Изумрудный герой, а? — Он вытащил из кармана пиджака желтую грушу, надкусил ее и, звучно чавкая и вытирая губы ладонью, дополнил: — Таким великим людям всюду тесно и скучно. Что ты его зовешь? Пусть идет куда хочет!
Лаборантка покраснела и взглянула на чавкающего человека с яростным негодованием.
— Он наш товарищ, — сказала она, и губы ее дрогнули, как у девочки, готовой заплакать. — А вы с ним держитесь... — она помолчала. — Вы держитесь с ним, как с чужим!
— Прошу прощенья, — ухмыльнулся Марко Маринов и снова откусил грушу. — Больше не буду, обещаю. — И вдруг рассердился. — А ты что встреваешь, перепелочка? Я на двадцать лет старше его, могу и так и этак и как захочу говорить. Он мне в сыновья годится, и я обязан его наставлять и вразумлять. Это я-то ему чужой, когда мы вместе и под дождем и под снегом мокли, или ты — без году неделя с нами?
— Извините! — сказала лаборантка, не глядя на него, и замолчала.
Поезд подходил к станции Подуене. Вылю Власев раскрыл записную книжку на букве «Е», вынул авторучку и дополнил характеристику лаборантки:
«Из всех геологов группы Елена Рашеева самая дисциплинированная. Она одна волновалась, когда 29.VI этот непутевый Андрей опоздал на поезд. Очевидно, чувство дисциплины у нее сильно развито».
В соседнем купе сидели четыре человека — Павел Папазов, Игнат Арсов, минералог Зюмбюлев и картограф бригады Делчо Энев. Зюмбюлев, старый охотник, был одет в охотничий костюм. Не хватало только патронташа да зеленой шляпы с пером. Картограф отправился в путешествие в своем обычном городском виде — ярко-желтая велюровая куртка и коричневые бархатные брюки.
Игнат Арсов и парторг сидели на противоположных диванах, курили и, наклонившись друг к другу, о чем-то шептались. Зюмбюлев рассказывал о своей собаке, горячился и то и дело подергивал короткую клинообразную бородку, уже тронутую сединой. Картограф думал о лаборантке Рашеевой, строил планы, как бы зазвать ее в их купе и усадить рядом с собой, но по привычке машинально повторял «кто его знает», «едва ли», «сомнительно», еще больше разжигая тем самым красноречие собеседника. У Делчо Энева была такая привычка — не особенно прислушиваясь к собеседнику и думая о чем-то своем, ровным голосом повторять через равные промежутки времени: «едва ли» и «кто его знает».
— Так вот я тебе говорю, — уверял его Зюмбюлев, — моя Тотка принесла мне раз живую куропатку — прямо в гнезде ее ухватила, та на яйцах сидела. Я себе отдыхаю под кленом, трубочку набиваю, глядь — Тотка бежит ко мне, хвостом вертит, а в зубах — вот честное слово! — куропатка трепыхается. Живая куропатка!
— Кто его знает! — покачал головой картограф.
— Говорю тебе: честное слово. Живая.
— Едва ли.
Зюмбюлев недавно перешел в третью бригаду и не знал еще привычек Делчо.
— Смотри-ка, не верит! Фома неверующий. Зачем же я буду тебе врать? Как сейчас помню, в августе дело было, жара стояла адская. Я уж с дюжину подбил, мотаться по чаще смысла больше не было.
— Кто его знает!
— Не было смысла, говорят тебе! Я не из жадных. Мне и дюжины куропаток хватит, я ж тебе сказал.
— Сомнительно.
Оскорбленный тем, что ему не верят, Зюмбюлев дернул в сердцах свою козью бородку, ощетинился, но в эту самую минуту сильные руки раздвинули дверь и на пороге встал Андрей.
— Здесь как будто есть свободное место, — сказал он.
Павел Папазов стряхнул пепел с сигареты и любезно улыбнулся.
— Даже если б не было, для тебя бы нашли. Заходи!
Игнат Арсов вскочил, помог Андрею поднять чемодан на багажник, потом молящим шепотом предложил ему сесть у окна.
— Здесь удобно, садись. Я не люблю сидеть у окна. Мне надо к товарищу Власеву, поговорить по служебным делам. Спокойной ночи! — и он выбрался из купе.
Андрей сел против парторга, вытащил сигареты и молча закурил.
— Смотрю я на тебя и удивляюсь, — вдруг оживился Делчо Энев. — Спортсмен, а куришь. Как же так?
— Я уж давно спортом не занимаюсь, — ответил Андрей. — Когда играл в «Академике», не курил.
— Было бы неплохо, если б ты бросил курить, — посоветовал ему Павел Папазов. И добавил многозначительно: — От табака иногда кружится голова. Как от стремления к сенсациям и к славе.
— Кто его знает! — прошептал про себя Делчо Энев, но тут же спохватился. — Да-да, голова кружится! — поспешно согласился он и засмеялся.
— Это относится к молодым людям, — уточнил Павел Папазов. — Особенно к бывшим футбольным звездам.
— Да будет вам поддевать человека, — вмешался в разговор Зюмбюлев. — У одного от табака, у другого от вина, у третьего — он показал на картографа — от женщин — у всех голова от чего-нибудь да кружится. Все мы одним миром мазаны.
— Нет уж, извини, я женскому влиянию не поддаюсь! — запротестовал Делчо Энев.
— Ты? — Зюмбюлев подергал бородку. — А на кого это ты стойку делал, как гончая, — на меня, может? Что, я не видел, что ли?
— Глупости! — Делчо Энев тряхнул головой. — Не такой я человек.
— Так-так! — Зюмбюлев помолчал. Но долго молчать он не мог и, наклонившись, похлопал Андрея по плечу.
— Ты, брат, парень с фантазией. Мне как раз такой и нужен. Садись поближе, я тебе расскажу, как моя Тотка принесла мне живую куропатку.
— А потом товарищ Андреев тебе расскажет, как он однажды набил себе карманы зелеными изумрудами, — подмигнул ему Делчо.
Андрей положил сигарету в пепельницу, опустил окно и встал рядом с картографом.
— А потом ты расскажешь кому-нибудь, как тебя выбросили из окошка. Хочешь?
Делчо Энев побледнел и инстинктивно прижался к спинке дивана.
— Извини, я пошутил, — пробормотал он.
Андреев постоял перед ним несколько секунд, мускулы на лице у него распустились, грустная улыбка скользнула по губам и растаяла в уголках рта.
— И я пошутил, — сказал он. — Ты напрасно испугался.
В купе стало тихо, слышался только ритмичный перестук колес. За окном снопы искр от паровоза вспыхивали и тут же исчезали в чернильной темноте ночи.