— Докладывай, как прошел день, — откусив чебурек, прошамкал Денис.
— Значит, так. Прапорщик…
— Об этом потом. Сначала о заявке.
— С заявкой проблем нет, все уже приготовленно. Завтра придет транспорт, добью остаток.
— Молодец. Теперь, давай о шпионах.
— Значит, прапорщик, после встречи с вами, целый день ходил с загадочным лицом, а к вечеру не утерпел и похвастался духовской лентой.
— Пред кем?
— Перед всеми. Сказал, что друзья трофей с передка подогнали. Намекнул, что скоро еще кое-что выкатят.
— Другого я и не ждал.
— А?! — крикнул Макс.
Влад закрыл уши.
— Он что, глухой?
— Я и забыл, что ты не слышишь, — спохватился Денис. — Помнишь, я тебе утром сказал, что к вечеру будем знать результат операции?!
— Да! И что?!
— Вот и узнали! Прапор оказался обычным прохиндеем и треплом!
— Почему?!
— Трофеем перед всеми хвастался, намекал, что скоро еще кое-что получит!
Макс понимающе кивнул. Ясно, что вражеский агент не стал бы кичиться духовским трофеем и уж тем более, умолчал бы о своих темных делишках, точнее, вообще бы с ними не связывался.
— Понятно! Балаболка, не шпион! — крикнул он, заставив всех болезненно поморщиться.
Сергей, доев курицу, перешел к копченой колбасе.
— Итого — минус два, — сказал он, составляя трехэтажный бутерброд.
— А кто первый? — спросил Влад.
— Рыжий.
— Вы его уже проверили?
— Да, только что, — Денис бросил взгляд на грязную амуницию, лежавшую у кроватей.
— Значит, остается один старлей?
— Получается, так.
Стас, жуя и чавкая, нечленораздельно, но вполне предсказуемо посоветовал.
— Нужно его припереть к стенке под стволом.
— Нам его нечем припирать. Он на всю эту математику: «минус один, минус два», плевал с высокой колокольни.
Влад, задумчиво покусывая ногти, неуверенно проговорил.
— Я вот сейчас вспоминаю тот вечер, и мне кажется, что именно старлей спрашивал о том, куда мы собрались идти.
— Вот, уже тепло, — отрезая кусок сыра, сказал Денис. — Думай дальше.
— И еще мне кажется, что он как-то очень легко относился к разгромам колонн. Будто его это совсем не задевало.
— Ты факты вспоминай, а не ощущения.
— Кстати, об ощущениях, — плюясь крошками, сказал Сергей. — В одном суде рассматривалось дело о краже с завода. Ущерб был небольшой, воришка — молодой слесарь, и все рассчитывали, что срок будет условный. Но судья, еще не старая, но уже вредная баба, впаяла ему на полную катушку. Прокурор обалдел от такой суровости и после заседания забежал к ней уточнить причину гнева. Оказалось, что бабе просто не понравилось, как паренек во время процесса корчил рожи. А у того, всего-навсего, болели зубы. Так-то — полагаться на собственные ощущенья.
— Вот еще что! — встрепенулся Влад. — Из тех колонн, что попадали в засаду, две были с лекарствами. Так вот, когда капитан говорил мне про линейку…
— Про какую линейку? — сразу уточнил Денис, чтоб не оставлять на потом неясности.
— У меня тогда линейка со стола пропала, я просил ее вернуть. Так вот, когда капитан сказал, что мы здесь, мол, линейки спрашиваем, а бойцы в Грозном — патроны, старлей к этому добавил: «и медикаменты». Тихо так пробурчал, видно, думая о своем. Но у меня слух хороший, — он покосился на Макса, — я все расслышал, только значения не придал.
Сергей проглотил последний кусок бутерброда.
— Момент, конечно, спорный. Но то, что духи запасаются лекарствами, я лично слышал от армейцев. Говорят, вроде бы, к тяжелым боям готовятся.
Стройно получается, отметил про себя Денис. Духи нуждаются в медикаментах, и колонны рвутся именно с медициной. Налицо прямая связь. Завтра понадобятся патроны, и под откос пойдут машины с боеприпасами.
— Нашим солдатам лекарства нужны не меньше, — возразил Стас. — Может, старлей это хотел сказать.
— Возможно, но второе совпадение из жизни одного человека наводит на некоторые мысли, согласись? Если сюда прибавить наш математический расчет, то очень даже реальная версия получается.
Сергей покачал головой. Ему были известны случаи, когда жуликов ловили буквально на месте происшествия и то не всегда могли доказать виновность, а здесь…
— Этими уликами ты его не прижмешь. Спровоцировать надо, но как?
— Да, в нашем положении оперативную комбинацию не выстроишь, — уныло кивнул Денис. — Есть у меня, правда, маленькая надежда, но это уж так, от безысходности.
— Загадками будешь говорить? — возмущенно прочавкал Стас.
— Да какие загадки. Просто сейчас сходим с Владом, пропустим пару звонков, а завтра увидим, что из этого выйдет.
Андрей подозрительно прищурился.
— Куда это ты позвонишь?
— В те города, откуда они прибыли.
— Ты с местными собровцами хочешь связаться?
— Ну, да. Скажу, что из Грозного и срочно надо. Кстати, это слово работает, как пароль, я уж проверял.
Сергей сытно выдохнул.
— Уважают героев.
— Так вы не будете задерживать старлея? — не понял Влад.
— Пока не с чем.
— Хочешь сказать, что вы уедете, а я со шпионом останусь?
— Не знаю. Пошли пока звонить. Надеюсь, в твоем кабинете никто сверхурочно не работает?
— Будь спок, сегодня уже в 4 все разбежались.
Денис решил так. Если из этой затеи ничего не выйдет, то перед отъездом заглянуть в особый отдел и слить там всю, накопленную за три дня, информацию, пусть доводят ее до ума и реализуют. В конце концов — это их хлеб.
Глава 11
Против иных офицеров, почитающих губить досужие часы за карточной игрой, Алексей занимался делами потребными, службе угодными. Сперва обратил в достойный вид маштака: остриг под щеточку гриву, подрубил длинный хвост (не сам — Трифон расстарался), наведался в кузницу, перековал. Следующим шагом стал упражняться в стрельбе на ходу. С этой целью проводил на крепостной поляне всякий невозбранный час (опять же — вместе с Трифоном). Далее увлекся изучением двуруких приемов с шашками. Здесь, правда, случился конфуз. Неловко крутанув клинком, оцарапал себе щеку и едва не отсек ухо. Илья Петрович не преминул на то заметить: «А, пожалуй, что и хватит. Иначе зарубишь себя сам, врагу ничего не достанется». Пришлось заняться пехотной тактикой: укрытия в горах, лесах, незаметные передвижения и прочие местные хитрости. Словом, к экспедиции был готов и рвался в бой.
Из крепости выступили с рассветом. На сей раз колонна была преогромной: драгуны, пехота, артиллерия, начальственная свита во главе с генералом, доктора, переводчики. Алексею не доводилось ранее воевать при поддержке орудий, и он крутился в седле, оглядываясь на арьергард, что лязгал и гремел зарядными ящиками и тяжелыми пушками. Время от времени к бомбардирам (очевидно с указаньями) подъезжал лихой офицер из командной свиты. Одет он был по-местному колоритно и оттого необычайно ярко. Фалды белой черкески волновались при всяком, даже легком, движении, темные плотные ноговицы и чувяки сидели на ногах, как влитые, серебряные галуны играли на солнце, подчеркивая красоту одежды и оружия, голову снежным комком укрывала пушистая шапка.
— Бонжур, — беззлобно ухмыльнулся Туманов.
— Бонжур, — непроизвольно ответил Алексей. — А отчего, Илья Петрович, вы стали по-французски изъясняться?
— Я имел тебе сказать, что здесь подобных щеголей, — он кивнул в сторону офицера, — бонжурами называют.
— Прелюбопытно, впервые слышу. А отчего? Он ведь не во французском платье.
— Позер. Иль незаметно?
— Весьма. Однако ж впечатляет.
— По-душе костюм? — лукаво прищурился Туманов.
— Разумеется, — тихо буркнул Алексей, рассчитывая выслушать в свой адрес некое ехидство.
— И это, доложу я тебе, славно! — неожиданно воскликнул Илья Петрович, — Офицер должен любить форму, подвиги, награды, черт бы их подрал! А иначе, на кой ляд он взялся служить?! Скрипел бы гусиным пером где-нибудь в тихой конторке или торговал окороками в лавке.
— Я, право, думал — станете судить, как и того бонжура.
— Э нет, я и его, брат, не корю. Сам грешным делом таков. Скажу больше: если человек имеет страсть к форме, то он выкажет ее и в службе.
— Вот как? — изумился Алексей. — А мне всегда было стыдно признаться, что питаю слабость к мундирам.
— Я в этом смысле богаче тебя — люблю еще и награды! — расхохотался Туманов. — Желаю, друг ты мой, чтоб ленты шею натирали, и грудь оттягивали кресты.
— Отчего ж вы тогда возмутились против бонжура?
— Да оттого, что черкеска у него лучше моей! — вновь засмеялся Илья Петрович. — Досадно, брат, такое видеть.
— А у меня и вовсе никакой, — вздохнул Алексей.
— Ничто, ничто. Вот вернемся из экспедиции, прихватим сего бонжура за фалды и выведаем у него, где эдакую красоту пошил. Уж верно, у какой-нибудь знатной черкешенки. Дознаемся, не сомневайся.
Славную беседу нарушило появление Евграфа Аристарховича. Он скакал на резвой кобыле вдоль колонны, беспрестанно поправляя сползающую на глаза папаху, очевидно, новую и столь же, очевидно, сшитую велико.
— Илья Петрович, у меня дурные вести, — выпалил он, подъехав.
— Догадываюсь, — кивнул Туманов, — с хорошими так не спешат.
— Я только что от генерала. Он определенно высказался, что экспедиция единым набегом не окончится.
— Что ж с того? Впервой ли?
— Как же?! Мы ведь сухарей лишь на три дня заготовили.
— А мы на неделю.
— Вот как? Вы, верно, знали?
— Не более вашего.
— Отчего же запаслись?
— Оттого, что не впервой. Тому полгода на день выходили, а возвратились недели три спустя.
— Помилуйте, а чем же вы питались?
Илья Петрович мечтательно улыбнулся.
— А кушанья у нас, доложу я вам, были самые знатные и всякий день разные. Совершим, бывало, лютый набег, разорим аул подчистую и имеем на своем столе индейку, барашка, козочку, теленочка… у-у. Прелесть. Вспомнить сладко.
— Право, жестоко. Как же, разорять-то? Жестоко.