Степь многолика, и каждый видит в ней своё. На восходе Юрию она ещё сильней напоминает море, то тут, то там вспыхнут огоньки, словно лунная рябь на воде, разбегутся по степи во все стороны. В полдень Юрию степь напоминает горную реку, а то вдруг покажется степь голой снежной равниной, и будто позёмка по ней метёт, завивает и стелется.
Шарган же видит огромное стадо курчавых овец: овцы жмутся одна к другой, дробно топочут и нескончаемо текут и текут к краю земли.
Но чудо-чудное − степь на закате! Стелются пушистые метёлки навстречу закатному солнцу, окрашенные в розовые языки холодного призрачного огня. И пока не утонет за землёй солнце, по всей степи будут метаться и сверкать эти льдистые вспышки. Потом над сумрачной степью всплывёт Луна, словно холодная и гордая восточная красавица, и утонет всё в её серебристом свете, а степь, словно покроется инеем, будет всё также прогибаться под терзающим её ветром.
Словом, хороша степь в любое время суток… а ещё здесь, как нигде, ощущается Свобода. Вольный ветер, бескрайние просторы. Возможно, именно поэтому трудно удержать степняков в едином кулаке. У каждого рода свои резоны и выгоды. Прошлым летом удачно сходил хан Кобяк на союз племен – половцев-кунов: токсоба, иетиоба, дуртоба. Казалось, это хороший повод объединить вокруг себя хотя бы восточных половцев, но если пять сирских племен признали Кобяку пашой – ханом над ханами, то остальные половцы, наоборот, сплотились, но уже против нарождающейся силы.
Таким образом, в Восточной части Кыпчакской степи возникло два союза: половцев-сиров и половцев-куманов. Пока стороны занимали военный нейтралитет, но уже достались их сундуков памяти старые, незабытые обиды, и был недалёк момент, когда прольётся первая кровь. Даже в природе, казалось, было разлито это напряжённое ожидание.
- Быть дождю, - довольно произнёс подъехавший к Юрию Шарган, оглаживая своего коня, белого красавца, купленного в прошлом году. По сравнению с местными конями его конь был значительно выше, более полуметра в холке. Юрий уже подсуетился и в экспериментальном табуне бегал с десяток жеребят от Южного ветра. В целом селекция шла своим ходом: о породе говорить было ещё очень рано, но первые намётки появились, да и лошади для дружины стали чуть выше, чуть выносливей и чуть быстрее. Это чуть-чуть в бою могло стать той самой соломкой, которая переломит хребет верблюду.
В степь Юрий отправился не просто так, в княжестве вовсю шли учения, два года Юрий старался сделать пехоту не смазкой для мечей дружинников, а действенной силой, пришла пора проверит чему научились пехотинцы за это время.
Против тысячи пехотинцев выступали полторы тысячи юнкеров, которые вскоре должны были пополнить войско княжества. Всё было максимально приближено к реальному бою. Только мечи и наконечники стрел заменили на тупые деревянные, да и краску на них нанесли. В качестве арбитров выступали десятники и сотники, которые в качестве поощрения имели право первого выбора понравившихся новичков.
Сокол-сапсан опустился на руку Шаграна, тот достал из специального футляра записку.
- Юнкеры загнали баталию в одно из ущелий, надо поспешить, если хотим увидеть всё своими глазами.
Юрий усмехнулся, Шагран как и все кочевники, явно недооценивает силу пешей рати, да и коварство её командира.
***
Пехота загнанная, как многим казалось, в угол, готовилась к битве, предельно уплотнив центр до пяти, стальных, ощетинившихся копьями, рядов, причем в передних рядах стояли лучшие стрелки. На вооружении пеших латников состояли самострелы, мечи, топоры, копья; латы и кольчуги с наручами, металлические перчатки, набедренники, наколенники и поножи, латные сапоги, шлемы со стальными личинами, червленые прямоугольные (римские) щиты. Юрий вздохнул: очень дорого обошлось подготовка этой тысячи, но если дело выгорит, то пехота станет становым хребтом его войска.
Командир конницы не спешил атаковать с хода, его смущали большие копья и огромные щиты, которыми была вооружена пехота.
Юрий отметил, что чутьё у командира развито неплохо, но принять другого решения он уже не мог. Когда конники бегали от пехоты? Сейчас налетят, засыплют стрелами, закружат в смертельной карусели, отловят избежавших смерти арканами. Зазвучали дудки, и конница бросилась в атаку. У каждого воина по тридцать стрел в колчане. Стрелок научен посылать стрелы на скаку коня. Каждые три секунды - стрела. Лук пускает убойную стрелу примерно с трёхсот шагов, до столкновения каждый воин успеет выпустить по десять стрел. Пехота стоит неподвижно, плечом к плечу, промахнуться невозможно, в этом ливне пехотинцы захлебнутся кровью.Но намного раньше стали стрелять пехотинцы, самострел пробивает воина в кожаных доспехах на восьмистах метрах, это примерно тысяча шестьсот шагов. В баталии продудел одинокий рожок, и сразу воздух рвануло двести болтов; не успел ещё отзвенеть гром от удара первого залпа, как выстрелила вторая шеренга, за ней третья, четвёртая, пятая и снова первая. Судьи остановили бой и пошли считать потери конницы, которая даже не добралась до расстояния, с которого могли бы пустить стрелы. После осмотра от полутора тысяч осталось меньше половины, поэтому в первом раунде победу засчитали баталии. Предстоял второй раунд, нужно было выяснить, сможет ли устоять пехота против конницы, когда они сойдутся в рукопашной.
Адиль, командир юнкеров, был из знатного рода, но обедневшего и практически исчезнувшего. Собственно, в курсанты он подался, уповая на защиту князя, в Степи говорили, что князь справедлив и не даёт своих людей в обиду. По сути в степи он стал изгоем, идти было некуда, да и вряд ли какая семья или род взяли бы его к себе, врагов его семья заводить умела, а кому нужны проблемы на ровном месте?
Адиль часто сравнивал свою историю с историей своего князя и находил много общего. Впрочем, в степи такие истории не редкость, такой или почти такой мог «похвастать» каждый пятый подросток, так что она больше подходит под понятие обыденность, а не исключение. В командиры он пробился благодаря своему упорству и уму. Наставники заметили его способности и постепенно выдвигали его на первые роли среди сверстников. Учили их хорошо, пусть порой и жестоко, не раз и не два повторяя простую истину о том, что часто выигрывает не тупая сила, а ум и находчивость. Поэтому после обидного поражения от пехотинцев он не понёсся с места в галоп, а подозвал к себе сотников, и они стали обсуждать как бороться с смущавшими Адиля длинными копьями.
Время выделенное на подготовку пролетело быстро. И вот снова легкая конница сошлась с пехотой. На это раз место выбрали более просторное, чтобы коннице было, где развернуться. Сначала юнкеры попытались при помощи арканов выдернуть пехотинцев из строя, и вначале это привело к успеху: около сотни солдат были вырваны из строя, примерно такое же количество потеряли и юнкеры из-за работы арбалетчиков, прятавшихся в глубине баталии.
Затем пропела одинокая труба, и баталия закрылась щитами, из которых во все стороны торчали копья, получился этакий бронированный ёж. И арканы стали неэффективны, правда, и количество арбалетных стрел значительно уменьшилось, но к сожалению, не прекратилось совсем. То тут, то там щиты расходились и из образовавшейся щели вылетал арбалетный болт.
Конница попыталась, сменив тактику, залить пехоту стрелами, но и тут не добилась большого успеха.
Когда прозвучал горн, означающий отбой учениям, настроение у юнкеров было ниже морского дня.
- Получается, что конница бессильна перед такой пехотой, - с горечью сказал Шарган.
- Вовсе нет, сила конницы в её движении есть несколько способов бороться с такой баталией, - произнёс князь.
- Какие? –удивлённо спросил Шарган, находясь под впечатлением увиденного.
- Ну, самый простой - это не принимать сражения и нападать на такую пехоту на марше, - выдал очевидное для него решение Юрий. - А в целом я доволен выпускниками, мастера-наставники потом выскажут своё мнение, но их командира я бы отметил.
25 июня 1187 года
Русское море. В районе поселения Карикинтия.
Был белый утренний час, когда над морем стоял тонкий туман, полный странных видений. Дромон, недавно покинувший гостеприимную карикинтийскую гавань, двигался вдоль берега, на запад; беззвучно рассекая белесый туман, проваливаясь в него то одной, то другой частью своей туши. Небо было затянуто тучами, изредка сквозь пустоты в облаках поклёвывались солнечные лучи, устраивая заячьи поскакушки на глади практически ровного, как стол, моря. Ветер, лениво перебирал паруса, но его усилий не хватало, чтобы раздуть их. Корабли скользили практически в полной тишине, изредка нарушаемой плеском весел.
Юрий стоял на носу флагманского дромона во главе спешно собранного флота. В сжатые сроки удалось собрать шесть кораблей, на которых он и вышел навстречу флоту викингов, идущему к Херсонесу.
Сначала к флоту добавился ещё один дромон, сопровождавший незваных гостей, затем появились и корабли викингов; четыре драккара и восемнадцать снек шли ходко, но строй не держали, наоборот, между командами кораблей шло соперничество.
Взглянув на корабли, Юрий отчётливо понял, что норманны пришли не торговать, а грабить. А значит, нужно ударить так, чтобы надолго отбить охоту у них соваться в его надел без приглашения.
На кораблях викингов тоже заметили противника, раздался многоголосый крик, корабли же княжества скользили на встречу врагу, молчаливые и опасные, как акулы. Был бы кто другой, он наверняка попытался бы избежать столкновения с неизвестным соперником, чтобы взвесить свои шансы на успех и только после этого лезть в бой или поспешно отступить. Так бы поступил любой опытный воин, но только не викинги…
Увидев вышедший на встречу флот, они не только не замедлились, но наоборот, ещё сильнее налегли на вёсла, стремясь быстрее добраться до чужих кораблей, чтобы сцепиться с ними в абордажной схватке, при этом еще и орали во всё горло, вгоняя себя в боевой транс.