3. Куриал – владельца крупных земельных наделов. Наследственный, наследуется с землёй. Минимальный размер которого составлял триста модиев (примерно 25 гектаров)
Дарован серебряный двуглавый орел, с глазами из огненного опала и буквами «Kur» на щите – знак отличия, который надлежало носить на левой груди, являя его величие на официальных приемах.
Глава 27
Июль, 1188 года
Феодоро
ребе Цемах-Цедек
Княжеский дворец, именуемый местными почему-то теремом, поразил даже многое повидавшего ребе. Он словно возник из призрачных воспоминаний о Руси, хотя и не походил ни на одно из виденных им строений. Сложенный из терракотового кирпича, дворец возвышался над округой, подобно древнему стражу, высеченному из багрового камня самой историей. Фасад, обращенный к Центральной площади детинца, венчали две башни-параллелепипеда, словно стражи у врат. Парадный вход выделялся массивным, богато украшенным крыльцом, а по бокам его фланкировали башенки поменьше. Узкие, стрельчатые окна походили на прищуренные очи, взирающие сквозь века на бренный мир. Темные проемы резко контрастировали с пламенеющими стенами. Купола и крыша терема, покрытые белой черепицей, напоминали то ли о снежных вершинах, то ли о княжеском гербе, а может, и о том, и о другом разом – кто разгадает загадочную душу руссов? Этот ослепительный контраст белого на красном лишь усиливал впечатление величия и таинственности.
Сопровождающий, с бронзовым грифоном, вставшим на задние лапы, гордо взирающим с его груди, толкнул дверь, и они оказались в Парадных сенях. Взгляд невольно устремился вверх, к потолку, где раскинулось генеалогическое древо княжеской семьи. Девятнадцать ростовых портретов составляли его пышную крону. У основания древа, словно два мифических стража, стояли легендарный Рюрик и Ефанда Урманская, символически орошающие его корни из алебастровых сосудов. В завершении величественного ряда государей представали князь Юрий, княгиня Ирина и княгиня Мария. Судя по размерам сеней, планировалось дополнять это древо новыми членами княжеской семьи ни одно поколение.
Стены, колонны и арки зала утопали в красочных растительных орнаментах, эхом вторя росписям собора Святой Софии в Новгороде. Своды галерей венчали два герба: герб Крымского княжества: два грифона держат геральдический щит, на котором изображен вставший на дыбы медведь на синем фоне держащий в лапах двуручный топор, снизу герб охватывает лента бело-сине-красной расцветки с надписью: «Процветание в единстве» и герб Долгоруковых - два грифона держат геральдический щит, на щите на лазурном фоне изображен золотой сокол - герб Рюриковичей, снизу герб охватывает лента чёрно-жёлто-белой расцветки с надписью: «Не словами, а делом»
Внутреннее убранство дворца ошеломило ребе. Высокие своды, расписанные сценами из древних сказаний, являли собой небесный купол, откуда взирали лики героев и богов, словно сошедшие со страниц священных текстов. Под ногами мерцало золото: пол, выложенный мозаикой из разноцветного мрамора, играл в отблесках факелов. Тяжелые дубовые двери, испещренные искусной резьбой, перекрывали путь в анфилады комнат.
Тронный зал королевского дворца располагался на втором этаже, являя собой зрелище, поражающее своей неординарностью. Калейдоскоп архитектурных изысков захватывал дух: ряды изящных арок, украшенных тройными позолоченными подсвечниками, соседствовали с огромным полукруглым окном из разноцветного «крымского» стекла. Трон, выполненный из ливанского кедра и украшенный золотом и драгоценными камнями, является символом власти и престижа. Он стоял посреди круглой возвышенности в виде усечённого конуса к которой вели семь опоясывающих ступеней. Рядом с княжеским троном стояли два трона поменьше, более изящные один, светло-розовый из медвежьего ореха, и второй темный из грецкого ореха.
К трону вел широкий ковер, сотканный из дорогих нитей, лежавший поверх каменного пола, отполированного до зеркального блеска.
За троном располагался витраж в виде мавританского окна. В ясные дни солнечный свет, проникая сквозь витраж, расцвечивал зал причудливыми узорами, и луч его непременно касался трона, искусно выполненного и возвышающегося на небольшом постаменте. Трон, созданный руками истинных мастеров, дарил редкий комфорт даже во время самых долгих аудиенций. Завершала великолепие зала огромная хрустальная люстра, свисавшая с потолка подобно застывшему водопаду света.
Ребе, несмотря на свой богатый жизненный опыт, не мог не ощутить трепет перед этим великолепием. В каждом элементе дворца чувствовалась не только власть и богатство, но и глубокое уважение к истории, традициям и культуре. Здесь переплелись воедино прошлое, настоящее и будущее княжества, создавая неповторимую атмосферу величия и таинственности.
Июль, 1188 года
Феодоро
Юрий
Окажись кто из будущего в княжеском тереме, тотчас бы признал в нем сходство с Историческим музеем. Но таких путешественников во времени, кроме Юрия, не сыскалось. А Юрий любил наблюдать за тем, какое впечатление производит это великолепие на непосвященный ум. Помнится, жены его ходили под впечатлением несколько дней, и это — севасты, дочери самого Василевса! Даже строители, возводившие сей "княжеский терем", были изумлены плодом своих трудов. Благо, находился терем на территории детинца, иначе нескончаемый поток желающих полюбоваться им не иссяк бы никогда. Вот и сейчас представитель еврейской общины оправдал ожидания князя, доставив ему тихую радость своим потрясением, хоть и пытался изо всех сил сохранить непроницаемое выражение лица, — покер-фейс, как сказали бы сейчас. Юрий усмехнулся про себя, наблюдая, как посол, обычно словоохотливый и уверенный в себе, едва слышно сглатывает слюну, осматривая тронный зал. Он знал этот эффект. Сочетание византийской роскоши и славянской грубоватой силы подавляло даже самых искушенных ценителей.
Сегодня Юрий был один в трон зале, словно сокол, лишившийся крыльев: жён не было рядом. Мария, словно заботливая голубка, хлопотала вокруг дочери, а Ирина, подобно хитрой лисице, проводила аудит в своем игорном логове. Подбивая бабки.
Выслушав речи ребе Цемах-Цедека, Юрий, не дав и тени сомнения омрачить свой взор, произнес, словно отчеканил:
– В землях моего княжества рады всякому, кто готов трудиться честно, во славу свою и во благо государства. Но курс наш тверд – к единству, к стиранию границ меж народами. А, как известно, община ваша – словно крепость неприступная, и взор ваш на иноверцев – свысока, как на людей второго, а то и третьего сорта. Не забыты еще в княжестве моем и хазары, помнят они злодеяния ваши.
– Князь мой… – робко попытался вставить слово посол, но был прерван властным жестом.
– Не смей перебивать! Я наведался о вас, расспросил и тестя, и других, кто знаком с вами не понаслышке. И вот что скажу: "Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, словно гробы, снаружи прекрасные, а внутри полные костей мертвых и всякой нечистоты!" Не вижу я никакой пользы для княжества в союзе с вами, и посему отказываю. Прием окончен.
Июль, 1188 года
Калоян из рода Асеней
Окрестности Марракеш
Калоян, собирал подвластные ему отряды в единый кулак, готовясь нанести сокрушительный удар по Марракешу. Место для сосредоточения сил было выбрано не случайно: Ксар-эс-Сук, пропуская через себя жизненно важный караванный путь из Феса в Сиджилмассу. Здесь, под личиной мирных торговцев, Калоян мог незаметно сосредоточить значительную часть своего войска.
План взятия Марракеша плелся тонкой нитью обмана и надежды, а основывался на простой детской забаве,знакомой каждому болгарину с детства, - «Лисичка и сторожа». Согласно этому плану, его люди, которые под той или иной личиной попали в город, должны будут в нужный момент освободить рабов. Устроив беспорядки внутри города, а также в решающий момент воспрепятствовать страже закрыть городские ворота, если обман с караванами будет раскрыт.
Под видом торговцев, перегоняющих скот и везущих товары, основные силы Калояна незаметно подтягивались к Марракешу, в то время как небольшие отряды разведчиков и диверсантов просачивались в город, словно ядовитые капли дождя сквозь прогнившую кровлю. Они, словно тени, скользили по улицам, выверяя расположение гарнизона, крепостных стен и городских ворот, плетя сеть тайных связей с рабами, чьи сердца пылали жаждой свободы. Калоян понимал: победа куется не только числом, но и умением посеять в стане врага семена смятения и ужаса. Судьба, казалось, улыбнулась ему – основные силы халифа были брошены на отчаянную попытку вернуть Мелилью и Уджду, ускользнувшие в руки сицилийцев.
В назначенный час шесть караванов, словно зловещие призраки, двинулись к шести вратам Марракеша. Некоторые, миновали стражу без проблем, другие не смогли проскочить, и с яростью обрушились на нее. Взбудораженные агентами Калояна, рабы восстали, словно шайтаны выскочившие из-под земли. Факелы взметнулись в небо, огонь пожирал дома, словно голодный зверь. Стражники падали под градом ударов, а узники, освобожденные из темниц, вливались в бушующий поток мятежа. Марракеш захлестнула волна хаоса, от мраморных покоев халифского дворца до самых темных закоулков города.
С холма, откуда открывался вид на пылающий город, Калоян отдал долгожданный приказ. Воины, охваченные жаждой славы и трофеев, ринулись вперед, подобно лавине, сметающей все на своем пути.
Ворвавшись в город, воины Калояна столкнулись с ожесточенным сопротивлением. Уцелевшие стражники, сплоченные вокруг своих командиров, отчаянно сражались за каждый дюйм земли. Улицы превратились в арену кровопролитных схваток, где сталкивались сталь и ярость, где решалась судьба Марракеша. Но натиск воинов Калояна был неудержим. Их численное превосходство, помноженное на внезапность нападения и поддержку восставших рабов, сломило оборону защитников города.
К вечеру Марракеш был захвачен. Халиф, застигнутый врасплох, пал в бою, защищая свой дворец. Его голова, насаженная на копье, была выставлена на главной площади в качестве символа победы Калояна. Город, залитый кровью и объятый пламенем, лежал у его ног. Решив отпраздновать это событие Калоян с близкими военачальниками отправились в гарем, где халиф собрал красавиц со всего света.