Его товарищ был много старше, седой как лунь. В ворот его длинного серого одеяния выглядывала простая белая рубаха, на плечах, хотя в питейном зале было тепло, лежал плотный черный плащ. Старик поднял голову: взгляд у него был доброжелательный, но испытующий.
– Je parle français[30], – дружелюбно ответил он.
Наемник отвесил небрежный поклон.
– Я Шарль. Шарль де ла Мезон. Солдат на службе Удачи.
– Тимей Платон, – ответил старик и улыбнулся. – Солдат на службе Учености.
Его товарищ по-прежнему смотрел на свои руки. Тимей Платон, помолчав, добавил:
– Это капитан Гектор. Прошу его извинить; он не знает французского. Ремесло у него то же, что у вас…
– Могу догадаться, – сказал Шарль. – Герцог Сфорца мертв, Лодовико перепуган, а его хозяева Эрида весть где. Эй, капитан! – продолжал он на своем ломаном итальянском. – Веселей, мы все одинаково влипли. Вот, хлебни этой патоки, с нее так блевать тянет, что все забудешь.
Гектор медленно поднял голову. Придвинул кубок, проследил глазами, как Шарль его наполняет, потом сказал:
– Grazie[31].
– Если вы прощаете мой итальянский, я говорю, чтобы все понимали, идет? – сказал Шарль. – Вы тут почему? Из Милана ехали?
Тимей Платон ответил:
– Да, но не сейчас.
– А, ждете кого-то, а он едет каретой. Франсез? Швейцар?
– Интересно, доберется ли карета сюда, – рассеянно сказал Платон. – Это правда, что путешественники иногда друг друга едят?
– Едят, сырьем. А зачем ждать человека в глухой дыре, в стране, куда вот-вот придет Византия?
– Ума не приложу, – ответил Платон. – Разве что с целью его убить.
Капитан Гектор покосился на него.
Шарль рассмеялся.
– Да, убить. Хороший способ скоротать время, думать, вдруг войдет враг? Как его убить? Как скрыться? Занимает мысли. И кто знает? У всех у нас есть враги, может, кто из них сюда войдет, и лучше быть готовым, иначе будешь покойник. – Он, шумно прихлебывая, отпил из жбанчика. – А куда тот колдун подевался? Итальянец?
– Наверное, он в хлеву, – сказал Платон. – Там он спит, и чем раньше уйдет, тем менее глубокий снег ему придется топтать.
– А. Нечасто бывает, два колдуна в одной гостинице.
– Кто второй? – спросил Платон.
Шарль сказал по-французски:
– А если ваш товарищ не взял плату вперед, то у него козлиные мозги. – Он поднял жбанчик, чокнулся с Гектором и широко улыбнулся. – И, может, не только мозги, а и еще кой-какие части тела.
Гектор глянул непонимающе, выпил. Ветер стучал в окна.
Снаружи послышался шум, потом еще. Трактирщик Крониг с плащом в руке вышел из-за стойки.
– Карета? – спросил Шарль.
Крониг прошел мимо. Платон встал и последовал за ним. Гектор с Шарлем переглянулись и тоже встали.
Во дворе стояла карета. Ее крышу на ладонь занесло снегом, фонари не пробивали белую пелену. Лошади били копытами и фыркали, выдыхая пар, словно огнедышащие драконы.
Дверь кареты распахнулась, и оттуда выбросили подножку раньше, чем кучер успел до нее добраться. Появился высокий стройный человек в начищенных башмаках и шелковом плаще; он тут же обернулся и подал руку даме, плотно закутанной в желтый бархат. Ветер откинул ее капюшон и растрепал золотистые волосы, взметнул плащ ее спутника, так что видны стали крылышки Меркурия на дублете и жезл Риенци за поясом. Через плечо у него висела большая кожаная сумка.
Тимей Платон коротко переговорил с кучером и, вернувшись к остальным, сказал:
– Это не почтовая карета с севера. Она с юга, и в ней только гонец и дама.
– Из Милана? – спросил Шарль.
Платон словно не услышал вопроса.
– Они остановились поесть и спросить у кучера кареты на юг, как там перевал.
– Никуда они не поедут, – сказал Гектор, глядя на бело-черное небо.
Меньше чем через полчаса подъехала почтовая карета. Кучер, стряхивая с плеч снег, подтвердил, что перевал в Швейцарию закрыт до лучших времен.
Новые и старые гости вошли в гостиницу. Хозяин засуетился, крикнул слугам забрать из кареты вещи, велел готовить еду и комнаты. На столах появились подогретое вино, горячий эль с пряностями и травяной чай.
– У меня был такой офицер, – сказал Шарль. – Благодарение Эриде, только один. Ну и ад, должно быть, в швейцарском войске.
В почтовой карете прибыли двое. Один представился как Антонио делла Роббиа из банка Медичи. Он был в длинном коричневом одеянии, двуцветных бело-коричневых шоссах и весь усыпан драгоценностями. Говорил он хрипло, чихал и все время за это извинялся.
На втором было строгое платье белого льна с широким капюшоном и удобные, хоть и не новые, разношенные башмаки, на носу – очки с темными стеклами в изящной серебряной оправе. Он на тщательном школярском итальянском представился как Грегор фон Байерн, натурфилософ.
Тимей Платон громко обратился к фон Байерну по-немецки, отвел его в сторонку, и они о чем-то быстро заговорили.
Гонца звали Клаудио Фальконе.
– Вы от Сфорцы, да? – спросил Шарль.
– Да, – сдержанно ответил Фальконе.
– Возможно, в таком случае я знаю, что в вашем послании.
Фальконе резко повернулся. Наступила тишина. Шарль обвел собравшихся взглядом, явно наслаждаясь произведенным эффектом, потом запрокинул голову и прокричал:
– Мой дорогой кто угодно! Помоги! Сфорца.
Он рассмеялся средь общего молчания и сказал:
– А где ваша спутница? Это, конечно, только прикидки пехотинца, но если бы я ехал далеко, рискуя, что меня занесет снегом, и не имея иной еды…
– У дамы дела на севере, – холодно ответил Фальконе. – Естественно, я предложил ей место в карете… и свою защиту.
Он коснулся серебряного жезла.
– Значит, я попал пальцем в небо, – рассмеялся Шарль.
Йохен Крониг сказал:
– Синьорина переодевается. Для всех постояльцев наверху приготовлены горячие ванны. Ужин будет скоро.
Обеденная зала была натоплена и ярко освещена свечами и лампами. Снег стучал в закрытые ставни. Когда гости, сменив дорожное платье на чистый бархат и дамаст, спускались к ужину, Крониг встречал каждого у основания лестницы, спрашивал, доволен ли тот комнатой, достаточно ли теплой была ванна, хорошо ли расставили его вещи. Затем гостю подносили деревянную, окованную серебром чашу с крепким горячим гипокрасом, благоухающим имбирем и корицей.
Слуги в льняных одеждах, бесшумно ступая кожаными паттенами, внесли тарелки горячего супа из пастернака. Был сыр бри с горчицей и медом, сушеные груши, распаренные в сахарном сиропе. С хоров над кухонной дверью звучали флейта и лира; Крониг извинился, что музыкантов всего двое.
Внезапно Крониг обернулся. Его глаза расширились, круглое лицо побагровело.
– Ты!
В углу рядом со слугой стоял человек в широком синем балахоне, грубом и залатанном, и турецкой феске с желтой бахромой. Башмаки на нем были из некрашеной кожи, прибитой к деревянным подметкам, чулки – толстые шерстяные. Он накладывал себе куски дичи, говядины и белого хлеба с подноса, который терпеливо держал слуга.
Человек в балахоне замер, глядя на трактирщика, потом затолкал кусок мяса в рот, сложил пальцами дулю и указал ею на камин; пламя взвилось и рассыпалось цветными искрами. Все повернулись в ту сторону. Человек в балахоне, воспользовавшись этим, схватил кувшин вина и рванул к выходу.
Крониг разозлился.
– Ноттесиньор – могучий колдун, – сердито сказал он. – Я думал, он на конюшне. Ну, поглядим, как ему понравится, когда…
– Вот, мой добрый хозяин, – сказал Тимей Платон, протягивая серебряную монету. – Человеку нужно есть. Даже колдуну.
Крониг тут же смягчился.
– Разумеется, профессор доктор.
Гонец Фальконе был в ладно скроенном черном дублете с вышитыми знаками его ремесла на груди и шелковых чулках. Банкир делла Роббиа переоделся в алые шоссы и красную с золотом подбитую мехом мантию. Горячая ванна совершенно исцелила его простуду. Фон Байерн остался в белом льне, но сменил дорожные башмаки на домашние туфли белой кожи. На шее у него висел на серебряной цепи черный выпуклый диск – рондель, геральдическое пушечное ядро.
– Где этот… француз? – спросил капитан Гектор, отхлебывая из окованной серебром чаши.
– Вы правы, – сказал Платон. – Его здесь нет.
Фальконе сказал:
– Дама по-прежнему наверху.
Внезапно лицо у него зверски исказилось, он взялся за перила и посмотрел наверх, но тут же с улыбкой обернулся:
– Господа… синьорина Катарина Рикарди.
Она спускалась легким уверенным шагом, умело придерживая длинное платье из шелка цвета alessandro, отливавшего голубизной свежезакаленной оружейной стали. Вырез у платья был довольно глубокий. Золотистые волосы она подвязала на затылке золотым шнуром и заколола длинной золотой шпилькой, так что получилась прическа в греческом стиле.
Даже ветер на мгновение стих.
– Госпожа Катарина, – сказал Клаудио Фальконе, – служит в Миланском театре, одна из его при…
– Прошу вас, мессер Фальконе, – с улыбкой перебила она, – господа подумают обо мне превратно… в самых разных возможных смыслах. Я занимаюсь костюмами и гримом, а на подмостки выхожу лишь в многолюдных сценах или с хором.
– Дама, разумеется, скромничает, – объявил Фальконе. – Я знаю, что она много раз блистала на сцене…
– Право, мессер Фальконе, для придворного вы недостаточно скрытны! Что ж, хорошо. Да, в Плавте я была любимым персонажем для пинков и оплеух, – она улыбнулась, пока другие силились не рассмеяться, – а к грандиозной постановке «Одиссеи» выучила роль Пенелопы, чтобы при необходимости заменить актрису, так что целых двести представлений была готова… – она глянула на Фальконе, – отшить моих ухажеров.
Раздался смех, Фальконе покраснел. Тимей Платон сказал:
– Наш хозяин в отчаянии. Полагаю, нам следует сесть за великолепный ужин, пока все не остыло.
Тут рассмеялся и Крониг.