– Кажется, я знаю, каково это, – тихо сказал он, сорвал с рукава миланскую повязку и швырнул на стол. – Я с вами. С вами обоими.
Хивел налил себе эля.
– Тогда за наше предприятие.
– Хорошее начало, – сказал Грегор и сдвинул свою кружку с кружкой Дими.
Довольно долго они стояли так, молча, не двигаясь и не улыбаясь, потом выпили.
Вскоре после этого Димитрий ушел спать. Грегор стоял у окна, глядя в никуда. Хивел смотрел на огонь в камине.
Внезапно Грегор спросил:
– Умеете ли вы читать мысли?
– Умею, но не читаю. Голос и тело не менее, а то и более выразительны, а сил на их чтение надо меньше.
Грегор кивнул.
Хивел заговорил по-немецки:
– Об этом необходимо было сказать. Тем более что вам скоро надо будет кормиться… Я видел признаки, за обедом. Полагаю… ваш голод очень мучителен.
– Да, – сказал Грегор и прижал кулак к груди. – Да.
К тому времени, как окончательно рассвело, метель улеглась. Снег еще сыпал, но не валил. На окнах в обеденной зале ставни были распахнуты, в них било солнце. Небо и земля снаружи лучились одинаковой белизной, редкие камни и деревья казались штрихами на выцветшей гравюре; только черное и белое, никаких переходных тонов.
На столе гостей ждали яйца в серебряных рюмочках, ветчина, колбасы и мозги, запеченная в тесте сельдь и хлеб с медом; индийский чай подали в фарфоровых чашечках, тонких, как яичная скорлупа.
– Как будто мы заезжие августейшие особы, – сказала Катарина Рикарди. – Интересно, во сколько это мне обойдется?
– Подозреваю, что за щедростью нашего хозяина стоит здравый расчет, – ответил Хивел – Тимей Платон. – А вы что скажете, мессер Антонио?
Делла Роббиа прожевал кусок ветчины, задумчиво поглядел перед собой, проглотил.
– Да, конечно. Сытый желудок мешает соображать. – Он повернулся к Катарине: – Понимаете, синьорина, эта гостиница, безусловно, окажется под управлением имперского дорожного ведомства.
Катарина глянула непонимающе.
– Синьорина никогда не путешествовала имперскими дорогами?
– Римскими дорогами, да, но…
– Дороги лучшие в мире, – сказал капитан Димитрий-Гектор, – а еда в придорожных трактирах – худшая. Хуже, чем в походных кухнях, и даже более однообразная. Проще говоря, сударыня, мессер Йохен вполне может проявить щедрость, ибо завтра он будет на имперской службе.
– И все же, – заметил Хивел, – он поскупился накормить бродячего колдуна.
– Как же иначе, доктор, – учтиво отвечал Димитрий. – Он ведь швейцарец.
Делла Роббиа рассмеялся, но тут же сделал вид, что просто закашлялся, потому что вошел Крониг.
– Сударь, ваша простуда вернулась? – спросил трактирщик.
Банкир изо всех сил замотал головой, чтобы скрыть выражение лица.
Крониг спросил:
– Но где другие мои постояльцы? Неужели проспали?
Димитрий спросил:
– И вообще, куда подевался тот француз?
– Пьяный грубиян? – спросил делла Роббиа. – Может, просто упал и заснул.
– Он был груб и пьян, – сказал Димитрий, – но не настолько пьян.
Хивел спросил:
– Мессер Крониг, попросил ли Шарль де ла Мезон принести ему ужин в комнату?
Крониг замялся с ответом, как будто выдает государственную тайну, потом сказал:
– Нет, сударь. Даже вина не потребовал.
Димитрий проговорил:
– Это очень странно. Такие люди не пропускают еду…
Его прервал истошный вопль.
Крониг с поразительным проворством взбежал по лестнице. Остальные сняли салфетки, отодвинули тарелки и пошли за ним.
– Где комната француза? – спросил Дими. – Если он пристает к служанке, то я ему сейчас покажу козлиные мозги.
– Шум не там, – тихо ответил Хивел и указал в коридор.
У открытой двери стоял Йохен Крониг, держа за плечи трясущуюся служанку, и расспрашивал ее на быстром швейцарско-итальянском диалекте.
Димитрий первым добрался до двери. Он заглянул через плечо Кронига, по-прежнему говорившего со служанкой. Тут же руки его сжались в кулаки, и он обернулся к Хивелу с выражением, очень похожим на ярость.
Делла Роббиа нагнал его и тоже заглянул в дверь.
– Синьорина Рикарди… не смотрите туда, – сказал он.
– Глупости какие, – ответила она и пошла быстрее.
Хивел остался один брести по коридору.
Крониг, внезапно обнаруживший, что его постояльцы здесь, что-то забормотал и попытался закрыть дверь, но Катарина Рикарди отодвинула его в сторону. Она заглянула внутрь. Лицо ее посуровело. Она посторонилась, давая Хивелу посмотреть, но глаз не отвела.
Клаудио Фальконе лежал на кровати в одних только черных шелковых шоссах, глядя в потолок, очевидно и бесповоротно мертвый. Ноги его были связаны простынями от щиколоток до колен, запястья примотаны к кроватным столбикам обрывками шнурка от колокольчика. В рот ему затолкали салфетку и привязали веревкой. Кровь запятнала постельное белье и струйкой засохла под правой ноздрей. На руках и торсе остались несколько порезов, но кровь из них почти не текла.
Хивел вошел в комнату. Над левым плечом Фальконе темнела полоса запекшейся крови. Из шейной артерии торчало полое перо. В нем тоже застыла кровь.
На прикроватной тумбе стояла деревянная чаша, рядом лежал небольшой нож. И нож, и чаша были в крови.
От окна потянуло холодным воздухом, и Хивел поглядел в ту сторону. Одна створка была чуть приоткрыта, на подоконник и на пол намело снега.
Хивел вновь поглядел на мертвеца. Лицо убитого покрывала восковая бледность, глаза были широко открыты. На правом виске темнело пятно. Застывшее выражение могло означать ужас, боль, отчаяние, а возможно, некое чувство, испытав которое невозможно остаться в живых. Хивел закрыл покойнику веки и набросил на тело простыню.
Крониг сказал:
– Я велю отмыть комнату…
– Нет, – сказал Хивел. – Ничего не трогайте, только заприте дверь.
Все спустились в обеденный зал. Там стоял лишь один человек, и он накладывал ветчину на хлеб.
Грегор поднял голову и улыбнулся за темными очками. Его щеки горели алым румянцем.
– Доброе утро, – сказал он. – Я опоздал к завтраку или явился чересчур рано?
– Преблагая Минерва! – почти завопила Катарина Рикарди. – Он – вампир!
Глава 5Отбытия
Улыбка сошла с лица Грегора, но он не шевельнулся, когда Антонио делла Роббиа бросился к нему. Делла Роббиа ударил Грегора по лицу и заломил ему левую руку за спину. Белая булочка покатилась по полу. Грегор ничего не сказал.
Хивел положил руку на запястье Димитрия и крепко его стиснул. Никто из стоящих на лестнице не сделал и шага вперед.
Делла Роббиа, по-прежнему держа руку Грегора заломленной, заставил того сесть в кресло. Затем он сорвал с фон Байерна темные очки и развернул его лицом к окну. Грегор задергался, попытался прикрыть глаза, заскулил, издавая хлюпающие звуки.
– Довольно, – сказал Хивел.
Делла Роббиа изумленно обернулся к нему. Удерживать фон Байерна была нелегко.
Трактирщик сказал:
– Горничная говорит, на его постели не спали.
– На моей тоже, – ответил Хивел, не сводя глаз с делла Роббиа. – Герр доктор фон Байерн в силу его заболевания и я в силу моего возраста мало нуждаемся во сне. Мы с ним всю ночь пили… вино.
– Это правда? – спросил делла Роббиа.
Хивел наградил его убийственным взглядом.
Делла Роббиа отпустил Грегора. Тот отвернулся от света и принялся шарить по столу в поисках очков. Они нашлись в миске со сливочным маслом. Он так и надел их, жирные, и, дрожа всем телом, вновь опустился на стул.
– Кто-нибудь еще не спал этой ночью в своей постели? – спросил Хивел Кронига. – Месье Шарль, например?
Они вновь поднялись по лестнице. Крониг своим ключом открыл пустую комнату.
– Вы уверены, что это номер Шарля? – спросил Хивел, нюхая воздух.
Очевидно было, что с последней уборки сюда никто не заходил. Крониг подтвердил, что номер тот самый, и отпер остальные свободные комнаты на этаже. Все были пусты и в них явно никто не ночевал.
– Как насчет колдуна? – спросил Димитрий. – Который в конюшне?
– Он следующий на очереди, – сказал Хивел, – потому что всю ночь провел с лошадьми.
Принесли плащи. Крониг, Хивел, Димитрий и Антонио вышли на крыльцо.
– Погодите, – сказал Хивел. – Только гляньте.
– Проклятье, – выругался Димитрий.
Весь двор был засыпан свежим снегом – глубоким и нетронутым. Они дошли до конюшни. Из дома не вел ни один след.
Когда они вошли, Гвидо Томмази по прозвищу Ноттесиньор умывался водой из конской поилки.
– Доброе утро, милостивые господа. Трактирщик, насчет вчерашнего обеда… не бойся, завтраком я себя обеспечу сам. – Он проделал сложные пассы, хлопая залатанными синими рукавами. – Абракадабра… абракавитти… дит! Дит! Дит!
Меж пальцами у него появилось яйцо, затем второе и третье. Томмази протянул их Кронигу:
– Я хотел бы яичницу глазунью… и, если не поскупитесь, то с ломтиком ветчины…
Крониг ошалело уставился на него. Антонио делла Роббиа сказал:
– Колдун, поклянешься ли ты передо мной и этими господами, что вчера не влетел чародейским способом в окно гостиницы и не совершил убийство ради своих гнусных чернокнижных целей?
– Что? – выговорил Томмази. Из рукава у него выпало яйцо.
– Ночью здесь убили человека, – спокойно объяснил Хивел. – Все очень просто: если вы не умеете летать по воздуху, то неповинны в убийстве.
– Коли так, – сказал Томмази, – я летать не умею. – Он оглядел собравшихся. – И особенно не умею летать, если меня выбрасывают из высокого окна с целью проверить мое утверждение.
Димитрий резко рассмеялся. Антонио покосился на Хивела. Крониг покачал головой и двинулся к выходу.
– Трактирщик… – позвал Томмази.
Они остановились.
– Я глубоко сожалею о моей неспособности летать, но, быть может, вам пригодятся другие мои умения? Если я согреюсь и смогу сосредоточиться.
Крониг скривился и чуть было не сжал кулак, забыв, что в ладони у него яйца.