Хивел встал, побарабанил пальцами по лестничным перилам и шагнул к Катарине.
– Сударыня, рассказали ли вы Клаудио Фальконе, что на самом деле вы дотторина Цинтия Риччи, личный врач Медичи?
Она мрачно улыбнулась:
– Она настолько знаменита?
– Семейство хорошо известно во врачебных школах. А шелк alessandro, из которого сшито ваше платье, куда лучше подходит к вашему природному цвету волос.
Цинтия сказала:
– Вы куда наблюдательнее, чем византиец. Нет, я ничего ему не говорила, и он не догадался.
– Значит, византийцев и безымянных колдунов убивать можно? – с внезапной яростью проговорил Хивел.
Наступило молчание.
Затем Хивел продолжил прежним тоном:
– Полагаю, он догадался, дотторина Риччи. Но слишком поздно. Если бы он узнал вас в карете, то был бы сейчас жив. А теперь чрезвычайно важный вопрос: вы сделали надрезы на теле Фальконе или дали мессеру Антонио указания, где их нанести?
Цинтия глянула на Хивела, на делла Роббиа, смущенно покосилась на Грегора.
– Я…
Делла Роббиа сказал:
– Я изучил надрезы по книге из гостиничной библиотеки.
– Тут нет такой книги, – сказал Хивел. – В гостинице есть лишь одна медицинская книга – трактат о подагре докторов Витторио и Цинтии Риччи. Их портреты помещены на фронтисписе.
Цинтия посмотрела на делла Роббиа. Тот сказал мягко:
– Нет надобности ничего им отвечать. Они ничего не докажут и не могут вершить суд…
Хивел приложил пальцы к запястью Цинтии. Его рука не напряглась, но пальцы ощупывали. Цинтия вскинула голову, ее глаза расширились.
– Нет! Не смейте!
– Она ничего не делала, – со злостью проговорил делла Роббиа.
Димитрий привстал со стула, и даже трактирщик шагнул вперед. Грегор стоял неподвижно, его глаза скрывались за темными очками.
– Я только сказала ему, что делать, – убитым голосом выговорила Цинтия. – И постучала мерзавцу в дверь. Это вы хотели знать? Это вы хотели знать?
Хивел стоял очень прямо, пот бежал по его лицу. Потом он пошатнулся, убрал руку с запястья Цинтии и рухнул на стул, часто дыша. Грегор налил стаканчик бренди и протянул Хивелу, тот выпил. Цинтия согнулась в кресле, зажимая ладонями правый глаз.
Хивел сунул руку в поясную сумку, извлек эмалевое кольцо с шестью красными palle и протянул вперед на ладони.
– Когда-нибудь видели такое?
Делла Роббиа сказал:
– Это мое. Как оно к вам…
Он потянулся к кольцу.
Хивел протянул кольцо ему.
– Прежде чем вы его наденете, разрешите предупредить, что я наложил на него заклятие. Если кольцо наденет кто-нибудь, кроме владельца, оно сузится и пережмет палец.
Делла Роббиа глянул на кольцо.
– Так кто кому не верит?
Хивел вытер лицо.
– Невозможно постоянно блефовать.
– Если оно не мое, то чье?
– Фальконе, – ответил Хивел. – Он достал его, чтобы показать дотторине, когда та войдет в комнату.
– Что? – воскликнула Цинтия.
– Он узнал вас за обедом, – мягко сказал Хивел, – и достал кольцо из сумки, чтобы подтвердить свою личность.
– Тогда почему он не показал его мне? – вопросил делла Роббиа, по-прежнему держа кольцо в руке, но не надевая на палец.
– У шпионов есть знаки, чтобы узнавать друг друга: слова, жесты. Когда вы не ответили на его знак, он понял, что вы не тот, за кого себя выдаете. Вы сказали, что вам еще предстоит исполнить свою миссию, и я вам не поверил. Вашей миссией было убить переодетого гонца Медичи, и вы ее исполнили. Используя Ноттесиньора, Шарля и синьорину Риччи как ширмы.
Делла Роббиа расхохотался.
– Какая нелепость! Кто же я тогда? Агент Сфорцы?
– Византии, полагаю, хотя Лодовико Мавр, возможно, считает вас своим шпионом.
– Невероятно. И, разумеется, у вас нет ни малейших доказательств.
– Доказательство было у Ноттесиньора. Не забывайте, он вез ваши вещи. Носил вашу одежду.
– Дотторина Риччи, вы видите, что происходит? Все эти люди – имперцы…
Хивел вытащил красный восковой шарик.
– Последняя palla, – сказал он.
Цинтия держала золотую шпильку, как стилет.
– Я убью первого же, кто попробует ко мне подойти.
На лестнице появился слуга с кожаной дорожной сумкой.
– Дотторина Риччи, – сказал Хивел. – Известно ли вам значение двуцветных шоссов – левый чулок коричневый, правый – белый?
Шпилька задрожала в ее руке.
– Конечно. В Милане такие цвета могут носить лишь члены семейства Сфорца либо их приближенные.
Слуга положил сумку на стол рядом с Хивелом. Тот сунул руку внутрь.
– Томмази, безусловно, это знал. Он наверняка чувствовал себя в них великим человеком.
Хивел вытащил из сумки шоссы, бело-коричневые, в точности как фокусник вытаскивает шелковый платок.
– Это не мои. Вы сами их туда подложили… – возмутился делла Роббиа.
Хивел ощупал чулки.
– Есть поверье, что убитый колдун проклинает убийцу. Полагаю, Ноттесиньор оставил нам свой последний фокус.
Он извлек из чулка большое белое яйцо.
Делла Роббиа пнул ногой камин. Горящие поленья выкатились на пол. Он сдернул оконные занавески, швырнул их на Грегора, выбил плечом окно и выпрыгнул наружу в ливне стекла и щепок.
Грегор буквально вырвался из опутавших его занавесок, руками раздирая плотную ткань. Он сунул руку под одежду, вытащил очень маленький пистоль, целиком из металла, повернул в нем какой-то шестеренчатый механизм и выставил дуло в разбитое окно.
– Нет! – крикнул Хивел.
Дими толкнул Грегора, выстрел гулко раскатился по дому, пуля ушла вверх, с деревьев за окном посыпался снег.
Грегор повернулся к Хивелу. В его взгляде не было ничего, кроме легкого удивления.
– Послание, – торопливо объяснил Димитрий. – Только он знает, что было в послании.
– Тогда следующий раз буду целить в ногу, – сказал Грегор.
– Куда он побежит?
– Туда, где мы не сможем его преследовать, – мгновенно отозвался Дими. – Вперед!
Они выпрыгнули в окно и побежали к конюшне.
Вечерний свет начал розоветь, на западе висели тяжелые снеговые тучи. Не было ни звуков, ни запахов, только холод да жалящая лицо морозная пыль.
Грегор и Димитрий ехали по следу делла Роббиа. Чем хуже видел в сумерках Дими, тем зорче становился Грегор. Дими был в шубе и при сабле, Грегор – в легком плаще и с двумя пистолями, которые нашлись в гостинице.
– Вам оружие не нужно? – спросил он Дими.
– У меня есть. Огнестрельное не люблю.
Грегор кивнул:
– А я слегка опасаюсь клинков. Ущелье далеко?
– Вон тот лес впереди.
На снегу у края ущелья стоял вороной конь из тех, каких предпочитают наемники. В ущелье вели широкие следы.
– Вы говорили про снегоступы, – сказал Грегор.
– Лыжи. Не обычные снегоступы. На них он бы и до середины спуска не добрался.
Они спешились и осторожно подошли к краю. Ущелье было очень крутое, но все же на склонах темнели купы деревьев. Где-то далеко внизу журчала вода.
– Я его вижу, – сказал Грегор.
Делла Роббиа был в нескольких десятках ярдов внизу. Он обнимал дерево, силясь продвинуть лыжу чуть дальше. Грегор вытащил пистоль, взвел затвор.
– Делла Роббиа! – крикнул Димитрий.
Крик раскатился эхом, с веток посыпался снег.
Делла Роббиа обернулся и выхватил из-за пояса длинный кавалерийский пистоль. В тот миг, когда грянул выстрел, Дими толкнул Грегора на снег. Перебитая ветка упала, хлестнув делла Роббиа по плечам. Тот пошатнулся, заскользил и полетел кубарем, увлекая за собой снежный обвал. Его вопли эхом отдавались в ущелье. Очень скоро он пропал из виду, потом смолкли и крики, и грохот лавины.
Димитрий встал. Грегор, лежа на снегу, приподнялся на руке и спустил затвор, потом глянул вниз.
Дими сказал:
– Неизвестно, сумели бы мы что-нибудь из него вытянуть.
Грегор сказал:
– Возможно, не сумели бы. Впрочем, вы, я, женщина и колдун уж нашли бы чем его напугать?
Димитрий протянул руку и помог Грегору встать.
Цинтия Риччи сидела с Хивелом Передиром. За весь час с отъезда Грегора и Димитрия они не произнесли ни слова.
Наконец Цинтия чуть хмельным голосом спросила:
– Зачем вам было нужно… прикоснуться ко мне?
– Убийство Фальконе сбивало с толку, – ответил Хивел, не глядя на нее, – поскольку в нем было что-то от одного человека, что-то от другого. Точность надрезов была ваша. Окно открыл делла Роббиа, полагая, что добавляет сцене достоверности.
– А связать Фальконе… и выпустить из него кровь, когда он был еще в сознании… это на кого из нас указывало?
– Однако смерть Томмази была делом рук кого-то одного, – продолжал Хивел, будто не слыша ее слов. – Обычное инсценированное самоубийство, если не считать чулок. Шоссы были единственной уликой, указывающей на делла Роббиа – так почему он не снял их с покойника?
– Не знаю.
– Потому что убитый обмочился и обделался, и убийца не захотел марать руки. Проявила бы дотторина такую брезгливость?
– Нет, – с полуулыбкой отвечала она. – Наверное, я могла бы убить Фальконе именно так… за то, кем его считала. Это вам нужно было узнать?
– Нет, – глухо сказал Хивел. – Мне нужно было знать, вы ли убили Ноттесиньора.
Она шумно вдохнула.
– Почему его?
– Оставался вариант, что он – Шарль де ла Мезон, ряженый… делла Роббиа – банкир и бело-коричневые чулки надел, не помня, что это цвета Сфорцы… а вы убийца. В таком случае это вы заручились помощью Антонио, чтобы убить Фальконе, а не наоборот, и окно открыли либо с целью создать ложную улику, либо оттого, что пытки – тяжелая работа, от которой недолго и взопреть. Однако «Шарль» вас увидел и понял, что вы его тоже видели. Он убежал в конюшню и переоделся в другую свою личину, надеясь, что его это спасет. Вы не сомневались, что делла Роббиа солжет, дабы выгородить добродетельную даму – ведь убили-то вы византийца! – но второго свидетеля требовалось убрать. И вы убили его так, чтобы подозрение тоже пало на мессера Антонио.