После долгого молчания Цинтия сказала:
– И вы в это поверили? Вся другая история была лишь…
– Существовали две возможности. Эта была более простой.
– Но неверной, – сказала Цинтия как будто даже неуверенно.
– Да. Неверной.
Оба вновь замолчали. Потом она спросила:
– На кольце и впрямь заклятье?
Хивел поймал ее запястье – Цинтия не успела отдернуть руку, – и надел кольцо Медичи ей на палец.
– Не знаю, делла Роббиа сбросил его со стола… или Фальконе успел сам это сделать, чтобы делла Роббиа его не нашел и не пустил в ход.
– А яйцо в чулке… его правда спрятал там Ноттесиньор?
Хивел сказал:
– Он был ловкий фокусник. Думаю, ему приятно было бы знать, что его последний фокус изобличил убийцу.
Цинтия попыталась улыбнуться, но не смогла.
– Однако он ведь не узнает, да? Бедняга, никому не причинивший зла. Неужели они всегда побеждают, доктор… Передир? Неужели Империя всегда получает желаемое, что бы мы ни делали? – Она положила ладонь на стол рядом с локтем Передира – близко, но не касаясь. – Когда мы соприкоснулись… я ощутила, как сильно вы их ненавидите.
– В этом опасность метода.
– Можем мы хоть чем-нибудь им навредить? – Она умолкла, отодвинула руку, закрыла глаза. Повертела кольцо на пальце. – Ой… что я сейчас сказала. Я, врач. Как я могла такое сказать.
– Люди уязвимы и страдают, – ответил Хивел. – Не знаю, уязвима ли Империя. Она сильна и нечеловечески терпелива в достижении своих целей.
Некоторое время он молча смотрел на Цинтию. У нее слегка подергивался уголок глаза. В корнях волос над высоким лбом проглядывала белоснежная седина.
– Но возможно… – продолжал Хивел, – если собрать силы в одном месте и действовать с одной целью… их можно остановить.
Цинтия сказала:
– Я знаю место под названием Урбино. Их можно остановить.
– Я знаю место под названием Британия. Довольно ли будет остановить их, сударыня?
Цинтия глянула на свое запястье, коснулась пальцем бьющейся жилки и глянула на Передира, уже полностью сформулировав вопрос. Однако она не спросила, сколько ему известно, а сказала только:
– Нет, этого мало. Жажда мести никогда не насытится, ведь правда, доктор? Месть неостановима… Мы должны действовать ради тех, кто еще не пострадал. – И тут она улыбнулась, словно раскрылся цветок: – Легче предупредить болезнь, чем ее лечить.
Хивел подлил бренди из своего стакана в ее. На мгновение закрыл ладонью левый глаз. Потом убрал руку, заморгал, улыбнулся. Поднял стакан.
– За наше предприятие.
Снаружи донеслись топот и конское ржание. За окном начал падать снег.
Глава 6Переезды
Византийская Франция тихо лежала под снегом в первый день декабря, в тусклом свете зимнего утра. Имперская дорога была пуста в обе стороны до самого горизонта, если не считать одной-единственной стремительно несущейся кареты.
Копыта четырех лошадей выбивали искры из плит, четыре колеса взметали снежную пыль. Кузов безостановочно раскачивался; скрип кожаных ремней, на которых он был подвешен, отмерял время. Одно окно было чуть приоткрыто для проветривания, остальные – закрыты, но не занавешаны. Четверо пассажиров сидели в серой полутьме.
Грегор фон Байерн плотно втиснулся в правый задний угол, привалившись головой к смятой в комок оконной занавеске. На глазах у него была темная повязка, руки он спрятал в рукава белой одежды и как будто бы спал, несмотря на тряску и грохот.
Цинтия сидела на свободной части сиденья и смотрела на убегающую за окном местность. Губы у нее немного кривились, из-под черного бархатного капюшона выбились несколько белых прядей. На коленях она держала открытую книгу.
Хивел сказал:
– Доктор Риччи, если вы запрокинете голову назад, вам…
– Меня не мутит, – отрезала Цинтия. Она закрыла книгу. Это была «Платоновская гармония» Марсилио Фичино, дешевое издание, купленное пять дней назад в Женеве.
Хивел немного помолчал, затем принялся напевать без слов под скрип истертых ремней.
– Может быть, споете? Это замечательно помогает скоротать время.
– Я не пою, – ответила она.
– А. Утрата. Капитан Дука?
Дими ответил:
– Я не знаю песен, пригодных для дамского уха.
Цинтия очень слабо улыбнулась, сказала: «Слышали бы вы, что…», но тут улыбка сошла с ее лица, и она не докончила фразы.
– Простите меня. Я люблю путешествовать… но в последнее время пришлось столько ездить верхом и на такие расстояния… прежде я всегда была нужна во Флоренции и ее окрестностях.
Хивел сказал:
– Вы нужны там, куда мы едем, доктор.
Она устало глянула на него:
– Спасибо, доктор.
Грегор шевельнулся, не просыпаясь. Димитрий оглядел его с головы до ног.
Хивел очень тихо спросил:
– Вам в его присутствии не по себе?
– Нет, просто… я не знаю, что о нем думать.
Хивел кивнул. Цинтия тоже.
Вскоре после полудня они свернули с имперской дороги на проселок и через несколько минут остановились перед домом, который походил скорее на крестьянскую усадьбу, чем на постоялый двор. Вывески не было, на рамах перед входом были растянуты кроличьи шкурки.
Цинтия тронула Грегора и, когда тот заворочался, сказала:
– Спите дальше. Я принесу вам обед, как обычно.
– Нет, – возразил Хивел, – все в порядке. Выходим все.
Грегор заморгал в полутьме кареты, потом надел темные очки и вышел с остальными.
Их встретила очень высокая жилистая женщина в чепце и фартуке.
– Хивел! – воскликнула она и обняла колдуна, чуть не оторвав его от земли.
– Жюльетта, – сказал Хивел, – это мои друзья.
Он представил спутников. Она кивнула Грегору, отчего тот попятился, и что-то произнесла на звучном языке – то ли вопрос, то ли обвинение.
– Нет, дорогая, – ответил Хивел. – Он немец. И мы действительно очень, очень голодны. Неделю ехали по имперской дороге.
– Ой-ой-ой, – проговорила Жюльетта в притворном ужасе. – Небось и забыли, как выглядит приличная еда? Заходите, согрейтесь. – Она улыбнулась Грегору. – У нас есть свежая кровяная колбаса. Заходите же, заходите. Хивел, у вас кучером Ален?
– Баррэ.
– Тогда понятно. Баррэ до ветра не отойдет, пока о лошадях не позаботятся. Я отправлю к нему Клода с подносом. – В прихожей она остановилась и сказала: – Хивел, у Стефана для вас новости. Он очень скоро спустится. – И торопливо вышла.
Грегор посмотрел ей вслед:
– Не понимаю. Она не…
– Она – нет. А вот ее муж – да. Идемте. Когда Жюльетта говорит «очень скоро», это значит «очень скоро».
Они прошли в светлицу; солнце как раз выглянуло из-за облаков, так что она почти оправдывала свое название. На стенах висело кавалерийское оружие и маленький, тисненный на коже портрет горбоносого мужчины в шлеме. Кожа была сильно потертая, как будто по ней чем-то долго возили. Больше ничего на стенах не было.
Довольно скоро на лестнице раздались шаги. Дверь открылась, вошел широкоплечий мужчина в неподпоясанной длинной одежде. Лицо его покрывала восковая бледность, щеки горели характерным румянцем – не оставалось сомнений, что это вампир. Жесткие темные кудри падали на морщинистый лоб, очки были темнее, чем у Грегора, с дополнительными стеклами по бокам, полностью скрывающими глаза.
– Добрый день, – с сильным акцентом произнес он. – Меня зовут Стефан Ионеску. Что Хивел здесь, я знаю. Не могли бы остальные представиться?
Стефан подошел к ближайшему стулу и сел, глядя прямо перед собой. По мере того, как гости представлялись, он поворачивался к каждому, но ни разу не кивнул.
Хивел спросил:
– Что у вас за послания для меня, Стефан?
– Одно из Шербура. Ваш корабль прибыл и отплывет в Англию через двенадцать дней. Другое из Анжу: le Chaudronnier[38] хочет вас видеть. Это чрезвычайно срочно.
– Больше никаких подробностей?
– Хивел. Я что-нибудь когда-нибудь забываю?
– Нет, Стефан. Вы не забываете. – И Хивел продолжил на языке, на котором раньше говорила Жюльетта.
Оба рассмеялись.
– Обед, – сказала Жюльетта из двери.
Им подали чечевичный суп, горячий свиной паштет, крепкое вино. Обещанной кровяной колбасы не оказалось.
Через некоторое время после того, как подали мясо, Жюльетта вышла из кухни с двумя плоскими, накрытыми деревянными чашами. Одну она поставила перед Грегором, другую – по левую руку от Стефана. Затем взяла с буфета хрустальный графин на подносе и налила темной жидкости всем остальным, включая себя.
Хивел поднял стакан.
– За жизнь, – сказал он, – и за все ее радости.
Стефан откинул крышку со своей чаши и поднял ее над столом. Грегор нетвердой рукой открыл свою. Остальные подняли кубки. По комнате распространился крепкий, сладкий аромат сливовицы.
Все выпили. Грегор осторожно сделал маленький глоток, следом второй, побольше; закрыл глаза, опустил чашу и дочиста облизал губы. Цинтия глянула на него, потом на Хивела (он слегка кивнул) и Жюльетту Ионеску. Та ласково улыбнулась, встала у мужа за спиной и положила длиннопалую руку на ямочку под его ключицами.
Димитрий поднял стакан со сливовицей:
– За конников Валахии, которые отважно сражались из поколения в поколение… и победили.
Стефан расхохотался, грохнул кулаком по столу, и все снова выпили. Грегор по-прежнему сидел, зажмурившись. Стефан спросил:
– Будут еще тосты?
Цинтия открыла было рот, и все, кроме Стефана, повернулись к ней, но она лишь замотала головой.
– Увы, нам надо ехать, – сказал Хивел.
Жюльетта всплеснула руками:
– Ну что же вы! Кроватей хватит на всех.
Стефан проговорил мягко:
– У них дела в Анжу, а после их ждет корабль. Я рад, что вы заглянули сюда, Хивел, и привезли друзей.
Он двинул чашу по столу, и она глухо стукнула о чашу Грегора.
– Спасибо, – отрешенно проговорил Грегор. – Спасибо вам обоим, очень большое.