– И не увидите. Вы нас знаете и ожидаете увидеть там, где мы есть. Если я посмотрю в зеркало, то увижу себя. Замещение подействует только на тех, кто нас не знает и не ждет.
– Но как понять, работает ли оно вообще?
– Оно работает. Недостаток в невозможности узнать, что именно видят другие. И если несколько человек сравнят свои впечатления, возможны неприятности.
– Если я не хочу, чтобы эти люди меня поймали, – сказал Димитрий, – то предпочел бы именно такие неприятности.
– Верно… но тогда они примутся ловить колдуна.
– К слову о заметном, этот состав пахнет отвратительно, – сказала Цинтия.
Квентин наносил ей на волосы краску, превращая их из белых в абсолютно черные.
– Запах быстро выветрится, – ответил Квентин, – а остатки забьем розовой эссенцией.
– К тому же при дворе запах крашеных волос не в диковинку, – добавил Хивел. – Грегор, не могли бы вы на минутку выйти за вон ту дверь?
Грегор ушел на лестницу. Хивел сказал:
– А теперь, Димитрий, выйдите в другую дверь.
Дими вышел.
Хивел открыл дверь на лестницу и сделал Грегору знак вернуться в комнату. Когда тот вошел, Хивел шагнул на его место, крикнул: «Все, Дими, можете заходить!» и притворил за собой дверь.
Димитрий вошел, глянул Грегору прямо в лицо и спросил:
– И что?
Хивел вернулся в комнату, встал рядом с Грегором. Димитрий несколько раз моргнул.
– Вроде бы вижу, – ответил он.
– Вы видите то, что ожидаете увидеть, – сказал Хивел. – С магией или без магии. Помните об этом, когда мы придем к Людовику.
Хивел и Грегор подошли к воротам Анжерского замка – двум полосатым оборонительным башням, выдвинутым, словно шахматные фигуры. Отблески заката золотили черный и белый камень.
– Людовик Добрый строил этот замок в то самое время, как Генрих и Мануил Комнин делили землю под его ногами. Мало кто из его августейших преемников сознавался, что видит в этом определенную иронию. – Хивел повернулся к Грегору. Оба были в длинных черных мантиях и плотных зимних плащах с капюшоном. – Вы когда-нибудь бывали в Париже?
– Бывал, – ответил Грегор. – И уверен, никакая ирония не возместит его утрату.
Хивел глянул через плечо на палевое закатное небо.
– Зря вы позволили мне так долго спать.
– Как вы знаете, решал не я. Доктор и меня не позволила разбудить.
– Она считает вас слишком немощным, а меня – слишком старым. – Хивел вздохнул. – Быть может, я и впрямь слишком стар.
– Вы так и не сказали, сколько вам лет.
– Как долго вы уже вампир, Грегор? Однажды я уже спрашивал.
– После нескольких лет такой жизни перестаешь считать их как годы. Они становятся лишь промежутками между приступами голода.
– Вот и с колдунами примерно так.
Привратники были в шелковых табардах поверх начищенных до блеска доспехов из находящих одна на другую стальных пластин. Судя по виду, они страшно замерзли.
– Что вам надо?
– Мы здесь по просьбе королевы Маргариты, – медленно проговорил Хивел.
Привратник неуверенно смерил их взглядом.
– Покажите лица.
Хивел и Грегор откинули капюшоны и распахнули плащи, показывая, что безоружны. Привратник, осматривая их, все время моргал.
– Хорошо, – сказал он наконец и отвернулся. – Можете пройти.
На входе их встретил паж.
– Ваши плащи, господа?
– На это нет времени. – Грегор взял мальчика за плечо. – Веди нас к Маргарите, быстро, и не объявляй, прежде чем ввести. Понятно?
Паж глянул на руку, сжавшую его плечо, затем на полускрытое капюшоном лицо. Глаза у него расширились от страха.
– Да, ваше сиятельство, – выговорил он. – С-сюда.
Грегор убрал руку и, когда они двинулись вслед за пажом, глянул на Хивела. Тот улыбался под капюшоном.
Перед воротами дворца с лязгом и скрежетом остановилась небольшая карета. С козел спрыгнул мужчина крепкого сложения – кавалерист, судя по тому, как он мимоходом похлопал лошадь. Он распахнул дверцу, опустил подножку и подал руку выходящей даме. На ней были мягкие сапожки, из-под плаща виднелся алый бархатный подол. Волосы ее были черны, как ночь над головой.
– Гонец, – сказал мужчина привратнику. – К его величеству.
Привратник перевел взгляд с мужчины на даму.
– Чей гонец? И по чьему поручению?
Дама протянула руку. Что-то на ее ладони блеснуло в лунном свете.
– Передайте это Людовику, – сказала она на французском с сильным итальянским акцентом.
Привратник взял кольцо, повернул к свету, увидел шесть красных эмалевых шаров и слегка поклонился.
– Будьте добры подождать снаружи.
Они прошли ярдов сто по открытому двору, озаренному луной и желтым светом из окон. Средь черно-белого сада, голого и заснеженного, торчали идеальные конусы подстриженных вечнозеленых деревьев. Обледенелый остов садового лабиринта лучился, как серебряная филигрань. Над лабиринтом вздымалась мраморная рука Дианы, целящей из лука в полную луну. Шахматные фигуры в рост человека стояли, брошенные посреди игры.
Входную дверь обрамляли мрачный Один и величавый Юпитер, арку венчала согнувшаяся Нут. Свет и тепло поглотили вошедших.
Замок был увешан шпалерами, оружием, знаменами, заставлен старой резной мебелью так тесно, что мешанина геральдических цветов оглушала, как какофония. Полы скрипели под ногами, стены дребезжали от пробежки снующих туда-сюда мышей. Даже свет был чересчур ярким, факелы дрожали и чадили.
Пока мажордом шел к ним, чтобы проводить их к королю какой ни на есть Франции, Димитрий тихо спросил:
– Интересно, сколько дворцов обобрали, чтобы украсить этот один?
Цинтия ответила:
– Если он у них остался единственный…
Тут подошел мажордом в сопровождении двух стражников. Лица у стражников были скучающие, а весь вид выражал нежелание что-либо делать. Вместе они двинулись по тесно заставленному коридору; чуть ли не в каждой второй нише двое-трое придворных переговаривались хмыканьем и фырканьем.
Тяжелые двойные двери, украшенные бронзовыми барельефами, вели в завешанный штандартами зал. На буфетном столе еще стояли остатки трапезы. Подле стола суетился дворецкий в синей мантии; в одной руке у него был поднос, в другой – метелка с серебряной ручкой.
По другую сторону зала горел большой камин, перед которым расположились придворные и дети; девочка кормила кусочками мяса двух белых борзых. К огню было наполовину развернуто резное кресло со столбиками для отсутствующего балдахина и пустым соколиным насестом. Кресло занимал мужчина с изящным профилем и внушительными седыми бровями, одетый в парчу и голубой бархат. На голове у него, чуть набекрень, сидел золотой венчик с золотыми лилиями.
В руках у него было кольцо Медичи.
– Что хочет сообщить мне герцог Медичи? – спросил он негромким, но звучным голосом.
Цинтия ответила ровным тоном:
– Медичи из Флорентийской республики, никогда не называвшие себя герцогами, шлют приветствия и просьбу Людовику, королю Франции.
Она сделала паузу; человек на троне легонько кивнул. Цинтия сказала:
– А где он?
С другого конца зала донесся негромкий звон. Дворецкий, поставив поднос и метелку, с протянутыми руками шел к Цинтии и Димитрию. У него были пронзительные глазки, длинные пальцы и на удивление острый нос. Он зааплодировал, потом извлек из-под мантии венец, как у человека на троне, только усыпанный сапфирами и алмазами. Двое придворных в четыре руки набросили ему на плечи золотую мантию, а мажордом накрыл трон синим бархатным балдахином.
– Ладно, Вийон, хватит, – сказал Людовик XI, и седобровый слез с трона и снял корону. Людовик с протяжным вздохом уселся на его место и возложил себе на голову королевский венец. – Сударыне понравилась моя маленькая шутка? Вийон скверный рифмоплет, но король из него великолепный. – Он почесал нос, подался вперед. В глазах его мерцали искорки, разом веселые и хищные. – Однако мы с вами, кажется, не знакомы.
– Доктор Цинтия Риччи, государь.
Димитрий рядом с ней шевельнулся, и она наступила ему на ногу – незаметно, но чувствительно.
– А это мой… спутник, Гектор.
– О, конечно, мы наслышаны о вас, доктор. Однако я думал… – Король потянул себя за волосы у виска. – А, ладно, vanitas, vanitatem[42]. Как поживает мессер Лоренцо? И его брат?
– Умерли, разумеется, – довольно холодно ответила Цинтия. – И если государь закончил меня проверять…
– Не совсем, доктор, – ласково ответил Людовик и склонил голову набок. – Что скажешь, лис?
Из-за двух пестро одетых придворных выступил человек в длинной кожаной куртке, плотных штанах и сапогах для верховой езды. Лицо у него было совершенно неприметное.
– Я помню ее, государь. Хотя насчет волос вы правы – они были белыми. И мужчину я не знаю.
– Отлично, Рейнар. И в каком контексте ты ее помнишь?
– Как врача, – отвечал шпион Рейнар, в прошлом – миланский придворный. – Врача, которому мессер Лоренцо доверял в самых тайных вопросах.
Голова Людовика по-прежнему была наклонена, как будто он ждет подробностей, однако Рейнар отступил на шаг и затерялся среди придворных.
Людовик улыбнулся, что не особо его красило, и дернул носом.
– Итак, доктор. Если Медичи умерли, а Флорентийская республика теперь… не то, чем была раньше, то кто шлет мне приветствия… и просьбу?
Цинтия еще мгновение смотрела вслед Рейнару, потом ответила:
– Не все Медичи умерли, государь, и многие органы банка по-прежнему действуют.
Людовик кивнул:
– Органы, mais oui[43]. Интересно, будь я органом, осталось бы мое тело жить после того, как душа его покинет? Извините, доктор. Продолжайте.
– Просьба касается документа… имеющего отношение к брату Эдуарда Английского и правам упомянутого брата на английскую корону. Банк…
– Подождите, – сказал Людовик, – этот зал слишком продуваемый для слов, от которых может случиться пожар. – Он чуть повысил голос: – Жерар!