Он ударил кулаком по ладони.
Через некоторое время Дими сказал:
– Если мне позволено сменить тему…
– Мы не возражаем, – ответила герцогиня.
– Я… я не знаю, какой вы веры, и прошу прощения, если мой вопрос неуместен, но завтра… важный день. Есть ли здесь…
Ричард поднес палец к губам, сказал:
– Лучший на Западе, еще с тех пор, как здесь были легионы. Однако матушке этого слышать не след.
Он чуть отодвинул рукав, показав митраистское клеймо на запястье. Они с Дими встали, поклонились герцогине Сесилии и вышли.
Хивел сказал:
– Цинтия, разумеется, должна поехать со мной. Я думал, злость Ричарда прошла, но не могу сказать, что ждал этого.
Он потер зрячий глаз, поправил другой. Грегор коснулся очков.
Герцогиня сказала:
– У меня есть храбрый сын, который стал ненасытным королем, и красивый сын, который стал безмозглым предателем. Ричард злой, но он самый постоянный из моих еще живых мальчиков.
Хивел сказал:
– Разумеется, дело в ее горе… боль сменилась онемением, и все чувства притуплены. Она ходит, говорит, действует, но она – лишь пустая оболочка. Я знаю в Уэльсе человека, который, возможно, сумеет помочь, но до тех пор нам надо эту оболочку чем-то заполнять.
Он внезапно повернулся к Грегору:
– Вы кормились последнее время?
Грегор отложил хлеб, который за все время так и не доел, и ответил ровным голосом:
– Кем-нибудь вам знакомым – нет.
– Я поручу Хью Уэзерби, чтобы на кухне вам оставили кровь, – сказала герцогиня. – Больше никто не узнает.
– Спасибо, geehrte Frau[47]. В городах трудно… больших диких животных нет, а людей так много… соблазн велик. – Он глянул на Хивела: – Вы правда думали, я посягнул бы на нее? – В его тоне не было ничего, кроме любопытства. – Она бы меня убила.
Сесилия проговорила:
– Вы сказали, Хивел, ее горе… что вы от нас утаили?
– Ничего из того, что вправе сказать.
– Но вы что-то знаете и не говорите.
Хивел ответил очень холодно:
– Я не повторяю того, что узнал некими способами. Это существенное правило. Колдуны, которые нарушают правила… Грегор, вы видели смерть француза. И, Сесилия, думаю, вы помните, в Уэйкфилде, под снегом…
Губы герцогини задрожали. Потом она спросила:
– И что насчет доктора Риччи? Как далеко распространяется правило?
– Я могу сделать то, чего делать не следует, – резко ответил Хивел. – Я не сказал, что дам ей умереть.
– Там, где я, смерти нет, – промолвил Грегор. – Что будем делать?
Когда молодой человек, который позже стал королем Эдуардом IV, выиграл свою первую великую битву, в небе случилось нечто странное: три солнца воссияли разом. Советники Эдуарда до сих пор спорили, был то знак богов или оптическое явление под названием «ложное солнце». Сам Эдуард не выказывал предпочтения ни одной из версий. От юношеского равнодушия к религии он перешел к ревностному почитанию Феба-Аполлона и со временем пристроил к Лондонскому пантеону новый храм, а также сделал щедрый вклад в школу оптики оксфордского колледжа Минервы.
Лондонский аполлониум был треугольный, с солнечными дисками по углам. Строители не поскупились на позолоту; все, включая скамьи, покрывало сусальное золото. Шутили, что это единственное место на земле, где стоимость твоей одежды растет от того, что ты ее носишь.
Главным чудом храма был стеклянный купол, творение оксфордских мудрецов. Столб молочно-белого света, проходя через купол, озарял центральный алтарь, а сегодня, в день зимнего солнцестояния, лучи отражались еще и от угловых дисков, рождая тройное гало.
Маленький герцог Йоркский и его невеста Анна Моубрей стояли в этом чистом сиянии; меч, лежащий между ними на полу золотистого мрамора, сверкал, как солнечный луч. Томас Буршье, верховный жрец Эдуарда, нараспев произносил слова церемонии; в белом аксамите и нескольких фунтах золота он и сам был подобен столпу. Рядом с ним стоял Эдуард; на широкой королевской груди сверкали геральдическое солнце и Львы Англии. Владыка-Солнце был так же важен для церемонии, как и Буршье, не говоря уже о мирской власти, которую он представлял, или о том, что они так и так были свояками.
Чуть позади Эдуарда стояла королева, Елизавета Вудвилл. Золотые шнуры на платье подчеркивали ее потрясающую фигуру, белокурые волосы были зачесаны наверх и украшены золотыми зеркальцами. Она смотрела на зрителей, не на жениха с невестой, и взор ее, в отличие от королевского, не выражал и тени интереса.
Родителей невесты на помосте не было. Ее отец, герцог Норфолкский, граф Ноттингемский и Вареннский, граф-маршал Англии, умер почти ровно два года назад, мать – чуть позже. Была прабабка в Нориче, но она отсутствовала из-за ревматизма или другой хвори. Впрочем, знати хватало с избытком. Храм был набит лордами, съехавшимися на заседание парламента. Титулы отца маленькой Анны полтора года назад перешли к другому, и за него-то Анна и выходила замуж.
Томас Буршье нагнулся, соединил руки жениха и невесты. Два пажа бесшумно подошли и помогли им прыгнуть через меч. Верховный жрец что-то шепнул Анне Моубрей Плантагенет, и та, повернувшись, поцеловала Ричарда Солсбери в губы. Тот ошалело уставился на нее.
Зрители встали и зааплодировали. Некоторые знатные дамы плакали, как всегда на свадьбах.
Шаги трех человек гулко отдавались в запутанных коридорах Белой башни. Наконец они остановились перед железной дверью каземата. Ключ лязгнул в замке.
– А теперь оставь нас одних, Саймон, – велел Ричард Глостер тюремщику. – Чего ты не слышал, тебя пересказать не заставят.
– Как изволите, ваша светлость, – ответил тот и, кивнув герцогу и Хивелу Передиру, отошел подальше от двери.
Для каземата комната выглядела совсем неплохо: топящийся камин со сложенной рядом кучкой угля, приличная кровать, стопка книг. На деревянном подносе лежали яблочные огрызки и сохнущие куски сыра.
Джордж, герцог Кларенс, отвернулся от зарешеченного окна. На нем был простой коричневый балахон, подпоясанный веревкой, и кожаные домашние туфли. Каштановые волосы доходили до плеч, борода отросла, но лицо еще не тронули морщины, а глаза не утратили блеска.
– Здравствуй, Дик. Приехал в такую даль посмотреть, как меня повесят? И дружественного призрака с собой захватил. Добрый день, магистр.
Хивел закрыл дверь. Ричард сказал:
– Джордж… на сей раз все серьезно.
– С тобой всегда все серьезно, Ричард. Играть в гости, биться на турнирах, плодить бастардов – для тебя это все очень серьезно. А уж посадить Эдуарда на трон – серьезнее некуда. Зачем он тебя прислал, Дик? Убить меня поскорее? Это уж точно имеет смысл. Если члены парламента проголосуют неправильно, у тебя уйдут годы, чтобы убить их всех.
– Джордж… зачем ты стараешься меня разозлить?
– Это как серьезность, Дик; тебя все злит, можно и не стараться. Да, я сражался против вас, я помог Уорику вышвырнуть вас из Англии. И да, я проиграл и знаю, что бывает с проигравшими. Как оно было с Генрихом… Скажи мне, Дик, про старину Генриха – это ты его?
Ричард замахнулся на брата, тот загородился локтем; Ричард левой двинул Джорджа в скулу с такой силой, что тот рухнул на пол.
Джордж поднялся на четвереньки. Оба тяжело дышали. Ричард подал руку, помог брату встать. Джордж сел, силясь раздышаться.
– Джордж… – выговорил Ричард. – У Передира… к тебе… вопрос. Насчет документа… от Генриха и Маргариты.
– А… это… Если ты спрашиваешь, зачем человек подписывает себе смертный приговор, я не знаю. По дурости, наверное, но тогда это казалось удачной затеей.
– Документ уничтожен, – сказал Передир. – Маргарита пыталась отослать его в Англию.
– Уничтожен?! – Джордж поднял голову. – У Эдуарда его нет? В суде его не предъявят?
– Она пересылала его магическим способом, – продолжал Хивел. – Мы этому помешали. Однако нам нужно знать, кому она его пересылала, кто принес бы его в суд.
– Вы помешали?.. О боги, Дик. Я не… Я хочу сказать, извини меня.
Ричард начал было говорить. Хивел тронул его за плечо, и он умолк.
Кларенс ошалело озирался.
– Пересылала… вы хотите сказать, колдуну?
– Скорее всего. Возможно, колдуну-астрологу.
Кларенс замер.
– Стейси. – Он покачал головой. – Но Стейси казнили.
– Джон Стейси из Оксфорда? – спросил Хивел.
Кларенс кивнул.
– Его казнили?
Снова кивок.
– Вы были в отъезде, – сказал Ричард. – В прошлом мае доктора Стейси, и жреца Тота из его колледжа, и Кларенсова приближенного Тома Бердетта арестовали по обвинению, что они злоумышляли против Эдуарда посредством магии. Чтобы их осудить, Эдуард собрал высокую комиссию – десяток баронов и пяток графов. Что говорит о величии правосудия.
– Том был невиновен, – сказал Джордж. – Он письменно мне в этом присягнул.
Ричард заметил сухо:
– И чтобы зачитать лордам его присягу, из всех англичан ты выбрал того, кто зачитывал обвинения Генриха против нас в год, когда Генрих узурпировал наш трон.
– Он был… философ, – беспомощно пробормотал Джордж. – Он просто сказал что думал.
Хивел спросил тихо:
– Эдуард велел вынести обвинительный вердикт?
– Да, – хрипло ответил Ричард. – Думаю, велел. Разумеется, это было через месяц после того, как Джордж велел вытащить из постели ту женщину, Твинхоу, и повесил ее за рекордное для правосудия время.
Кларенс левой рукой ухватил за рукав Хивела, правой – Глостера.
– Вас здесь не было, когда умерла Изабелла, – почти рыдая, проговорил он. – Она просто лежала, не могла двинуться, не могла поднять руку… а когда я поцеловал ее, то ощутил в ее дыхании вкус яда. Оно пахло плодами, а она не ела плодов. Она умирала так долго… в таких муках… Может быть, я повредился в уме; если вы так скажете, я не буду спорить. – Он закрыл глаза, и слезы покатились по щекам. – Теперь мне страшно, Дик. Я потерял и королевство, и Бел, и вообще все. Преблагая Венера, мне страшно. – Он посмотрел на брата, крепче стиснул Ричардов рукав и криво улыбнулся. – Ты же знаешь, Эдуард получит своей вердикт и без этого дурацкого документа. Но… спасибо, Дик.