– Как и всякую королеву, – мягко заметил Хивел. – Так Елизавета больна?
– Много хуже. Болен принц Уэльский.
Сверху опять донесся детский крик, тише, чем в первый раз.
Риверс взял себя за подбородок.
– Думаю, мне надо осмотреть больного, – сказала Цинтия.
– Да, – ответил граф. – Идемте.
Когда они поднимались по лестнице, Цинтия спросила:
– У вас наверняка есть свои врачи. Что они говорят?
– Говорят, что не знают этой болезни, доктор Риччи. У мальчика была легкая простуда, а теперь… принца мучают ужасные боли.
– В животе?
Риверс удивленно глянул на нее:
– Да.
– И понос?
– Да. С кровью… Извините, мадам… так вы Риччи из Флоренции?
– Я последняя Риччи из Флоренции, – сказала она. Ее нужно было знать, в силах ли она произнести эти слова.
– О… кажется, я понимаю. Лоренцо де Медичи был моим другом.
– Он был моим пациентом. – Слова по-прежнему ранили, и Цинтия подумала, что так будет всегда. И все же это лучше, чем атрофия души. – Помню, он упоминал Антони Вудвилла из Англии… но, извините, сэр, я думала, вы поэт.
Риверс засмеялся, и глаза его заблестели.
– Мадам, знали бы вы, как мне важно слышать, что кто-то и впрямь в это верит! – Он утер глаза широким бархатным рукавом. – И, конечно, вас здесь знают. Наши врачи огорчились, когда королева послала за «сельской целительницей». Теперь они наверняка успокоятся.
Осталось лишь вылечить больного, подумала Цинтия.
Внезапно Хивел сказал: «Здесь Мортон» и остановился на ступеньках.
– Давно он здесь?
– Милорд колдун Мортон уже некоторое время сопровождает королеву. – Риверс натянуто улыбнулся. – Вообще-то старый обманщик сумел втереться к ней в доверие. Должен сказать, талант у него есть.
– Да, у него есть талант к…
Хивел не закончил фразу. Перед ними открылась дверь.
Цинтия увидела комнату хворого дитяти со всеми ее привычными атрибутами: встревоженная мать, квохчущие родственницы, спокойная старая кормилица (которая, возможно, потеряла всех родных детей в куда более грубой обстановке) и сам ребенок, до крайности довольный тем, что он в центре внимания…
Однако не в этом случае. Мальчик на роскошной резной кровати страдал непритворно. Тело у него было напряжено, кожа – сухая и горячая. Внезапно все присутствующие, кроме ребенка, слились с мебелью; Цинтия сняла с плеча сумку и приступила к делу. Она бессознательно слышала, как ее представили встревоженной матери – королеве Англии, и надеялась, что бессознательный ответ прозвучал уместно.
Она щупала, простукивала, слушала и наблюдала больше часа. Мальчик кричал; в какой-то момент королеву вывели под руки. С легкой печалью и легкой гордостью Цинтия подумала, что она и впрямь дочь своего отца. Витторио Риччи всегда говорил, что больной – первое дело, а его родные – неважное второе. Родные выходили на первый план, только если больной умирал, а в таком случае возмездие было соответствующим.
– Граф Риверс.
– Доктор?
– Я заметила у вас в библиотеке книги по медицине.
– У меня есть книги по всем наукам, мадам.
– Если у вас есть экземпляр «О системах мускулов и костей» доктора Пьера Леоне, я хотела бы в нее заглянуть.
Граф сам ушел за книгой. Кто-то из присутствующих прошептал: «Книгу из нас любой бы мог прочесть». Цинтия открыла было рот, но Хивел, который до сей минуты молчал и как будто не проявлял к происходящему никакого интереса, сказал:
– Разумеется… если бы додумался.
Вернулся запыхавшийся Риверс с книгой. Она была не толстая, но большого формата; на каждой странице наблюдения Леоне сопровождались тщательным анатомическим рисунком или изображением хирургического метода. Цинтия отметила, что книга почти нечитаная; возможно, иллюстрации пугали графа своей натуралистичностью.
Она поймала себя на том, что смотрит на текст ради самой книги, любуется картинками как видами родного дома, какими они в определенном смысле и были; Леоне подарил ей экземпляр на девятилетие. Она раскрасила все гравюры от руки. Интересно, где теперь та книга – лежит нечитаная в библиотеке какого-нибудь византийского сатрапа или обратилась в пепел?
Стон больного вернул ее в Англию. Цинтия подумала, что ему всего лет девять, может быть, десять.
– Милорд граф, – осторожно проговорила Цинтия, листая книгу до нужных страниц, – вы сказали, что опасно гневить вашу сестру. Разгневается ли она, если правда окажется не такой, как ей хочется?
– Вы говорите так, будто выносите вердикт, – произнес Ричард мрачно и без тени сарказма.
– Возможно, милорд. Хивел… можем мы поговорить наедине?
Риверс сказал:
– Вам немедленно приготовят комнаты, а ваши вещи доставят из гостиницы.
– Спасибо, – ответила Цинтия; благодарность прозвучала неправильно, слишком сухо. – В таком случае… нам понадобится еще комната для хирургической операции. С каменными стенами, чтобы их можно было отмыть щелоком. Сгодится тюремный каземат, если сможете отдраить его и очень ярко осветить и там не будет вонять нечистотами. Ткань, чтобы все завесить – скажите горничным, пусть достанут свежее постельное белье, льняное. Шелк не годится, разве что прокипяченный. Важна не дороговизна ткани, а ее чистота.
Она повернулась к кучке шепчущихся людей, уже не сомневаясь, что это домашние врачи.
– Господа, есть ли среди вас хирурги?
Тот, кто говорил прежде, побагровел и сказал с преувеличенной вежливостью:
– Так вот как действуют прославленные итальянцы? Сверлят отверстия, чтобы извлечь демонов, извлекают зло каленым железом? Боюсь, для Англии такие методы… новость.
– Можете идти, Хиксон, – страшным голосом произнес Риверс, и врач ушел.
Другой сказал тихо:
– Я буду рад помочь, мадам. Я вскрывал нарывы и удалял раковые опухоли. – Он смущенно помолчал и добавил: – Так вы предлагаете вскрыть живот?
– О нет, Благая Госпожа, нет!
Однако Цинтия поняла; они, как и она сперва, думают, что у принца кишечное воспаление. Вскрывать брюшную полость в любом случае крайняя мера, а в данном случае это было бы безумием.
Ах, если бы это было всего лишь острый живот!
Она сказала спокойно:
– Я хочу исследовать узлы с помощью наружных надрезов.
Судя по лицам врачей, они вообще не заметили узлов. Однако Цинтия не ощутила торжества.
– У меня есть небольшой опыт полевой хирургии, – сказал Риверс. – Я хотел бы присутствовать.
– Конечно. – Она не могла ему отказать, ведь под ножом будет наследник престола. – Пожалуйста, велите меня позвать, когда привезут наши вещи… там необходимые лекарства. А теперь… Хивел, мы можем поговорить?
Внизу их встретил паж и проводил в комнаты. У самой двери Цинтии Хивел замер и жестом отпустил пажа.
– Добрый вечер, – сказал Хивел – не Цинтии, а кому-то в коридоре, – милорд колдун.
Человек, которого Хивел назвал колдуном, спускался в коридор по узкой лестнице из башни или мансарды, неся в руках свиток и какой-то бронзовый инструмент. Он был немолод, с кустистыми черными бровями и бородой чуть длиннее, чем диктует мода, крепкого, но не атлетического сложения. Голову его венчала красная кожаная шапочка, отороченная мехом, мантия на плечах была бархатная, ярко-алая, усыпанная золотыми крапинками. Цинтии он показался до странности похожим на огромную клубничину.
– И вам, милорд колдун, – сказал он, – и вам, миледи.
Цинтия подумала, что это, наверное, и есть Мортон. Хивел подтвердил ее догадку, коротко, даже резко представив их друг другу.
– Вы не ответили, когда я к вам посылал, – произнес Хивел.
Только в следующее мгновение Цинтия сообразила, что речь не о гонце-человеке. Хивел всегда чувствовал, если рядом находится другой чародей.
– Боюсь, я был занят. Естественно, я не знал, что это вы…
– Тем не менее я не предполагал застать вас здесь.
Мортон улыбнулся.
– В Британии, вы хотите сказать. Что ж, человеку надо сохранять подвижность, доктор. Не чувствуете ли вы старческой скованности членов? Ах, прошу прощения, миледи. А теперь, если вы меня извините, доброй ночи вам обоим.
И он прошел мимо них к лестнице вниз.
Хивел открыл Цинтии дверь и вошел следом за ней.
После почти двух лет в валлийских гостиницах и деревенских домах спальня в королевском замке казалось чрезмерно роскошной. Цинтия села на краешек кровати, почувствовала, что тонет в перине, и задумалась, как сможет на таком уснуть.
Хивел закрыл тяжелую дверь, задвинул железную щеколду.
– Сразу вам скажу, – с ледяным спокойствием объявил он, – что для мальчика ничего сделать не могу.
Возможно, он от усталости мог говорить только напрямик; во всяком случае с Цинтией это было именно так.
– В таком случае, он умрет в течение года-двух. Возможно, протянет пять, но эта жизнь будет мучением.
– Ваша хирургия…
– Имеет единственную цель: осмотреть узлы и подтвердить мои подозрения. Я могу ошибаться; хорошо, если так. Я видела эту болезнь лишь однажды; в книге Пьера Леоне упоминаются только три случая.
– И он не сумел их вылечить?
– Не сумел. Но в одном случае есть примечание: «Обратились к чародею. Видимая ремиссия». Так что…
– Цинтия, вы когда-нибудь чувствовали ломоту во всех мышцах? Куда более сильную, чем от тяжелой работы?
– Не меняйте тему.
Как граф Риверс назвал колдуна Мортона? «Старый обманщик». Цинтия не позволит обмануть себя или отвлечь, когда рядом умирает ее больной.
– Я принесла клятву Минерве-Целительнице, – сказала она, а про себя подумала: «И не нарушу ее снова».
– А я не приносил. – Хивел отодвинул щеколду. – Вам нужно отдохнуть, доктор.
– Если не хотите ничего делать, дайте мне отвезти его к Мэри! – Она что, сорвалась на крик? Воздух звенел. – Или к кому-нибудь, кто может помочь… Доктор Мортон…
– Сколько, по-вашему, Мортону лет?
– Что? Тридцать пять, может быть, сорок.
– В следующем году исполнится шестьдесят.
– При чем тут это?! – Она осеклась. – Я не знаю, сколько вам лет, Хивел.