м и прижгла глазницу, чтобы здоровый глаз не ввалился и не умер под влиянием искусственного
– О нет, сестра. Такое человек должен делать собственной рукой. Однако я ухаживала за его раной.
Значит, Цинтия мысленно не вырезала глаз, а извлекала пулю из раны; под повязкой у нее заболело.
– Видишь, сестра, – сказала Мэри, и голос ее лился сладким обезболивающим, – почему я не смогла полностью восстановить твою ногу. Хивел не знал, что научил меня этому, но он научил меня глазом из собственной головы. Как я могла его не полюбить?
– Она здесь, доктор.
– Вижу, привратник.
Цинтия различила итальянский акцент. Не открывая глаз, она попыталась сообразить, какой именно. Вроде генуэзский. Благодарение Минерве, свободное государство. Может быть, это даже кто-то, кого она знает.
– Она поправится, доктор Аргентин?
– Не сомневаюсь, что с ней все будет хорошо. Однако в этой комнате для троих слишком мало воздуха. Не будете ли вы добры нас оставить?
– Конечно, доктор. Надо ли сказать…
– Сейчас все заняты. – В голосе доктора вроде бы прозвучало нетерпение. – И к тому же, я уверен, она скоро очнется.
Как только дверь затворилась, Цинтия открыла глаза. Доктор стоял, глядя на дверь, худой, в легкой серой мантии. Он повернулся к ней.
На щеках у него горел румянец, и наверняка не от холода.
– Вы очнулись, синьорина?
– Si, Dottore[70].
Аргентин наклонился над ней со странным выражением лица. В следующий миг он левой рукой придавил ей горло. Изгиб его большого пальца впивался в шею, но не душил, однако из-за хромой ноги она не могла приподняться рывком, а сильные пальцы держали, словно вбитые в стол железные шипы.
– Per ché, Dottore?..[71]
– Потому что я голоден, uccellina[72], вот почему. Старый дурак Джайлс оставил меня с клубникой на завтрак… Минутку. – Аргентин вдавил большой палец ей в горло, и его лицо расплылось в серость. – Я знаю, кто вы. Женщина грека.
Димитрия, подумала она.
– Magnifico![73] Тогда вы можете к ним присоединиться. Места для вас хватит.
Что он хочет сказать? Где хватит места? В могиле?
– Должен признать, там темновато…
Она правой рукой нащупала на столе свою трость.
– Но он будет рад услышать ваш голос.
Ладно, подумала она и сама удивилась своему спокойствию; я утолю ваше вожделение, а потом вы отведете меня к Димитрию, а дальше будет видно.
Грегор сказал, что нужно не больше чашки. Это не слишком ее ослабит, если Аргентин не прольет совсем уж много. Не исключено, что он ее истерзает. И не исключено, что он ее заразит, однако вероятность этого при единичном кормлении не так и велика. Один шанс из одиннадцати, вспомнила Цинтия. Она начала припоминать все статьи по гематофагической анемии, которые когда-либо читала, названия и автора, чтобы перенестись мыслями в другое место; даже утраченная Флоренция была лучше, чем эта комната в лондонской башне.
Аргентин сказал:
– Капитан-грек, вероятно, уже выпит почти насухо… но вы с немцем сможете подраться за остатки.
Он приблизил лицо к ее лицу, надкусил губу. Потекла жидкая кровь. Порченая кровь; верное заражение.
Нет, подумала Цинтия. На это я ни ради кого не пойду.
Она сжала нефритовую рукоять, надавила на металлический ободок. Набалдашник с шестидюймовым стилетом беззвучно отделился от дерева.
Аргентин оскалил зубы, и Цинтия вонзила стилет ему в загривок, левой рукой отталкивая подбородок итальянца, чтобы тот не вонзил в нее зубы.
Он закричал, выпустил ее горло и рухнул на пол – мышцы уже не слушались мозга. Цинтия кое-как слезла со стола и взмахом стилета рассекла Аргентину мантию, рубашку, грудь, пульсирующее сердце.
Это была отвратительная операция, и у Цинтии полились слезы от кощунственности содеянного. Но, рыдая, она обыскала труп и нашла связку ключей.
Она встала, закуталась в плащ, спрятав пятна бледной крови на платье, и отправилась искать замки́ к ключам Аргентина.
Ходить по Тауэру оказалось несложно; людей было много, и все спешили по своим делам. Цинтия просто шла с уверенным видом, словно говоря, что на пути у нее лучше не вставать. Кто-то оставил на столе в коридоре ворох платьев; Цинтия стянула то, что примерно подошло ей по размеру, и переоделась в кладовке, воспользовавшись стенным крюком, чтобы затянуть шнуровку.
Один из ключей был от комнат, где, судя по различным медицинским предметам, жил Аргентин, другие – от чуланов в этих комнатах. Еще один был, видимо, от таких же комнат в другом месте, но их Цинтия не нашла. Вряд ли Дими и Грегора держали под замком в таких комнатах.
Оставался последний ключ, очень большой железный, черный от времени. И значительная часть Тауэра, которую Цинтия еще не осмотрела, – если дверь вообще в Тауэре. Узников могли держать в любом лондонском подвале.
Цинтия направилась к выходу, потом остановилась и забросила на плечо медицинскую сумку Аргентина. Впервые за много месяцев она почувствовала, что все нужное при ней.
В коридоре стоял дряхлый привратник, держа протазан под пугающим углом.
Цинтия прошла мимо него. Он ее как будто не заметил. Она сняла с кольца железный ключ и протянула старику.
Тот взял ключ, положил протазан на плечо и без единого слова двинулся по коридору. Цинтия пошла за ним. Они миновали галерею, где по стенам стояли ржавые рыцарские доспехи, и спустились на пять лестничных пролетов. Цинтия поняла, что они уже глубоко под землей.
Там темновато, сказал Аргентин.
Старик высек огонь и зажег фонарь на стене. Цинтия увидела короткий коридор с дверями в обоих концах. Старик сунул ключ в дверь, повернул.
Цинтия больше не могла ждать. Она протиснулась мимо старика в открытую дверь и шагнула в темноту.
– Димитрий? Грегор?
Под ногой было что-то мягкое; Цинтия поняла, что это человек, мертвый. Больше ничего было не разобрать.
– Цинтия? – отозвался слабый голос.
– Да, Димитрий. А это… Грегор?
– Грегор спит, – ответил Димитрий.
Глаза у Цинтии немного привыкли к темноте, и она различила фигуры у дальней стены каземата – смутные серые тени, до которых почти не доставал свет фонаря из коридора.
– Так кто это?
– Некий Доменико Манчини… византийский шпион, который стал никому не нужен. Цинтия… с вами все хорошо?
– Все отлично, – ответила она. Подробности можно будет рассказать позже. – Надо отсюда выбираться. Разбудите Грегора.
Ответом стал долгий свистящий вздох. Воспаление легких, подумала Цинтия. Наверняка оно и убило Манчини.
– Как вы нашли… это место? – спросил Димитрий.
– Доктор Аргентин…
– Спасайтесь, – прохрипел Дими. – Бегите, Цинтия, не медлите.
– Вампир мертв, – ответил Цинтия и тут же подумала: «Только бы Грегор не слышал». – Он сказал, что вы и Грегор здесь. Но он не упомянул третьего.
– Он не знал. Бекингем привел его только… э… не очень давно.
Бекингем, подумала Цинтия. Следующим делом мы разыщем его, и он скажет, где Хивел. Тут до нее дошло, что сказал Дими.
– Но в таком случае… отчего он умер так быстро?
Молчание.
– Дими?
– Он потерял слишком много крови, – слабо ответил Димитрий.
А Грегор спит, подумала Цинтия, и сама удивилась, как может разом испытывать такое омерзение и такую жалость.
Димитрий сказал:
– А потом я воткнул булавку ему в сердце, и сломал ему шею, и перерезал спинной мозг стеклом от его очков. Перед тем как уснуть, Грегор взял с меня обещание, что я проделаю все то же самое с ним до того, как он проснется. А я не смог… просто не смог. Понимаете, Бекингем вместе с Манчини принес нам и другой подарок. Я придушил им Манчини. Он по-прежнему там.
Цинтия потянулась к вороту мертвеца. Там блеснуло серебро и алмазы. С ладони Цинтии ей в лицо смотрела серебряная сова; из-за глубоких теней выражение ее казалось скорбным.
Дими понизил голос до шепота:
– Когда я ее увидел, я подумал… то самое, в чем хотел уверить меня Бекингем. И я не мог потерять вас всех троих.
Ричард Глостер, протектор Англии, сидел в зале совета, уронив голову на руки.
– Герцог Йоркский теперь с королем, – горько проговорил он. – Протектор в своей мудрости силой извлек королевского брата из убежища.
Он ударил обеими руками по подлокотникам кресла.
Димитрий сказал:
– Ричард. Герцог Бекингем и колдун…
– Их мы возьмем под стражу. Да, их-то мы найдем. – Герцог резко встал и обошел кресло. – Но через два дня мы должны короновать мальчика, который не годится в короли… Однако король нужен. Когда Гастингс… умер… народ высыпал на улицы с оружием в руках… люди решили, мы возвращаемся к династическим войнам.
Он подошел к окну и глянул на то место, где убили Гастингса. Снаружи падали тяжелые хлопья снега.
– Ой, – сказал Ричард. – Любовница Гастингса… она по-прежнему в каземате. Нет предела числу людей, безвинно пострадавших в этой истории. – Он обернулся и тряхнул головой, сильно ссутулив плечи. – Что нам делать с мальчиками?
– Знает ли их мать? – спросила Цинтия.
– Нет.
Дими сказал:
– Есть ли у вас способ с ней связаться без Гастингса и Манчини?
– О, мы нашли ее убежище. – Ричард глянул на Димитрия. – Оно было вовсе не в пантеоне. Они сидели в подвале старого дома Уорика – явно не то место, куда я заглянул бы первым делом. Мастер Манчини повел нас по ложному следу.
Дими кивнул, злясь и немного досадуя. Тут он вспомнил, как видел двух Манчини прямо перед тем, как след остыл.
– Извините, сэр, но мне подумалось… что, если Манчини шел на встречу, но не с королевой?
Ричард задумался.
– Ты хочешь разделаться с Бекингемом, да, брат?
– Да, милорд.
Дверь открылась. Вошла женщина с ребенком, за ней мужчина. Это был Джеймс Тирелл.