Цинтия, я тоже напугана.
– Пожалуйста, успокойтесь, ваша светлость, – тихо сказала она, и Анна, которая после такой дозы снотворного должна была спать, даже если бы ей отпиливали ногу, протяжно завопила. Крупный пот катился по ее лицу. Другие женщины не хуже Цинтии знали эти симптомы, поскольку были повитухами, а если бы не знали, испугались бы куда меньше.
Анна Английская завопила, как Смерть, и вновь изогнулась в потуге, пытаясь родить дитя, которого в ней не было.
Пехотинцы Норфолка сошлись с пехотинцами Оксфорда. Некоторые вытащили мечи, пикинеры и алебардщики держали друг друга на расстоянии своего оружия, однако настоящий бой шел булавами, или палицами, или палками с привязанными цепями, которые пробивали латы, крошили кости, обращали в месиво человеческое тело. Димитрий слышал, что их называют «годендаг». Добрый вам день, сударь.
– Я его вижу, – с жаром произнес Ричард. – Вон он, с драконом на груди. Видишь меня, Дракон? Я – Белый Вепрь; ты можешь опалить меня огнем, но я вспорю твое мягкое брюхо до самого сердца.
Димитрий глянул на византийскую кавалерию; она была далеко, но различалась на диво четко. Он подумал, что воины великолепны. Он видел их не здесь, на мерзлом английском холме, а в прекрасной французской долине, их копыта плескали по воде, а вокруг под солнцем наливался соком виноград.
А может быть, они были на греческом побережье, на фоне эгейской лазури, проезжали парадом перед белой-пребелой виллой своего полководца. Стук копыт отдавался эхом…
Дими не заметил, что Ричард устремился в атаку, пока его и Риверса сержанты не закричали:
– Капитан Дука! Капитан, нам скакать вперед?
– Нет, – ответил он, – не здесь, не сейчас. – И повторил то же самое по-английски, потому что, разумеется, эти люди не знали греческого.
Конь Ричарда рысью приближался к византийской коннице по северному склону Амбиенского холма.
Грегор следил, как указатель ползет с одного деления на другое. Оставалось всего десять минут: дальше будут огонь, и смерть, и реки крови. И никто не узнает, что он покормился, потому что мертвые, может, и кровоточат, но точно никому ничего не скажут.
Он поднял взгляд от ящика и увидел: что-то не так. Люди пересекали заминированный склон – слишком рано и в неправильную сторону. Нет, подумал он, не в «неправильную». Элементарная динамика: направления сил не ошибочные, просто неучтенные. Надо лишь изменить векторную диаграмму в ответ на ситуацию. Грегор вновь поднял взгляд к людям на поле разрушения. Он не узнавал их флагов, хотя смутно чувствовал, что должен узнавать.
Нет, нет, нет. Нельзя испортить схему, допустив в нее ложные параметры. Физика выше этого. Физика – высшая из наук, самая чистая.
Грегор сдвинул указатель на восемь минут до нуля.
Хивел восхищался внутренней структурой дракона, его кишками и нервами. Сила каждого человека передавалась в некое средоточие, а оно управляло ловлей ядер, порождало искры, обращавшие стрелы в уголь и расплавленный металл, и, разумеется, поддерживало иллюзию чудища.
Иллюзию? Дракон был здесь, он шел, он дышал, он пожирал ядра. Когда Оуэн Глендур короновался в Харлехе, люди правда ему кланялись. Когда Герберт сжег Диффрин-Конуи исключительно себе на потеху, дым правда наполнял легкие. Все это было на самом деле, и пришло время ему, единственному унаследовавшему силу Глендура, вступить в реальность.
В стеклянном глазу он видел, как лорд Стенли на юге обливается потом, чешется и точно не идет Ричарду на подмогу. А на северном фланге люди Уильяма Стенли побросали знамена с Белым Вепрем и повязывали на рукава алые ленты.
А значит, реальность, которую Хивел может создать для Уэльса, будет создана и для Севера.
Димитрий видел, как на склоне отряд Ричарда столкнулся с пехотой. Он глянул дальше: византийская центурия наступала на Ричарда с фланга.
Хорошая тактика, фланговая атака.
Он глянул на север. С той стороны приближались люди Уильяма Стенли. Дими подумал, что они хотят атаковать византийцев с фланга. Это будет беспорядочная стычка, в которой никто не понимает, с кем дерется.
Мысль о таком безобразии огорчила Дими. Стенли можно встретить бо́льшими силами. Дими отдал приказ: «В атаку!» на всех известных ему языках, шепнул несколько слов белой Луне под ним, и с ревом: «Ричард! Ричард! Вепрь! Король!» они устремились в арьергард Ричардова отряда.
Ричард? Вепрь? Король? Царь?!
Он никогда не хотел стать царем. Никогда. И Косьма Дука это знал. Отец желал бы лучше видеть его с одной лошадью, одним мечом и честью своей веры, чем императором мира.
Дими резко вскинул голову. Люди Ричарда были слева от него, войско лорда Стенли – прямо впереди. Через секунды Дими атаковал бы Стенли, и арьергард Ричарда оказался бы в полном беспорядке. «Влево!» – заорал Димитрий, хотя и знал, что поздно останавливать четыре сотни скачущих конников. Однако они все же повернули, и два войска столкнулись под тупым углом.
Стенли в свою очередь попытался свернуть вправо, а теперь силился остановить своих людей; его войско растянулось, как марля, которую дернули за концы. Однако их инерцию было так быстро не погасить: выставленные копья и ржущие кони врезались во фланг идущих на рысях византийцев.
И тут Дими понял, куда собирался ударить Стенли, увидел повязки на рукавах его воинов, и в следующее мгновение раздался крик: «Долой предателя!»
Димитрий поднял взгляд. Дракон нависал над ними. Значит, чары почему-то не сработали; вся сила Византийской империи не сумела найти Дуку, подавшегося в солдаты. А затерянный Дука обрел врага… и цель, и себя – все, что, как думал, навеки утратил на шотландской границе.
Люди и лошади громоздились друг на друга, копья ударяли в землю и пронзали тела. Запах крови был силен, как дым от огня. Дими натянул поводья, останавливая Олвен, и выхватил меч. Значит, будет все-таки убийство, но на сей раз хотя бы не убийство ради убийства.
Он увидел Ричарда и начал пробиваться к королю. Олвен споткнулась; Дими глянул вниз и увидел опутанное проволокой железное яйцо, одно из творений Грегора, готовое проклюнуться смертью.
Грегор оперся растопыренными пальцами на запальный ящик и, превозмогая резь в глазах, поглядел вперед. Люди и лошади падали под ударами. Ветер доносил до него запах. Никогда еще Грегор не чувствовал такого голода, но то был спокойный голод. Перед ним готовилось пиршество.
И тут он увидел белую лошадь – белую в пятнах алой крови – и Димитрия в белых доспехах у нее на спине. И в мозгу Грегора что-то вспыхнуло, как серебряный запал.
Он сглотнул липкую слюну и с усталостью, сжавшей медленное вампирское сердце, подумал, что ему не дано обрести покоя – всякий раз что-то вырывает его обратно.
Ящик зажужжал. Грегори упал на колени, отвел указатель от нуля, но поздно – спусковой механизм уже сработал, колесики чиркали по кремням. За неимением лучшего варианта он запустил в машину обе руки. Шестерни сдавили пальцы. Острая как бритва пружина выскочила наружу. Из-под колесиков сыпались белые искры.
Однако паутина запальных шнуров не горела.
Он начал медленно высвобождать руки из механизма. Боли особой не было, хотя он видел на острой меди водянистую кровь и бледную кожу.
Неважно. Он вампир. Со временем все заживет.
– Я успел? – крикнул Риверс, врываясь в комнату. – О нет! Цинтия, королева же не умерла?
Он схватил Цинтию за плечо и затряс.
– Она спит, – ответила Цинтия, пытаясь вырваться из его рук. Глаза у Риверса были безумные. – Антони, что случилось?
– Ты разве не чувствуешь? Этот… жар в воздухе? Я услышал, что королева больна, что тебя позвали, и подумал, тебе понадобится моя помощь…
Он привалился к стене.
Цинтия взяла его за руку.
– Все в порядке, Антони. Ты видишь, что королева жива.
Она подвела его к кровати. Королева тихо улыбалась во сне, держа руки так, будто что-то прижимает к груди.
Риверс провел рукой по сбившимся простыням.
– Она… она что, тоже ринулась в какую-то атаку?
Цинтия кивнула.
– Что ты сделала?
– Я сказала, что ее ребенок родился живым и здоровым.
Риверс закрыл лицо руками.
– Но… зачем я здесь? Почему я не поскакал навстречу врагу… или не выехал на поединок, как предлагал Ричард? О, мой бог, я должен к нему вернуться.
Поскольку такой ответ доставил бы ему меньше всего мучений, Цинтия сказала:
– Наверное, именно поэтому вас хотели разделить.
– Но ты… ты этого не почувствовала.
– Не почувствовала. – Она оперлась на трость, приложила большой палец к ладони. – Думаю, меня… оберегали.
– Тогда это Передир.
– Да, – ответила Цинтия, – без него этого бы не произошло.
Дракон споткнулся.
Византийские наемники почти не питали чудовище, но при этом немалая доля его энергии расходовалась на то, чтобы их кони оставались свежими, дух – бодрым, оружие – сверкающим.
Однако, когда люди Стенли неожиданно ударили по ним с фланга, все пошло наперекосяк: некоторые византийцы умерли, выбросив свою энергию обратно в нервы дракона, другие, охваченные страхом предательства, а еще более смерти, вбирали ее более жадно. Люди Стенли пытались тоже присоединиться к дракону, но они были скорее как пиявки, повисшие на его боках.
Хивел понимал, что ничьей сознательной воли тут нет. Люди просто растерялись, испугались или умерли. Византиец, сидевший в позе лотоса на носилках, как мог, пытался уравновесить комки, нити и пучки силы, а мог он и впрямь много. Хивел заглянул в свой глаз и понял, что осталось лишь немного потянуть, и дракон вновь встанет на ноги.
Хивел со вздохом вставил глаз в глазницу.
И толкнул.
Дракон взвыл; то был не звук, а что-то, прошедшее по нервам, как смычок по струнам. Воины сталкивались, падали, бросались на первого, кого видят. Один из носильщиков уронил византийского чародея, тот свалился на землю и сломал о камень палец на босой ноге; его крик был звуком, однако не слышным средь общего гвалта.