По поводу императора Юстиниана I есть два взгляда. Согласно первому он был великий правитель и вместе со своей мудрой и прекрасной женой императрицей Феодорой привел Новый Рим к наивысшему расцвету. Согласно второму он был порочный недоумок, подстрекаемый женой-блудницей, а все его якобы достижения – на самом деле присвоенные чужие.
Оба портрета нарисованы одним человеком, историком Прокопием, который оставил тома, восхваляющие императора, и злую полупорнографическую «Тайную историю».
Опять-таки пытаясь избежать крайностей, есть два факта. Первый: Юстиниан освободил от «варваров» Италию и не только. Второй: он не сумел закрепить достигнутое. У Юстиниана были ресурсы, а это не совсем то же, что способности, но главным образом ему, как и всем нам, нужно было чуточку больше времени. Он умер в старости, но на консолидацию расширенной Империи ему не хватило примерно десяти лет. И он надолго пережил свою императрицу, которая, мы знаем, поддерживала его боевой дух, когда участники восстания «Ника» пытались их низложить. (Боевой дух Юстиниана, укрепленный Феодорой, оказался страшным оружием: его воины окружили восставших на ипподроме и перебили тридцать тысяч человек.) Я дал Юстиниану нужное время – и Феодоре тоже – за счет механизма, который должен быть ясен из третьей главы и не сильно расходится со свидетельством «Тайной истории» Прокопия.
Великий итальянский историк Гвиччардини назвал Лоренцо де Медичи приятнейшим тираном, какого знала Флоренция. Это довольно справедливый анализ. Нет сомнений, что он обладал абсолютной властью, что большинство флорентийцев были довольны его правлением и что он был тираном. Он успешно применил свою власть против другого банкирского рода, Пацци, и, как часто бывает, ему это аукнулось.
Лоренцо, как и его отец, страдал от подагры (очень широкий термин, за которым может скрываться целая группа метаболических болезней); ее лечили диетами, не слишком успешно. Колхицин в то время знали лишь как яд, которым он по-прежнему остается.
26 апреля 1478 заговорщики во главе с Пацци убили Джулиано де Медичи во время мессы; сам Лоренцо спасся чудом. «Войну Пацци» поддержал Франческо делла Ровере, папа Сикст IV, человек с большим сердцем и черной душой, который считал потолок Сикстинской капеллы недостаточно великим памятником своей особе. Однако Сикст умел сокращать убытки, и Пацци скоро узнали, что когда метишь в монарха, промахнуться себе дороже.
Лоренцо умер в 1492 г. Через несколько месяцев после его смерти политический вакуум во Флоренции заполнил пламенный проповедник Джироламо Савонарола. Он, совсем как Юлиан Отступник, был либо реформатором, либо террористом – в зависимости от точки зрения. Через шесть лет флорентийцы изменили точку зрения, пыткой вырвали у фра Джироламо признание в ереси и сожгли его на костре.
Карьера Джорджа, герцога Кларенса, была в основных чертах такой, какой я ее описал, включая то, что он переметнулся к врагам родного брата (а потом переметнулся обратно). Возможно, существовал документ, передающий ему право наследования; этот документ упоминается в бумагах того времени, в том числе в билле о лишении прав за измену, и весьма вероятно, что для суда была изготовлена фальшивка. Впрочем, никакого документа, ни фальшивого, ни подлинного, не сохранилось. Что до его смерти («вина хоть залейся»[83]), дочь Джорджа, Маргарет Поль, впоследствии носила на запястье миниатюрное изображение бочонка, что подкрепляет легенду; безусловно, для того исторического периода это была не самая экзотическая казнь.
Антони Вудвилл был Человеком Эпохи Возрождения до Возрождения: поэт, музыкант, автор первой книги, отпечатанной в Англии, философ-дилетант (и покровитель искусств и наук), а также образец рыцарства. Эдуард IV поручил своему шурину Антони воспитание наследника, и тот, по всем свидетельствам, был принцу добрым наставником. Ричард Плантагенет, судя по всему, сильно его недолюбливал; почему, мы не знаем. Однако это многое определило.
Антони унаследовал графский титул, когда Ланкастеры казнили его отца и брата. Его сестра, вдова сторонника Ланкастеров, стала королевой Англии, после чего Вудвиллы заняли чуть ли не все государственные посты. Род Вудвиллов был не столько династией, сколько политической партией, и как все настолько большое, оказался легкой мишенью. Это не значит, что они не интриговали; интриги были неотъемлемым свойством их положения. И когда их власть и само выживание целиком зависели от того, в чьих руках малолетний король Эдуард V, все бремя ответственности легло на Антони Вудвилла.
Он был обезглавлен, вместе с Воэном и Греем, в замке Понтефракт в 1483 г. Палачи очень удивились, когда обнаружили, что этот белокурый улыбчивый рыцарь носил под кольчугой власяницу.
Джон Мортон – удивительный пример политика, остающегося на плаву при любой власти. Он служил при дворе Генриха VI, пока трон не захватил Эдуард IV, был изгнал во Францию с Генрихом и Маргаритой Анжуйской, вернулся во время их реставрации, а с ее концом перешел к Эдуарду и был его послом. Ричард III взял его под стражу вместе с Гастингсом (вполне возможно, когда те ели холборнскую клубнику[84]) и поместил под арест в дом Бекингема, однако Мортон убедил Бекингема, что тот должен сам захватить престол, и в суматохе, вызванной попыткой переворота, сбежал во Францию.
Он вернулся в свите Генриха Тюдора и больше не бывал ни в тюрьме, ни в изгнании. Генрих VII сделал его архиепископом Кентерберийским, затем лорд-канцлером (слышно ли, как вздохнул призрак Бекета?). Позже он был возведен в сан кардинала и наконец сделался канцлером Оксфордского университета. На склоне лет Мортон написал историю Ричарда III, которую перевел с латыни его молодой воспитанник. Воспитанника звали Томас Мор, и споры о том, сказал ли ему Мортон хоть слово правды, вероятно, не утихнут никогда.
Мортон умер в 1500 г. н. э., примерно в восемьдесят лет, оставив после себя форму законного вымогательства, известную как «Вилка Мортона»[85] (хотя, возможно, ее придумал его помощник Ричард Фокс), и множество мертвых королей самого разного толка.
Как сказано в прологе, эта книга не ставит целью «разрешить проблему» Ричарда III. Даже когда такие проблемы не столь комплексны, решение падает в бездну всех дедуктивных рассуждений, а именно, что из данных нельзя вывести того, чего в них исходно нет. В случае «Загадки принцев», которая считается критической для оценки Ричарда, у нас есть различные свидетельства – отчет Доминика Манчини, признание Джеймса Тирелла, история Томаса Мора и другие – и множество оснований считать каждое из них надежным или ненадежным (а это не синонимы правдивости и лживости). И у нас есть мнения, поскольку мы не можем рассуждать без тез и гипотез… и в конце концов именно исходя из этих мнений мы решаем, на какие свидетельства опираться в вынесении приговора.
Всегда были те, кто изображал Ричарда хорошим человеком и королем, и до последнего времени это значило очистить его от обвинения в смерти племянников, иногда за счет причудливейшей цепочки доводов. Сегодня мы не так щепетильны. Мы впитали подход Макиавелли. Нас даже восхищает толика кровожадности в наших правителях, особенно театральной кровожадности; в конце концов, власть существует для того, чтобы ею пользоваться.
Ричард Плантагенет, герцог Глостер, король Англии, был убит 22 августа 1485 г. неподалеку от деревни Босворт на Редмурской равнине. До недавнего времени многие ученые датировали конец Средневековья и начало Эпохи Возрождения смертью Ричарда, как будто он единолично стоял на пути Истории.
Забава наша кончена[86], воздушные сооружения тают. Остается лишь музыка, как остается она всегда, в ожидании следующей импровизации жизни.
Послесловие переводчика
В «Исторических заметках» автор упомянул главные расхождения между миром «Дракона» и нашим. Чтобы перечислить все расхождения и аллюзии, потребовались бы комментарии, сопоставимые по объему с самим романом. Кто-то сказал, что комментарии в конце книги – это как ответ в конце учебника. Если считать «Дракона» учебником, то ответы ему противопоказаны. Читатель, которого заинтересовали упомянутые события, получит несравнимо больше удовольствия, если разыщет ответы сам. Приведу лишь несколько не самых очевидных примеров.
Допущение, что Генрих II и Мануил I Комнин заключили союз и разделили между собой Францию, конечно, фантастическое, но взято не из воздуха. Оба эти государя расширяли свои границы (Генрих II имел во Франции больше земель, чем французский король, Мануил I воевал в Италии) и состояли в родстве – Мануил был женат на двоюродной сестре Элеоноры Аквитанской, жены Генриха. Император и король обменивались письмами и подарками; Мануил отправлял в Англию послов.
У Лоренцо Медичи, разумеется, не было пьесы «Жизнь Юлиана», однако в его пьесе «Священное представление о мучениках Иоанне и Павле» Юлиан выведен как идеал правителя, думающего только о благе страны.
Когда Тимей Платон спрашивает Катарину Рикарди, помнит ли она слова повара из Плавта, это выглядит так, будто он проверяет, действительно ли она актриса. Однако намек глубже, поскольку в пьесе повар отвечает на реплику: «Э-ге-ге! Да ты еще и отравитель!»
«Ричард жив еще пока» – строка из рифмованной генеалогии 1456 года, в которой перечислены дети герцога Йоркского и его жены Сесилии. Это единственное документальное подтверждение легенды, будто Ричард был болезненным ребенком, хотя, как указывают многие исследователи, «пока» в строчке указывает скорее на контраст с умершими братьями и сестрами, чем на болезненность маленького Ричарда.
Занятно, что некоторые персонажи романа цитируют Шекспира почти за век до его рождения. Например, Хивел упоминает глаз червяги («Макбет», акт III, сцена 2, перев. М. Лозинского), старик, с которым Грегор разговаривает на укреплениях Йорка, не поняв, что речь идет о Ричарде, герцоге Глостерском, решает, что Грегора отправил с поручением малолетний Ричард, герцог Йоркский, и предвосхищает убийство принцев репликой Ричарда III из одноименной пьесы («Кто в детстве так умен, живет недолго»; Ричард говорит ее не о Йорке, а о его брате Эдуарде), Цинтия, говоря: «Розмарин для памяти», почти дословно повторяет слова Офелии.