Сотни глаз сосредоточились на крохотном колдуне, сотни ртов исторгли многоголосый рёв, сотни рук сжали тысячи пальцев.
Глава 9
Ретроспектива.
Старик двигался медленно, однако, был упорен, шаркал по бесконечным коридорам Оплота, избегая зеркал. Холлофары не могли пользоваться порталами иначе как в изоляции, но свинцового саркофага рядом не нашлось. Одинаковые служители в серебристых балахонах двигались мимо, громадные техноголемы провожали Майрона взглядами зеркальных забрал. Он проявлял терпение, не торопил старика, подстраивался под его безумно неспешный шаг, пока, наконец, они не вышли наружу. Прогулка до озера тоже была небыстрой, но и она закончилась; человек, что назвался Жар-Куулом, сел на каменную скамью.
– Как хорошо порой вытянуть ноги, – прокряхтел он. – Главное, не протянуть их слишком далеко, а, юноша?
– Ради этого откровения мы проделали путь?
– Каков путь, таково и откровение, – ответил старик. – Для большего тебе придётся сходить гораздо дальше.
Майрон некрасиво осклабился.
– Я вижу, куда это нас приведёт.
– Видишь, юноша, не сомневаюсь, что видишь. Ты очень прозорлив для своих лет.
Прошло время прежде чем рив понял, – беседа не продлится пока он не сядет рядом, но, подчиняться всё ещё не спешил. Майрон снял с пояса фляжку, сделал хороший глоток ракии.
– Что это?
– Мандрагоровый дистиллят.
– Угостишь старика?
– Он растворяет внутренности.
– То, что надо. – Не дожидаясь разрешения, Жар-Куул выхватил флягу и приложился. Из чего бы ни были отлиты его потроха, удар они выдержали достойно, Хранитель Истории даже не закашлялся.
Майрон заметил невдалеке пару знакомых лиц. Вернее, эльфское лицо и белое облачко вместо головы, – офицеры Безумной Галантереи наблюдали.
– Спасибо юноша. Садись, разговор будет долгим. Или нет. Может, я в кой-то веки обрету дар лаконичности и…
– Мне уже ясно, куда это идёт.
– Ты говорил.
– Так случалось не раз, – какой-нибудь старик зазывал на уединённую беседу. Всегда они имели какое-нибудь поручение, какую-нибудь важную цель, и без меня было не обойтись…
– Короли и архимаги? Да, я знаю, – кивнул Хранитель Истории, блеснув серой лысиной, – кое-что даже записал. Имел удовольствие говорить с Маэкарном Зельцбургом в последние месяцы его жизни.
Имя ударило сильнее топора, Майрон сжал челюсть и кулаки, выдохнул тяжело:
– Он страдал?
Жар-Куул посмотрел искоса снизу-вверх, отчего на лбу его проявилось много морщин.
– Очень.
– Хорошо. – Улыбка седовласого и бешеную собаку отпугнула бы. – В любом разе все эти поручения всегда заканчивались плохо. Для всех.
– Не скажи. Бейерон Карторен ещё жив, – заметил старик, – Илиас Фортуна тоже, хотя жизнь его потрепала. Не так уж ты и страшен, юноша. Садись.
– Послушай, я здесь только потому, что заинтересовался твоим представлением. Хочу узнать, кто ты или что?
Серый человек вздохнул, хлопнул руками по костлявым коленям и кивнул.
– Собирался оставить напоследок, но ты вынуждаешь сразу идти с козырей. Садись уже, ненавижу, когда нависают.
Майрону пришлось опуститься рядом, он сделал глоток из фляги, передал Хранителю Истории.
– Как уже было сказано, меня зовут Жар-Куул. А моего отца звали Жар-Сааром. Он когда-то владел всем, что ты видишь вокруг, всем Валемаром.
– Сколько тебе лет, краснобай?
Майрон не спешил верить, но и звать незнакомца откровенным лжецом тоже не хотел. Ему обещали в Керн-Роварре ответы.
– А сколько дашь, юноша?
– Лет сто пятьдесят.
– Хм. Сто пятьдесят лет моей самой новой мозоли, – покачал головой старик. – Но сам я… сколько же их было, этих лет? Не важно, – все мои, юноша. Я стар и бессмертен заодно.
– Ужели?
– Да, сейчас увидишь…
Вдруг Хранитель Истории издал тяжкий предсмертный хрип, запрокинул голову на спинку скамьи, тело расслабилось и выпустило газы. От такого славного представления Майрон мимовольно захотел измерить пульс, но не стал.
Двум галантерейщикам, казалось, было всё равно.
А тело уже рассыпалось. Оно просто обращалось прахом, истлевало вместе с одеждой, осталась только пыль, прислонённый к скамье посох и огромная книга. Ветер унёс последние следы старика… чтобы через миг он появился опять, точно такой, как прежде, дряхлый, в сером хабите, без ауры, но живой.
– Иногда забываю, что, будучи бессмертным, не обладаю неуязвимостью. А дистиллят забористый. Как думаешь, юноша, с такой особенностью можно прожить… сколько там? Двенадцать тысяч лет? Больше? Меньше?
Дрожащие пальцы прошлись по сиденью, проверяя, не осталось ли пыли, прежде чем Жар-Куул уселся на прежнее место.
– Это ничего не доказывает, – сказал Майрон.
– Но придаёт моим словам какой-то вес, правда? Правда. Поэтому ты наберёшься терпения и послушаешь то, что я хочу сказать, а не то, что тебе интересно. Твой приступ гнева едва не провалил затею Геднгейда, – вопиющее нарушение протокола. К тому же, изменения в ауре многих заставят задуматься.
– Какие ещё…
– Изменения в твоей ауре. Давненько я такого не видел. Сколько у тебя сущностей, юноша?
– Не понимаю.
– Чему только учат в Академии ныне? – укорил старец. – Сколько голосов ты слышишь у тебя в голове?
– Один. Раньше было больше, – до трёх.
– О. И в чём причина твоего одиночества?
– Шепчущий ушёл. Как только понял, что я…
– Теряешь магическую силу? Да. Сам-то я ауры не вижу, но, когда с тебя сняли плащ Грандье Сезир сказала, что ты похож на жертву пожара, – всё астральное тело превращено в один ужасный старый ожог.
– Есть и положительная сторона, – червь безумия, точивший меня годами, потерял интерес.
– Хм-м-м, какое поразительное жизнелюбие. Но вернёмся к делу. Когда тебя утихомирили Геднгейд поведал собравшимся, что они лицезрели самого Драконоборца, Убийцу Шивариуса. Это ничего не объясняет, но кто-то всё равно будет делать выводы.
– Утихомирили?
– Сегук Тектоник, этот детина, появился сзади и ударил каменным посохом по затылку.
Майрон уже давно ощупал указанное место и обнаружил там огромную шишку.
– А тем временем ты пропустил самое интересное, – протянул Жар-Куул задумчиво, – рассказ этих тряпошников о прошлом был лишь прологом, поверь, я всё записал.
– Они сломали мою жизнь.
– Бывает.
– И виновны в моей смерти.
– Не без этого.
– А ещё, косвенно, – в смертях десятков тысяч других… они клеймили меня Хаосом.
– То, как спокойно ты говоришь, делает честь твоей выдержке и пугает до дрожи, юноша. Сочувствую, но, да, такова истина. Они переиначили твоё вероятное будущее для своих целей, как делали сотни раз со времён ухода моего отца из мира. – Сухая ладонь поднялась в усмиряющем жесте. – Об этом позже, это сейчас не важно. А важно было то, что хотел сказать Геднгейд после красного и синего тряпошников, юноша. Он открыл все… почти все свои карты и это чуть не вызвало бунт среди великих магов Валемара. Он посвятил их в свой замысел.
– Хочет подчинить всех себе чтобы вместе противостоять Господам, верно? Любой маг так сделал бы.
– Оказывается, не любой, – тихо ответил старик. – Гед Геднгейд созвал совет не для консолидации усилий, а, чтобы дать им шанс.
– Шанс?
– Спастись и спасти то, что должно быть им дорого.
– Что же?
– Память их народов, разумеется, их кровь, их наследие, их родовых духов, культуру, язык.
– Не понимаю.
– Он призвал их поторопиться и подготовить народы к исходу.
Майрон молчал, пытаясь вникнуть.
– От каждого народа по сто юношей и девушек. Записанные легенды, верования, традиции. Геднгейд просит магов собрать и привести указанное число здоровых, способных к воспроизводству особей, чтобы он смог «законсервировать» их вместе с культурными матрицами. Благодаря просторности Зеркального измерения удастся спасти несколько миллионов душ, но только если маги справятся с задачей.
Майрон ощутил во рту неприятный кислый привкус, будто от плохого табака, его высокий лоб пошёл морщинами, глаза сузились и потеряли яростный огонь.
– Всё ещё не понимаю.
– А что тут непонятного? Не чуешь ли, куда ветер дует? Гед Геднгейд, Отшельник из Керн-Роварра не намерен вступать в битву с Господами, когда они вернутся домой. Потому что ему не победить. Никак. Вместо этого он превращает долину, вот это всё, – рука, похожая на птичью лапку, обвела просторы Керн-Роварра, – в спасательное судно. Уже много лет готовится к тому, чтобы перетащить свои владения в другое измерение. Единственное, чего ему не хватает, – это доступ к энергии Астрала, но, когда Господа вернутся, ограничения, наложенные моим отцом, перестанут существовать окончательно, барьер спадёт. Геднгейд хочет сбежать, юноша, и он сбежит, прихватив всё, что только сможет.
Осень в долине была бархатной, климат держался на могучем погодном заклинании. По поверхности озера плавали перелётные гуси и лебеди с оранжевыми клювами, беззаботные птахи не ведали печалей, не знали, какая судьба нависла над ними. Созерцая этот яркий мир, Майрон был мрачен, ведь теперь он знал, что никто не встанет на защиту малых и слабых. Всё это обречено.
– Разве так… – голос хрипел и седовласому пришлось откашляться. – Разве так можно?
– А кто ему указ? Кто назначил его ответственным за мироздание и к чему-то обязал? – рассудил старик.
– Но… он же могущественнейший волшебник.
– Всего лишь могущественнейший волшебник. Чтобы справиться с этой бедой, юноша, мой отец принёс великую жертву. А ведь он был не просто великим, он был богоравным, неподражаемым, сильнейшим.
– Джассар говорил, что мы всего лишь слуги. Мы должны защищать…
– Он много чего говорил и, поверь, не всегда знал, что кто-то тщательно записывает, чтобы придавать всем его словам сакральный смысл. Хотя, да, запрет на владычество он накладывал сознательно, но не суть, юноша.