Сэпальсэ выдвинулись вперёд и в стороны, осыпая людей градом стрел и дротиков, но оставаясь недосягаемыми даже для конницы. Они должны были не позволять смертным слишком разливаться, сужали поток направляли его на двадцать тысяч копий. Гоблины-лучники отправляли в небо один град стрел за другим; эльфийские стрелки били с высоты. Ужасный человеческий вал катился на фаланги, уже начало казаться, что он сметёт бессмертных, но вот раздался рёв и табун единорогов выметнулся навстречу.
Мало какое чудовище на земле могло сравниться с единорогом в силе и ярости. Телесным сложением эти разумные звери напоминали громадных диких туров, только были ещё больше, ещё тяжеловеснее. В холке средний единорог достигал четырёх локтей высоты, был почти вдвое длиннее собственного роста[25] и это, не считая хвоста и рога, – толстого гладкого костяного копья, не знавшего себе равных в твёрдости и прочности. Что же до царя Громорокотрана, он был настолько велик, что напоминал утёс, вспарывающий людское море в алых брызгах крови.
Табун втаптывал смертных в землю, нёсся неудержимой стихией, а на спинах двадцати избранных скакунов восседали малые богини, – айонны. Верхом на царе единорогов мчалась сама Иштирмидаль. Цветы, росшие на её теле, выбрасывали золотисто-зелёный газ, убивавший только людей.
Следом за белым табуном устремились отряды верховых эльфов, Эгорхан Ойнлих сам вёл их на битву. Фланговые соединения защищали фаланги; промежуточные выехали вперёд чтобы ещё больше разредить человеческий вал. Эльфы орудовали почти что четырёхлоктевыми копьями с наконечниками на обоих концах, старший асхар крушил людей грудью коня, колол и пробивал головы, он был неистов, стремителен и бесстрашен. Тем временем, позади отряды мохобородов-щитоносцев прикрывали зазоры между фалангами.
Наконец, смертные добрались и до них. Добрались и разбились о копейный лес. Оружие эльфов было очень длинным, бессмертные идеально поддерживали строй и шагали под песнь труб, люди не успевали сблизиться на расстояние удара, когда копья пронзали их насквозь. Время от времени из пустоты над фалангами ударяли режущие шквалы ветра, летели брызги кислоты или острые куски льда, выкашивавшие врага десятками. Медленно, но верно сверкающие фаланги продвигались на север, перешагивая через ковёр мёртвых тел.
Военная машина, созданная принцем Гильдарионом, работала безукоризненно. Огромные силы людей перемалывались без больших потерь, ведь стоило одному эльфу пасть, как на его место вышагивал другой и наступление продолжалось. Сэпальсэ удерживали фланги, мохобороды не допускали смертных в пространство между фалангами, единороги и эльфийская конница разряжали вал, а чародеи время от времени били по территории. Всё шло именно так, как было спланировано.
Рогатый царь, следивший за всем с высоты, первым ощутил изменения в Астрале. Вдали словно зажегся столб жаркого света, за ним ещё и ещё. Энергетические колоссы проявлялись на нематериальном слое бытия, начинали приближаться. Какая неистовая, кипучая сила!
– Гильдарион, пусть чародеи готовятся показать всё, на что способны. Боюсь, мы недооценили смертных.
Рогатый Царь вздохнул, раскинул руки, плетя сложный рисунок энергетических нитей, и над ним стало оформляться маленькое синее солнце.
///
Эгорхан Ойнлих держал поводья одной рукой, а второй вращал двустороннее копьё, он был на острие атаки. Хаос и смерть несли всадники Лонтиля, врезались во врага, наносили колющие удары, потом сражались как придётся, отступали, чтобы восстановить построение и вновь ударить. Вдали бушевали единороги, эттины без устали вздымали и опускали дубины, в небе раскинули крылья огромные нетопыри, со свистом летели стрелы, вой, визг и скрежет оглушали, запах крови лез в ноздри. А Разящий Шип продолжал биться, холодный, беспощадный, безукоризненно точный.
Вдали раздался рокот. Он перекрыл остальные звуки, а потом деревянная стена загорелась. Она вспыхнула целиком и опала горящими углями, по которым ринулась вторая часть людского воинства. Непомерный поток, невероятный. Над головами эльфов поднялись чародеи. Они закружились в хороводе, сплетая мощные чары, чтобы ударить по смертным, но вот что-то вспорхнуло вдалеке, какой-то красный сгусток. Он врезался в круговерть чаротворчества, охватил одного из эльфов и рухнул вместе с ним. Унисон одарённых прервался, плетение яростно взбрыкнуло, – магия не терпит незавершённости. Отдача расшвыряла оставшихся чародеев, иные из них уже не оправятся, если вообще выживут.
Людской вал становился всё гуще, падали эттины, поражённые сгустками красного. Эгорхан двигался от смерти к смерти, от удара к удару, ни мгновения продыху, нельзя было даже прикрыть глаза. Он продолжил биться, когда сломалось копьё, и когда погиб конь. Травяной Уж, меч, зачарованный любимой Диадальмой, покинул ножны и зелёные росчерки окружили эльфа. Собратьев по оружие не осталось, вал поглотил их одного за другим, смял и разорвал на куски, но Эгорхан продолжал биться. За его спиной были века сражений, смертные валились к ногам как рогоз под ударами серпа, он не мог остановиться, ведь промедление значило смерть. Что будет с Диадальмой, если он умрёт? Как она вынесет эту утрату? Эгорхан Ойнлих не хотел представлять, а потому не позволял себе опустить свинцовые руки. Меч рубил и пронзал, противостоял всему миру.
Бесконечное людское море расступилось вдруг, и эльф увидел огромного воителя с венцом из кости и самоцветов. Тот бежал по-варварски нагой, охваченный клубящейся словно пар красной энергией. Кожу покрывали татуировки, из глаз и рта лилось раскалённое сияние, сверкали золотые браслеты и бронзовый топор в руке, а на торсе запеклась кровь… из перерезанного горла. Существо набросилось на Эгорхана, стало осыпать его ударами, страшными, тяжёлыми, быстрыми. Оно бессмысленно ревело, обдавая жаром, и наседало, такое огромное и сильное. По раскрашенной коже стали расползаться тлеющие раны, оголялись чёрные кости, существо словно горело изнутри. Только мысль о Диадальме не позволяла смертельно уставшему эльфу принять неизбежное. А потом с неба пала тень.
Через миг Эгорхан лежал среди мёртвых не в силах подняться, а над ним принц Гильдарион в пурпурном плаще теснил пылающего человека. Чародейская секира с аметистовым лезвием порхала в его руках, рубя и источая проклятья, пока гигант не упал обезглавленный.
– Вставай, дядя! – взревел принц. – Мы отступаем!
– Ни за что… – прошептал старший воин.
– Отец готовит удар! Нельзя попасть под него!
Гильдарион взмахнул секирой, исторгая волну пурпурного пламени, превратившую сотню ближайших людей в кристаллические столбы, поднял родича и распахнул малые астральные врата. Свет в глазах Эгорхана померк.
///
Заклинание, которое сплёл Рогатый Царь, не обладало именем. Внутри синего солнца, что держалось на кончиках пальцев, бушевала энергия, щедро отданная Астралом. Когда оно падёт на головы смертных, пара сотен тысяч их сгорит в ледяном огне. Остальных придётся добивать сталью.
Эльф приготовился обрушить вниз погибель, но ощутил вдруг крепкую хватку у себя на предплечье. Обернувшись, он встретился взглядом с глазами, переполненными мощью.
– Нам с тобой надо поговорить, Анвалорг.
Он очнулся посреди друидской рощи, где кроны служили общим куполом, а между стволами деревьев пульсировали гамаки-коконы из целебных лоз. Эльфы в зелёных одеждах двигались среди тысяч раненных в сопровождении духов-целителей – маленьких изумрудных искорок. В самом центре рощи стоял временный кромлех, сложенный древоходами, на мегалитах мерцали зеленью эльфийские глифы, а лучшие друиды плели чары над огромным окровавленным телом.
Когда Эгорхан шевельнулся, несколько искорок вспорхнули с его груди и тревожно зазвенели. Он лежал на подстилке из еловых веток, прямо на земле, вокруг было не счесть других таких же.
Заметив поднимающегося раненного, один из друидов приблизился, под капюшоном оказалось длинное измождённое лицо.
– Ты ещё очень слаб, ляг.
– Где моя жена? – выдохнул полководец едва слышно.
– Ляг, – настаивал служитель Матери Древ, – тебя может хватить удар
Дрожащая рука Эгорхана ощупывала пояс и землю вокруг, пока не нашла рукоять Травяного Ужа.
– Жена, – повторил он, глядя на целителя с диким блеском в глазах.
Разумеется, тот знал, с кем говорил, как знал и его жену, – одну из сильнейших чародеек.
– Туда, – указал он омеловым посохом и вздохнул, – ей досталось крепче, нежели тебе, смотри в коконах.
Преодолевая боль и немощь, Эгорхан двинулся, куда сказали. Он припадал к каждому дереву, шатался на неверных ногах, плутал в густевших сумерках, но продолжал идти. Гамаки-коконы окутывали тяжело раненных, удерживая между побегами живительную энергию. Тем, кто лежал внутри, сильно не повезло, чары собирали некоторых по частям и у Эгорхана всё внутри леденело при мысли, что его Диадальма тоже так пострадала.
Потерянный и раненный, с обнажённым клинком в руке, он мог пропустить её, кабы не услышал:
– Сюда, мастер, она здесь…
Над одним из гамаков склонилась девушка в чародейской мантии, её пальцы были погружены внутрь кокона и вены вздулись от потока гурханы, перетекавшего к… Эгорхан оказался рядом, заглянул внутрь, где, укутанная целебным светом, лежала его жена. Диадальма не выглядела покалеченной, на ней не было ни царапины, разве что цветом кожи напоминала покойницу, а вокруг глаз залегли глубокие тени.
– Перенапряжение сил, – сказала девушка, глядя исподлобья, подрагивая.
Эгорхан вспомнил её имя, – Мелитиль. Жена рассказывала несколько раз о своей лучшей ученице, способной не по годам, сильной и старательной.
– Она выгорела?
– Нет, – с трудом ответила та, – прошла по грани. Восстановление будет долгим, но милостью Матери Древ наставница вернётся на пути Искусства. Она плела до последнего, когда они… когда эти… стали крушить нас.