Военачальник прикоснулся к жене, чувствуя покалывание на коже. Она дышала, его ненаглядная, она была жива.
– Что ты делаешь?
– Пытаюсь увеличить шансы. Раненных прибывает всё больше, а сила рощи ограничена, многим не хватит жизненных соков. Уцелевшие айонны и чародеи сейчас тоже помогают воинам, а я здесь, уповаю облегчить её страдания.
Он несколько раз вздохнул через силу.
– Мелитиль.
– Мастер?
– Я запомню это имя. Расскажи, что там произошло?
Она украдкой взглянула в сторону поля брани.
– Смертные устроили нисхождение богов. Маленьких частичек, божественных ярлыков.
– Что это значит?
– Не могу объяснить. Мы не знали, что они так умеют, мы вообще ничего о них не знали. Все эти алтари, накопленные души. Люди не способны обращаться к Астралу, не умеют направлять гурхану, однако, они способны управлять гвехацу. Все эти разукрашенные индивиды, о которых сообщали лазутчики, – племенной скот. Теперь я это понимаю. Их выращивают с детства, создают совершенные образцы, чтобы в нужный момент принести в жертву. В обмен боги людей наделяют опустевшую оболочку своей силой и получается… то, что вы видели.
– Каковы безвозвратные потери среди эльфов?
Она промедлила.
– Треть.
Эгорхан вздрогнул всем своим естеством, но устоял. Треть. Как страшно это прозвучало.
– Они перебили эттинов, – продолжала юная Мелитиль, – убили Иштирмидаль и нескольких других айонн, проредили табун единорогов. Царь Громорокотран тоже при смерти, он сразил восемь сосудов, прежде чем пасть, а теперь его пытаются не отдать забвению, там, в кромлехе. Когда сосуды добрались до фаланг строй был сломан, началась свалка. Все резервы вступили в бой. Всё смешалось, мы плели чары на пределе сил, многие выгорели дотла…
– Что феи? Оборотни?
Девушка пожала плечами:
– Вроде бы совершили вылазку в тыл к людям, но было уже поздно.
Эгорхан Ойнлих вновь посмотрел на любимую жену.
– Рогатый Царь должен был вмешаться. Принц сказал…
– Вестимо так. Мы чувствовали, как он плетёт чары, там, наверху. Нечто колоссальное должно было произойти… но не произошло.
– Почему?
– Не знаю, мастер. Нам приказали отступать, а потом и люди вдруг прекратили биться. Они отошли, дали вынести раненных и перегруппировать оставшиеся силы. Я слышала от новоприбывших, что к государю явились человеческие цари. Идут переговоры.
– Переговоры?! – если бы Разящий Шип Лонтиля был в силе, его рёв разлетелся бы по всей роще, но вместо этого прозвучал слабый стон. – Не может такого быть!
Девушка ничего не ответила. Она не могла знать истину, говорила лишь то, что слышала от других.
– Мелитиль, моя благодарность тебе не знает границ, но сейчас я должен уйти.
– Мастер…
– Если меня не будет рядом, когда Диадальма проснётся, скажи ей, что я жив, что я был здесь и что я люблю её больше всего на свете.
Рука воина легла на худое плечико, Эгорхан Ойнлих заглянул девушке в глаза.
– Спасибо, благословенное чадо, – сказал он, прежде чем броситься прочь.
Армия действительно отошла от южного края Нан-Мангула, ставка командования теперь находилась едва ли не на задворках друидской рощи, но для измождённого Эгорхана и то было много. Он остановил конный разъезд и забрал одну из лошадей, помчался к большому походному шатру. Стоявшие при входе стражники попытались остановить старшего асхара.
– Приказ был не пускать никого, – настаивал один из эльфов.
– Прочь! – Найдя где-то последние силы, Разящий Шип растолкал их и ввалился в шатёр.
Его глазам предстала странная картина, в своём роде гротескная, необъяснимая. Внутреннее пространство шатра соответствовало размерам внешнего, на зелёной траве был стол, тяжёлое кресло; позади, у полотняной стены стояла походная кровать, а левее парили, не касаясь пола, пять смертных. Они задрали головы, глядели на свод пустыми глазами и, казалось, даже не дышали.
Рогатый Царь восседал в кресле за столом, подле него высился принц Гильдарион, а против нависал… тоже, человек? Все три взгляда обратились к непрошенному Эгорхану, Арнадон и Гильдарион смотрели растеряно, мрачно, а смертный гневно засопел. Он был высок, лыс, горбонос, но кустистые брови, усы и длинная борода имели насыщенно-синий цвет. Человек цыкнул зубом, – Эгорхана разбил паралич.
– Итак, – гулко провозгласил незнакомец, отворачиваясь к Рогатому Царю, – к чему ж мы пришли? Ты вернёшься обратно на юг, Анвалорг, заберёшь уцелевших эльфов и будешь счастлив тому, что всё обошлось. Все захваченные земли вернутся людям, те сами решат, какие леса оставить, а какие вырубить. Ты слышишь, меня, Анвалорг?
– Слышу, – тихо ответил эльфийский владыка.
Эгорхан Ойнлих не мог шевелиться, говорить, даже дышать, но пребывал в сознании и теперь оно паниковало, запертое в тюрьме собственного тела. Он не понимал, что происходит. Кто этот смертный? И почему Арнадон Освободитель отзывается на чужое имя?
– Предвижу, – продолжал синебородый, – что на месте павшей Абхирджии появится четыре… нет, три новых царства. И вы поможете им окрепнуть, Анвалорг. Выплатите щедрую виру в счёт содеянных злодеяний. А когда все три династии устоятся, ты отправишь к молодым царям своих дочерей. В жёны. У тебя ведь их три, верно?
– Моих дочерей? – прошипел Арнадон.
– Моих сестёр?! – прорычал Гильдарион.
– Да, – обронил человек. – Породнитесь кровью с новыми соседями. Или ты хочешь отдать долг крови иначе? Я согласен на одну эльфийскую жизнь против одной человеческой.
– Эти люди тебе никто, Учитель, – тихо сказал Рогатый Царь.
– Они люди, – громко ответил синебородый. – Я – человек! Будто мало им было веков орочьего владычества, пришли вы и стали выкорчёвывать целую цивилизацию! Старые замашки дают о себе знать, Анвалорг? Крыло другое, – птица та же?
Владыка лесов не отвечал, будто превратился в статую, отрешённо взирающую на смертного. Эгорхан был в ужасе, если бы не паралич, то он кричал бы.
– Твои требования будут исполнены, Учитель.
– Разумеется будут. Но не спеши, я ещё не все их высказал. Когда сложатся три новых царства на юге и люди вновь размножатся, среди них начнут рождаться одарённые дети. Пора, пришло время. Магия вернётся в жилы человечества, и новым волшебникам понадобятся учителя. Ими станете вы.
– Это…
– Не обсуждается. Посмеешь отказать мне после сегодняшнего побоища, и я пройду по Лонтилю огненной бурей, создам угольные поля отсюда и до моря. Ты меня знаешь, Анвалорг.
Рогатый Царь вынужден был признать:
– Знаю.
– Хорошо. Вы! – Палец смертного указал на пятёрку подвешенных царей. – Вы совершенно довольны переговорами. Эльфы выплатят большую виру и отдадут все земли. А теперь ступайте прочь.
Они опустились наземь, пришли в сознание и, весело переговариваясь, покинули шатёр.
– Отправлюсь на север, – сказал синебородый, – в стан людей. Очень многие ненавидят вас там и примут только одну виру, – жизнями бессмертных. Мне придётся их переубеждать.
Синебородый замер на миг, обернулся, вспомнив об Эгорхане.
– Пронзающий Шип Лонтиля? – произнёс он задумчиво, тягуче. – Какая беспокойная мятущаяся душа. Хочешь, я перепишу его, Анвалорг? Сделаю спокойнее.
– Нет! – Рогатый Царь сжал кулак и потемнел лицом сильнее прежнего. – Оставь нас, прошу.
– Он не должен сохранить память.
– Я понимаю.
Смертный кивнул, провёл рукой по бороде и просто исчез как не бывало.
Паралич отпустил Эгорхана, воин упал и скрючился на траве от мучительной судороги.
– Отец…
– Да, – вздохнул владыка свободных эльфов запада.
Он убрал с чела деревянный венец, отложил его и спрятал лицо в ладонях. Принц Гильдарион стоял рядом как воплощение скорби и вины.
– Кто это был, отец? – посмел просить он через время.
– Стихия, свирепая, неуправляемая, но разумная.
– Разве люди способны творить чары?
– Когда-то были способны. Однако же их предводитель пожертвовал Даром всего вида, чтобы… – Арнадон убрал руки от лица, бледный, усталый, утративший дух мощи и величия, он просто сидел в кресле и слушал биение своего древнего сердца. – Цеолантис умрёт от горя.
– Нельзя ли воспротивиться?
– Можно, – ответил царь. – Один раз и с ужасными последствиями. Этот человек – последний из некогда многочисленной семьи. Все его родичи были магами великой силы. Колоссальной. Но остался он один, и теперь… теперь, видимо, он чувствует одиночество. Потому и вернулся из неведомых скитаний, вмешался в чужие дела. У меня нет сил противостоять ему. А если попытаюсь, он уничтожит всё, к чему мы шли эти века.
Эгорхан протяжно закричал, становясь на четвереньки; взвыл, выпрямляясь, его лицо уродовала гримаса боли, из покрасневших глаз текли слёзы.
Царь поднялся, поправил плащ и подошёл к брату своей жены.
– Анвалорг, – выдавил Пронзающий Шип, – не наше имя… не наше…
– Прости, Эгорхан. – Арнадон начертал пальцем по воздуху небольшой круг и внутри него появилось сложное плетение. – Ты не запомнишь этих событий.
– Ты не один из нас, – простонал коленопреклонённый эльф, – ты… ты…
– Прости, – сказал Рогатый Царь ещё раз.
Эгорхан Ойнлих закричал.
День 24 месяца окетеба (X) года 1650 Этой Эпохи, Лонтиль, Лес Шипов, Тёрн.
Эгорхан Ойнлих сел на ложе. Пропитавшиеся потом ткани липли к телу, сон постепенно выветривался и ухватить его подробности не удалось. Опять. Проклятье!
Рядом шевельнулась Мелитиль. Она всегда спала крепко, но волнение мужа чувствовала даже сквозь сон. Все айонны были сильными эмпатами.
– Любимый?
– Прости, – выдохнул эльф.
Её подбородок оказался на его правом плече, руки обвили торс мужа, а нежная грудь прильнула к напряжённой спине.
– Снова этот сон?
– Да… снова.
Уже очень много веков Эгорхана Ойнлиха, Великого Сорокопута, не оставлял один и тот же кошмар. Он вынужден был раз за разом переживать день, когда пресёкся великий путь уленвари. Когда они не смогли подарить своим детям будущее, которого те были достойны. В тот день Рогатый Царь пощадил смертных и прекратил завоевательный поход, хотя мог единолично изничтожить их грязные орды. Причины он так и не открыл, а потом история развивалась так, как развивалась.