Против крипты стояло пять огромных фигур в белых хабитах с карминными поясами, – монахи-воины святого Иоанна, вооружённые тяжёлыми молотами и с толстыми латами под тканью. На их фоне совсем терялся низенький человек в сером, тень капюшона скрывала его лицо, но глаза поблёскивали как отражения полной луны в тёмном колодце.
– Добро пожаловать на святую землю, – сказал он бесцветным ровным голосом, – нелюди. Моё имя брат Маркус, и я имею честь быть членом ордена святого апостола Петра. Сейчас вы бросите оружие и дадите заковать себя в кандалы, а ни то познаете гнев Господень. Впрочем, этой ночью Кузнец милостив, и потому вы не умрёте прежде чем оказаться в допросных Инвестигации. Добрые братья Иоанна здесь чтобы переломать вам руки и ноги в случае безрассудности. Не думайте, что ваша прыть окажется спасением. Кладбище оцеплено, а из-за столкновения неразумных Паццо и Сальгари вокруг сейчас бесконечно много стражи. Бросайте оружие.
Саутамар бросил только лучину и вытащил вторую саблю, у Бельфагрона остался один нож, но под плащом он уже держал пистолет.
– Что ж, – выдохнул петрианец, – братья, приведите нелюдей к покорности.
Боевые монахи стали наступать, сабли засвистели, рассекая воздух, громыхнул пистолет.
День 28 месяца небориса (XI) года 1650 Этой Эпохи, Астергаце, столица Эстрэ.
Эгорхан Ойнлих вздрогнул, распахнул глаза и долго лежал, глядя в матерчатый свод шатра. Он отчаянно старался не упустить видение, не забыть. Сейчас это было важнее всего в мире, – сыновья, потерявшиеся на севере, которых ему так сильно не хватало. Во сне древний эльф был рядом, слышал их, следовал по пятам, но теперь всё уходило, детали сглаживались как мокрая глина под пальцами гончара… Основное он всё же запомнил: Бельфагрона и Саутамара схватила Инвестигация. Во сне было лето, а сейчас год на исходе, значит, сыновья уже много месяцев томятся в плену и никак их не освободить, никак не помочь. Если они вообще живы. Сердце попало в руки амлотиан.
О Матерь Древ, за что?
– За что? – прохрипел древний, сжимая кулаки. – За что?!
Казалось, никогда ещё гнёт вечности не давил на его плечи так сильно. Эльф покинул солдатское ложе, прошёл по траве. Многие мучительные желания терзали его теперь, Эгорхан хотел кричать проклятья, раздирать собственное лицо, бежать куда-то. Хаос помыслов и порывов, мучительная боль в сердце, страх за сыновей и бессильный гнев боролись, лишая способности мыслить здраво. И он задушил всё это, передал ониксовому кольцу, которое всегда приходило на помощь. Бессмысленно метаться сейчас, Эгорхан должен заниматься той бедой, до которой мог дотянуться клинком.
Он омыл лицо и тело холодной водой из каменной чаши и сунул в рот какой-то сушёный фрукт, вкуса не почувствовал. Его хескейя[32] была готова с вечера и Разящий Вихрь Лесов[33] стал одеваться под звон металлической чешуи. Травяной Уж занял место на поясе, а для того, чтобы накинуть плащ, пришлось звать помощника. С высоким шлемом в руках полководец вышел в лагерь десятков тысяч палаток.
Закатная Крепь была самой западной крепостью Лонтиля. Её вырастили эпохи назад, когда эльфы поняли, что ещё дальше в Дикую землю им уже не продвинуться. Центром крепости стал остров, стоявший посреди, хрустально чистого озера; его занимала роща кадоракаров, защищавших главное сокровище этих земель, – златосерда, великого дуба-господина. Этот колосс имел кору цвета слоновой кости и листья, сверкающие как сусальное золото; он разросся настолько, что крона держала в тени всё озеро, а корни поднимались из земли как громадные змеи. Среди них, в подножье ствола находился большой портал, а на ветвях уместилась цитадель и капище.
Друиды вырастили по берегам озера и острова высокие стены, подняли из земли бастионы, вырыли заболоченные рвы и живой лабиринт, способный поглотить целое воинство, однако, всё это являлось внутренней, последней линией обороны. Внешняя же располагалась у в добрых трёх лигах, – многократно более широкое кольцо из тысячи камнедревов, сросшихся в сплошную стену.
Пространство между внутренними и внешними укреплениями было равнинным. Невзирая на холод пришедшей зимы, тут и там царствовали участки тёплого воздуха, трава поднималась высоко, распускались цветы и летали насекомые; замёрзшие ручьи и речушки в таких летних доменах избавлялись от ледяной корки чтобы поить многочисленное воинство.
Десятки тысяч эльфов собрались под стягами Разящего Вихря Лесов: войска домов, королевская армия, друиды и чародеи со всего Лонтиля, а также дружины князей Элданэ. Откликнулись на зов кланы лесных гигантов мохобородов, оленеподобные сэпальсэ, гоблинские лучники и клинописари, нетопыриные всадники; стаи хобгоблинов патрулировали окрестности Крепи на лютоволках. На особицу расположились единороги, их бессмертный царь Громорокотран вновь отозвался на просьбу айонн и явился дабы защищать страну эльфов. Многочисленные рощицы деревьев были на самом деле спящими древоходами, которые также пойдут в бой, как только прикажут друиды; на ветвях златосерда гнездились выведенные с помощью магии гигантские ястребы и летучие мыши, – основа небесной кавалерии.
В этот ранний час, когда Эгорхан шествовал по лагерю, его жена и несколько других айонн были на острове. Они собрались в кроне, призвали к себе иерофантов, иерофаний и жрецов всех старых богов, которые всё ещё имели силу в лесах; держали совет с духом великого дуба, просили о поддержке. Древний эльф не знал, к чему это приведёт, за свою жизнь он привык больше полагаться на сталь и магию, нежели на божественное вмешательство.
Его далиар был выведен из стойла, полководец поднялся в седло, прикрепил сбоку шлем и велел однорогому коню скакать. Тот ринулся вперёд, отдохнувший и сытый, сам не свой до ветра, завывающего в ушах. Эгорхан мчался к внешним стенам, провожаемый почтительными возгласами. Близился рассвет, он хотел встретить день уже наверху.
У подножья стен ждали многочисленные платформы подъёмников; заканчивалась ночная стража и лучники, а также экипажи чарбаллист уступали посты свежим сменщикам.
Эти боевые артефакты изобрёл Гильдарион Алтуан, как противопоставление человеческим пушкам. Изящные конструкции состояли из лафета и большого магического арбалета на шарнире. Один член экипажа управлял движением лафета, который парил над землёй, второй наводил арбалет и подавал импульс разрядки, а третий командовал двумя предыдущими, попутно получая мысленные приказы от старшего асхара. В баллистиры принимали только эльфов, наделённых слишком слабым Даром, которые не смогли бы стать чародеями и не желали быть друидами. Артефактное орудие замыкало их гурхану в общий контур, конденсировало и изрыгало в виде мощного боевого плетения. Так трое слабосильных обретали мощь одного боевого чародея и приносили ощутимую пользу.
Оставив скакуна, Эгорхан поднялся вместе с баллистирами, весь путь стоявшими по струнке, выражая почтение и страх перед легендарным полководцем. Он оказался на верхней галерее, ширина которой позволяла разъехаться шести всадникам. Там, под крышей из переплетённых крон, постоянно пребывали тысячи эльфийских лучников днём и гоблинских – ночью. Друиды принимали донесения от птиц, посланных в лес на разведку, чародеи проверяли защитные и дальнозрящие чары.
На одном из участков стены расположилась ставка командования. Там стоял небольшой матерчатый навес, под ним был стол, несколько табуретов, подставки для оружия и чародейские жаровни для тепла. На столе поблёскивало множество хрустальных фужеров, но пили исключительно воду, – ничего иного воюющие эльфы не признавали.
Здесь провёл прошлую ночь Вечный Принц Лонтиля Гильдарион Алтуан.
– Оно всё там же, – сказал Эгорхан, ставя шлем на стол.
Гильдарион, смотревший на запад, счёл, что подтверждать очевидное необязательно.
Несколько предыдущих суток Великий Сорокопут был на посту почти беспрерывно, следил за красным туманом, ожидая удара в любой миг. Но вчера сердобольный племянник заставил главнокомандующего отправиться в шатёр спать. К несчастью Эгорхана, сон таки настиг его… Сам же Гильдарион не сомкнул глаз. Компанию принцу в ночном бдении составляли младшие братья, – князья Баарам Златоликий, Нидингаль Чёрный и Арнадон Малый. Присутствовало несколько эльфийских полководцев высшего звена, главы боевых братств; старшины гоблинов, сэпальсэ и мохобородов, а также два представителя народа сару, – Серебряный Дремм и Тенсей.
Прошло больше недели с тех пор, как гигантское красное облако выползло наконец к эльфийским границам. Его и внешние стены крепости разделяло не больше пяти тысяч шагов, облако возвышалось над деревьями, раздавалось вширь, но не приближалось.
Расцвёл восток, и тень Закатной Крепи протянулась очень далеко, почти что к подножью тумана. Эгорхан опустился на раскладной походный стул без спинки, взглянул на расстеленную карту, перебрал свитки, внимательно оглядел собравшихся.
– Последние донесения?
– Летят, – сказал старый гоблин Харезий Хальтгрин из непроглядной тьмы капюшона, – как раз вовремя.
Над стеной пронёсся отряд нетопыринных всадников. Прошлую ночь они патрулировали небо, кружили над туманом, однако, с восходом поспешили обратно в затенённые нетопырятни. Один из гоблинов соскользнул с мохнатой спины и упал в кроны камнедревов. Кому другому это стоило бы переломанных костей, разорванных потрохов, жизни, в конце концов, но не ловкому сыну Сумеречья. Он оказался на галерее невредимым, стряхнул с плаща несколько листьев и поспешил к навесу.
Приблизившись, гоблин поклонился сперва своим сородичам, затем, – Великому Сорокопуту.
– Смотри, добрый Эгорхан, – провозгласил Хальтгрин, – перед тобой Вилезий Вильтгрин, один из лучших наших воинов! Краса и гордость!
– И твой правнук через одну из внучек, – дополнил эльф