Эшша. Прямая дорога, мощёная гранитом, тянулась от врат Синрезара по склону, к реке, затем по Необратному мосту к вратам крепости, что звалась Колыбелью Ангелов. Та высилась полностью на воде, гигантский каменный барабан с круговыми бойницами и статуями архангелов, стоявшими кольцом по краям крыши. Её защищали сотни солдат, монахов и пушек; магия вблизи крепости рассеивалась особенно сильно, ведь кроме гранита в стенах были куски анамкаровой породы.
Майрон взобрался на колокольню одной из несчётных церквей дабы рассмотреть Колыбель, оценить её прочность. Если бывший ученик за каким-то ахогом воистину пересёк целый Вестеррайх и явился в Астергаце, если он был схвачен и заточён в оплоте Инвестигации, то Майрону ничего не оставалось, кроме как пойти за ним. Потому что Обадайя был важнее всего: черновиков, Господ… важнее жизни самого Майрона.
Он спустился к реке и двинулся по ночной набережной, грязной, пустой и тёмной. Приближался Необратный мост, названный так злыми шутниками, де, по нему можно было войти в крепость, но нельзя было вернуться обратно. Правда, многие вошедшие возвращались. В отличие от набережной, мост был хорошо освещён, в дальнем его конце виднелись серые мундиры, и со стен за проходом следили мушкетёры. Майрон рассчитал, что если будет достаточно быстр, то не придётся даже карабкаться, он просто ворвётся внутрь.
Обоняние и слух подсказали о приближении множества людей прежде, чем те показались на соседних улицах. В тенях стали появляться мужчины и женщины в повседневной одежде, которые смотрели на Майрона голодными глазами. Некоторые из этих незнакомцев были намного опаснее прочих, – крепкие, движущиеся как воины, хотя и пытающиеся скрывать свои навыки.
Ближе они подходить не стали, но из общих рядов показалось две фигуры.
– Еле успели! – произнесла одна тихо. – Вы действительно хотели ворваться в гнездо Инвестигации, язви мою душу? Это насколько сильно должна болеть голова!
Голова Майрона действительно болела очень сильно и очень давно, это было видно по вздутым венам на лбу, играющей височной жилке, по спазмам, то и дело уродующим лицо. Сквозь розовую дымку ярости рив узнавал смутно знакомые образы. Одноглазый в кожаной броне, бородка, три меча… постарел. Другой в светло-сером плаще, седой, бледный как вампир, с двумя клинками… но зрячий. То ли он знал их, то ли нет… Слова гудели в черепе, требуя напасть. Слова жаждали насилия.
– Выследить вас было до странного нелегко, уважаемый! – продолжил одноглазый, стараясь сохранять улыбку перед лицом гиганта. – Мы не враги, поверьте, возможно, даже, друзья!
– Кельвин Сирли, я узнал тебя, галантерейщик.
Улыбка тут же исчезла, такого поворота наёмник не ожидал.
– И тебя, поджигатель, я тоже узнал.
Бледный мечник был неподвижен, но Майрон ощутил лёгкую дрожь кистей рук под плащом. Сколько времени нужно ему, чтобы распахнуть полы, выхватить мечи из ножен, размахнуться? Один удар сердца? Больше? Меньше?
– Мы встречались? – Кельвин заглянул в яркие жёлтые глаза, у тех были кошачьи зрачки с кроваво-красной каёмкой – вздутые кровеносные сосуды. – Я бы запомнил.
Майрон не отвечал, он следил за бледным, сгорая от ненависти и ожидая любого неверного движения. Слова пульсировали.
Чувствуя, как в морозном воздухе нарастает гроза, наёмник решил рискнуть.
– Послушайте, не знаю, что вы задумали, но там вас ждёт смерть. Возможно, если повремените с этой затеей, я сведу вас с людьми, которые… может быть, помогут?
– Вы сами изрядно поможете мне, если уберётесь отсюда на…
Слова загудели, заныли, зарычали. Теперь они явно толкали Майрона согласиться. Они обещали, что если он прислушается, то станет легче, – боль прекратится.
– Ладно… Если этот бледный сделает хоть одно неверное движение, я убью вас всех. До единого.
Сглотнув, Кельвин обернулся к своему бывшему наставнику.
– Зря я вытащил тебя из-под земли, Иса-джи.
– Зря, – согласился тот тихо.
Одноглазый и бледный быстро зашагали по ночной столице, остальные люди следовали скрытно, создав разряженный разведывательный отряд. В определённый момент они спустились под землю через систему стоков. Майрон двигался сквозь зловонье и холод при свете лампы, шагал по затхлым криптам и руинам древних улиц, над которыми теперь стояли другие улицы, а на тех – третьи; они шли вглубь земли и вглубь истории, пока впереди не забрезжил иной свет.
Путь окончился в большой каверне, где, наполовину засыпанный землёй и камнями, оказался амфитеатр Гроганской эпохи. Сквозь его ажурные стены шёл жар, струился свет, а уха достигала торжественная песнь на старогроганском языке. Слова потянули его внутрь, по тёмным полуразрушенным проходам, в чашу, вниз по лестнице среди трибун, под взглядами сотен пар глаз, к охваченному пламенем алтарю.
Его встретила женщина редкой во всех отношениях красоты, темнокожая и светлоглазая с белыми волосами и полными губами, слепленная неведомым чужестранным богом для восхищения мира и любви. Она вышла из огня нагая и с явным трудом подняла обеими руками чёрное копьё. Когда взгляд Майрона коснулся этого оружия, Слова загудели, пытаясь заполнить всё его сознание, они упорно кричали разуму человека заветное:
«Utnag ongri boren shie. Angren soruz giel shie. Vagorn nazgot iychash shie. Dumgoj rohan varn shie. Vayshan umlo corn shie. Etnag larga gorott shie!»
Слова толкнули его левую руку к древку, но Майрон огромным усилием воли сдержал непокорную часть тела, – всё происходило помимо его воли, просто волна чувств подхватила ослабленный дух и понесла. Ему такое пришлось не по нраву.
– Возьми, – попросила женщина, поднимая оружие выше; её отнюдь не слабые руки дрожали от напряжения, – возьми и скажи, что ты чувствуешь?
Майрон медлил, но Слова ревели в крови и пронзали шипами сердце, колотили молотом в темя, требуя прикоснуться к копью. Иначе ему просто незачем было существовать, иначе смерть.
– Зачем?
Вопрос, казалось, бесконечно удивил женщину.
– Чтобы обрести мощь Пылающего и спасти всех нас.
Янтарные глаза сузились.
– Единственный, кого я хочу спасти, это мальчик, растящий сады, и исцеляющий раны. Все вы мне глубоко безразличны, подземные обитатели.
Её руки дрожали всё заметнее, возможно, от тяжести копья, а возможно, от слов, которые ударили так неожиданно.
– Я прикоснусь к этому оружию, если согласитесь помочь мне.
– Если ты – тот, кого я так долго искала, то мы исполним любую твою волю. Возьми Доргонмаур и скажи, что чувствуешь?
Майрон посмотрел на оружие вновь, иначе, более пристально. В нём что-то было, что-то чуждое магии, либо другой энергии, что-то сонное. Копьё казалось цельнолитым из чёрного металла; на пятке сидел длинный шип, боевая часть была выполнена в виде дракона, обвивающего древко хвостом, он изрыгал из пасти длинное пламенеющее лезвие, а раскинутые крылья придавали копью сходство с рогатиной. Оружие мелко вибрировало словно в нетерпении.
– Таков уговор промеж нас.
Майрон протянул руку.
///
Стоило прикосновению состояться, как он оказался в самом конце своего сна, в красном каньоне, среди тронов и коронованных мертвецов. За стеной ревущего пламени возвышался тёмный силуэт, а по эту сторону был Майрон, – оба сжимали по копью.
– Я ЖДУ.
– Чего?
– ПРИСЯГИ.
Майрон посмотрел на оружие в левой руке, оценил его вес, прочность, усмехнулся:
– Присягал я в жизни лишь раз, да и ту клятву давно забрал назад. Больше никогда.
Запертый в огненном столбе приблизился, его силуэт стал более чётким, сквозь пламя смотрели две янтарные звезды, полные гнева и голода.
– МОЯ КРОВЬ, – сказал он, – ИСПАЧКАНА ЖИЛАМИ ЗЕМЛЕПАШЦЕВ, КУПЦОВ, ВОРОВ, РЕМЕСЛЕННИКОВ И ПРОЧЕГО СОРА ЗЕМНОГО. ДАЖЕ ПОСЛЕ ВСЕХ ИСПЫТАНИЙ ТЫ НЕ ОЧИСТИЛСЯ ДОСТАТОЧНО. ПОЭТОМУ УПРЯМИШЬСЯ, НЕ СЛЫШИШЬ МОЕГО ГЛАСА ВО ВСЮ МОЩЬ. НО НИЧЕГО. ОЧЕНЬ СКОРО ТЫ ПРИНЕСЁШЬ ПРИСЯГУ И НАКОРМИШЬ МЕНЯ. ОТДОХНИ, ПОТОМОК, А Я ПОКА ВСТРЕЧУСЬ С МОЕЙ МАЛЕНЬКОЙ СЛУЖАНКОЙ.
///
Доргонмаур пел, его чернота розовела, затем алела и переходила в золотисто-жёлтый; металл раскалился настолько, что воздух вокруг копья стал извиваться прозрачными змеями, но лишь остриё смогло стать ослепительно-белым. Тем не менее, Драконий Язык пробудился от тысячелетнего сна, и подарил элрогианам неистовую радость. Свершилось!
Когда Майрон Синда открыл глаза, они горели. Белое пламя застилало склеры, вырывалось из-под век, но не могло затмить две янтарные звезды в кровавых каймах. Люди пали ниц в благоговейном трепете, уткнулись лбами в пол и как умалишённые повторяли имя…
– Элрог… – Самшит задохнулась, по её прекрасному лицу бежали слезинки, полные губы дрожали. – О мой господин!
– Я ДОВОЛЕН, ДИТЯ.
– О Пылающий!
– ВО ПЛОТИ. ПОСРЕДСТВЕННОЙ И СЛАБОЙ, НО, ВСЁ ЖЕ, ВО ПЛОТИ.
– Прости меня! – воскликнула Верховная мать.
– ТВОЕЙ ВИНЫ В ТОМ НЕТ. ПРОШЛИ ВРЕМЕНА, КОГДА КРОВЬ ГРОГАНИТОВ БЫЛА ДОСТАТОЧНО ЧИСТА. ЭТОТ СОСУД – ЛУЧШИЙ ИЗ ОСТАВШИХСЯ.
– Я слушалась Твоих указаний, о Пылающий, старалась не подвести…
– И ПОКА ЧТО ПРЕУСПЕЛА. ЖДУ ТОГО ВРЕМЕНИ, КОГДА ТЫ ПОРОДИШЬ ДЛЯ МЕНЯ ДОСТОЙНУЮ ОБОЛОЧКУ.
– Я? – ноги не удержали Самшит, пол больно ударил по коленям, тело дрожало, сердце вырывалось из груди от восторга и волнения. Она всегда надеялась, но до конца не была уверена, достойна ли?
– НЕ СЕЙЧАС. ТЫ НЕ ГОТОВА. – Огненные глаза пронзили Кельвина Сирли взглядом, смертный невольно сделал шаг назад. Казалось, огненная сущность что-то хотела сказать, но передумала.
Элрог повернулся было к алтарю, но помедлил.
– КАКАЯ-ТО МЕРЗОСТЬ ПРИСТАЛА КО МНЕ…
Бронзовая рука ожила и вытянула из-за спины проклятый меч. Взглянув на Янкурта, бог явил презрительную гримасу и отбросил клинок с такой силой, что он вошёл в стену по рукоять. Лишь затем Элрог ступил в огонь и воссел на алтаре как на троне. Верховная мать зачала молитвенную песнь, хор монахов торжественно подхватил, а затем пели уже все. Амфитеатр наполнился голосами, тени плясали в отсветах пламени.