– Мы всё-таки попытаемся, – сказал Потапов. – Разрешите нам, пожалуйста, украсть фонендоскоп, а вечером мы вам его принесём.
– Хорошо, – согласился врач. – Сейчас приём как раз окончен и будет сиеста, все пациенты заснут, так что фонендоскоп не понадобится. А вечером приходите в гости – я вон там живу, видите домик с синей крышей? Если откопаете вашего родственника, то приводите с собой – может, ему лечение какое нужно? Кстати, раз уж вы пришли с жалобами на боли в сердце, давайте я вас послушаю.
И доктор фонендоскопом тщательно выслушал Потапова и сказал:
– Хорошее у вас сердце. Доброе.
Глава 5. Ещё одна версия убийства…
Полуденное солнце раскалило склоны Парнаса. Светлые камни колонн и храмовых блоков сверкали – аж глаза ломило. Буроватая пыль стала белой и обжигала ноги необутого Потапова прямо сквозь чешую. Оливы из серо-серебристых стали откровенно серебряными. А кипарисы выглядели обугленными головешками, почему-то вставшими дыбом. «Уф-ф! Я ещё и не то могу», – пыхтело солнце, пытаясь расплавить сокровищницу афинян на священной дороге, – чем-то его это строение пятого века до нашей эры не устраивало. Вредная сокровищница не плавилась, но чёткость очертаний уже теряла.
В это время суток нормальные греки бросают работу и прячутся в затенённых домах, за зелёными и синими ставнями. Но Потапов и Сидоров не были нормальными греками. Они старательно слушали фонендоскопом окрестные скалы – сначала Сидоров, потом Потапов, потом опять Сидоров.
Фонендоскоп у доктора был хороший, и они выслушали много интересного. Где-то в недрах горы пробивался на волю ручеёк, и обитавшая в нём маленькая наяда жаловалась, что ей тесно, и камни обдирают локти и коленки. «Когда уж я выберусь на воздух», – сетовала она. Потапов её не понял – она страдала по-гречески, но всё равно пожалел. Сидоров прослушал беседу двух дождевых червяков о перегное, но тоже не понял, и решил, что это что-то неприличное. А Потапов подслушал, как пыхтит семечко, которое никак не может прорасти, – оно уже лопнуло, белёсый росток потянулся кверху и уткнулся головёнкой в толстую спёкшуюся от зноя корку земли. Проломить её слабому растению было невозможно. Потапов, конечно, тут же помог, разломил землю и сказал:
– Я не слышу никакого Пифона, а ты?
– Я тоже, – вздохнул Сидоров. – Но я вообще-то никогда в жизни драконов не слушал. Давай сначала я тебя послушаю, а потом буду сравнивать звуки.
И они долго-долго слушали то друг друга, то окрестные скалы.
Наконец жара начала спадать, бесконечные тени кипарисов располосовали святилище на узкие ломти. Экскурсанты вяловато бродили по руинам, а скоро и вовсе иссякли – входную дверь на музейную территорию закрыли, рабочий день кончился.
– Мы ещё вон там не послушали, – указал Потапов на неохваченный их вниманием холм.
– Ну и ладно,– махнул рукой Сидоров. – Никого там нет. Ух и устал же я! И есть хочется. Пошли отдадим доктору фонендоскоп – а вдруг он нас ужином угостит?
– Нет, это неприлично, – отказался Потапов. – Спёрли у человека фонендоскоп, да ещё и ужинать заявились. Лучше вот тут в тенёчке посидим, костерок разведём, сварим что-нибудь…
– Что тут варить, одна сухая трава.
– А я травоядный, – сказал Потапов. – Кроме колбасы. Правда, такое пересушенное сено не ем, мне бы помидорчиков…
– Пифия вон лавровые листья жевала – может, съедобно? – вспомнил оголодавший Сидоров.
Нашли лавр, ощипали, пожевали. «Напоминает о борще, – вздохнул Потапов. – Какой вкусный борщ варит мой друг дракон Аспирин».
Усталые и расстроенные горе-археологи уселись на какие-то исторические камни в уютном закутке, отгороженном большой, почти целой плитой. Двигаться не хотелось, тем более солнце уползло за горизонт, и камни заливала приятная прохлада.
– Мы чуть-чуть отдохнём перед спуском, а потом пойдём в деревню, – сказал Сидоров, растягиваясь в холодочке и закрывая глаза.
– Калиспера! – из-за каменной плиты вынырнул невысокий тип в джинсах. Посмотрел на Потапова и Сидорова и поправился:
– Добрый вечер! Копаете?
– Копаем, – кивнул Потапов.
– Разоряете древние гробницы? – ласково спросил тип. – Грабите святилище? Фу… как скучно.
– Мы не грабим! – возмутился Потапов. – Мы – французские археологи!
Пришелец посмотрел странно и сел рядом на камень. Сидоров подозрительно его оглядел: парень как парень, футболка, джинсы, кроссовки… кроссовки вот необычные. Но в сумерках плохо видно – что за зубцы на них приделаны?
– Вы русский? – спросил Сидоров? – Турист?
– Я безусловный грек, – отказался от русского подданства пришелец. – Турист… ну, можно сказать, турист. Странник. Можете звать меня Странником или Вестником, это прозвища. А можете просто Гера, это уменьшительное имя.
– А полное как? – заинтересовался Сидоров, но Гера не ответил.
– В этой Греции все греки говорят по-русски, – пожаловался Потапов. – Даже стыдно, что я не говорю по-гречески. Смотрите, какие красивые эти развалины в сумерках: всё синее и словно мерцающее.
– Ай, мальчики, не видели вы красивого, – томно протянул Гера и прикрыл глаза. – Сейчас ску-у-учно… Вот раньше – это да, красота была. Когда темнело, зажигали факелы, жрецы в длинных белых одеждах ходили процессиями… эх, такие стояли ночи…
Словно дожидаясь этого слова, на Дельфы упала ночь – темнота шлёпнулась на святилище мягким чёрным пузочком и прикрыта руины, оливы, кипарисы. На земле стало темно, на небе светлее – радостно высыпали звёзды, все одновременно, как школьники на перемену.
– Здесь очень большие звёзды, – удивился Потапов, вертя тремя головами. – У нас на Урале не такие.
– Ой, я вас умоляю, звёзды везде одинаковые, – скривился Гера. – Это же отдельные далёкие солнца, разве вы не знаете? Древние греки и то знали. А большими они кажутся, потому что в Греции воздух такой – увеличительный. Вроде большой-большой лупы, пахнущей травами. Смотришь сквозь него на звёзды – а они прямо с орех, смотришь на горы – они вырастают до неба. Парнасские горы, между нами, весьма скромны по размеру. А посмотрите на них!
Потапов обернулся. Гора надвинулась сзади чёрной громадой, уходила в небо, задевала звёзды. Задетые звёзды пищали и расступались.
– Воздух такой, – повторил Гера. – Помните, был Геракл? Великий герой, побил кучу чудовищ… это если сквозь греческий воздух смотреть. А на деле – так, нервный культурист, истерик, фи… Златообильные Микены видели? Деревня, просто деревня на горке. А шуму-то, славы-то – будто мегаполис больше Нью-Йорка. Воздух тут всё увеличивает.
– Да, – согласился Потапов. – Вот смотрю я на тебя, Сидоров, в аэропорту ты такой хлипкий был, а тут бицепсы в два раза увеличились, наверное, одним мизинцем камень сдвинешь.
Сидоров хихикнул и ткнул мизинцем в каменную плиту, под которой они сидели, – для пробы. Плита дрогнула.
– Эй, осторожно, – забеспокоился Потапов. – Развалишь исторический памятник.
Плита снова дрогнула, уже без участия Сидорова. Камень, на котором сидел Потапов, поехал влево. Потапов поехал вместе с ним и не удержался – сполз на землю. Сидоров вскочил: обрубок колонны, на которую он опирался, поддал ему в затылок.
– Ай, мальчики, я вас умоляю, – поморщился Гера. – Только не говорите, что испугались, не поверю ни за что.
– А что это было?
– А это Пифон ворочается, – будничным тоном сказал Гера. – По-вашему, землетрясение.
– Так Пифон всё-таки жив?
– Ха, ещё как! Живее всех живых! Образованные нынче пошли французские археологи – даже про Пифона знают, хе-хе…
– Да, мы всё про него знаем, – кивнул Потапов. – Что богиня Гера, ваша тёзка, приказала ему быстро-быстро гнать Латону по всему миру, чтобы ей некогда было на бегу родить Аполлона и Артемиду, что дети всё-таки родились, что Аполлон вырос и убил Пифона в отместку за маму и поставил на этом месте свой храм…
Гера закинул голову и расхохотался немного нарочито:
– Ай, не смешите мои тапочки! Какая месть, какая мама? Ну и хитёр Аполлон, из банальной борьбы за власть сделал благородную сказочку – хоть сейчас сериал снимай. Ну, мальчики, вы меня таки уморите со смеху: какая погоня? Вы знаете, с какой скоростью бежит беременная женщина перед родами? Да ей идти-то тяжело! А толстый старый змей? Тоже, мягко говоря, не спринтер. Трюх-трюх, трюх-трюх… Впереди плетётся Латона, за ней в двух шагах отпыхивается Пифон, страдая от одышки. Погоня века, олимпийские чемпионы обзавидовались.
– А как же? – удивился Потапов
Гера помолчал, глядя вдаль, в темноту.
– Всё было не так. На этой земле всегда жили боги. Но в древние, незапамятные времена это были не красавцы-олимпийцы, знакомые вам по статуям, а жуткие чудовища, порождение Геи-земли. Потому что Мать-Земля – невероятно древняя богиня, быть может, самая древняя. Здесь, на склонах гор, тысячи лет назад поставили свои домики люди – не греки, какие-то другие племена. Они поклонялись как богу большому змею, обитавшему в пещерах Парнаса, и называли его Пифоном.
– У нас на Урале так же! – обрадовался Потапов. – У нас раньше верили в Великого Полоза, это тоже подземный змей!
– А, весь мир одинаков, – махнул рукой Гера. – Все люди совершенно не отличаются друг от друга, и чего они всё время воюют, я никогда не мог понять. Убивать так ску-у-учно. Ну так вот – минули тысячелетия, и к власти прорвались новые боги. Зевс стал главным, а сыночек его Аполлон пошёл устанавливать новый порядок на отдельно взятых территориях. Пришёл сюда – красота какая! Горы, рощи, Кастальский ключ журчит, козочки прыгают. Но у этого райского местечка уже есть свой хозяин, бог Пифон. Пожилой змей, явно слабее молодого, полного сил Аполлона. Аполлон подрался с пенсионером и запихал его в гору. Людям наврал, что Пифон умер. Ну, люди богу поверили, проверять не стали – умер и умер, старенький был. А Аполлон на месте храма Пифона поставил свой храм. Вот так происходили перевыборы в бронзовом веке.