— Умница! — расцвел Оттобальт. — Подать его сюда немедленно! Мы его будем награждать! — Но тут король осекся, заметив выражение лица Сереиона. — Или не будем?
— Не знаю, ваше величество, — пожал плечами Сереион. — Дальше же было вот что, видимо, рыцарь Веттен несколько перестарался, расписывая грядущие катастрофы, так что ее величество тетя со всей решимостью и силой духа, свойственной Хеннертам, объявила, что теперь-то уж точно прибудет в Дарт с целью лично руководить обороной столицы и лично наблюдать за действиями военачальников вашего величества, дабы избежать неминуемого поражения. Ибо, как выразилась ее величество тетя, никому ничего доверить нельзя, и особенно — войну с бруссами.
Оттобальт доверчиво смотрел на своего командира гвардейцев и улыбался, видимо еще не осознав масштабов надвигающегося катаклизма.
— И что теперь, Сереион? — спросил он.
— Теперь нам остается только вручить свою судьбу Всевысокому Душаре, полагаясь на то, что он будет милостив к своим детям.
— Ага, — протянул король, не страдавший религиозным рвением. — Как же. Если бы ему было дело до наших страданий, то у этой старой клячи давно была бы чесотка или… понос, например. Чтобы ей было не до поездок. Руководить она будет обороной! И наступлением! А я на что?! Сереион! — завопил он, вытягивая шею.
— Я здесь, ваше величество.
— А-а, ты смотри. И точно — здесь. В общем так, Сереион. Я тебя люблю, и если с тобой что случится, то буду всяко по тебе скорбеть и даже памятник, может, велю поставить на площади — в натуральный рост, бронзовый такой, самый модный. И награжу посмертно. Но если ты сейчас же не придумаешь, что нам делать, я тебе обещаю — казню, казню и не посмотрю на будущие муки совести и прочие сожаления. Понял?
— Как не понять, ваше величество.
— И что?
— Могу сказать только одно — то, что с нами случилось, выходит за рамки разумения обычного человека и попахивает, осмелюсь заметить, мистикой.
— Какой еще мастикой? — подозрительно спросил Оттобальт. — Снова у меня за спиной всякие каверзы, да? Я же приказывал внятно: полы больше мастикой не натирать, а то я как-то — ты же помнишь — устал сильно (в тот памятный день его величество изволил съесть трех упитанных индюшек за один присест и, естественно, немного утомился), спускаюсь в зал и тут ка-аа-аак поеду! Сошкрябать обратно!
— Что, ваше величество?
— Мастику!
— Мы говорили о мистике.
Оттобальт сделал умное лицо.
— То есть о волшебстве, ваше величество. Я намекал на то, что две такие напасти, как варвары и тетя, не могли появиться у наших границ сами собой одновременно. Я вижу в этом проявление чьего-то злого умысла и потому считаю раскрыть коварные замыслы наших врагов должен специалист в этом вопросе — королевский маг Мулкеба, который, кстати, получает жалованье втрое большее, чем преданный королевский гвардеец с десятилетней выслугой.
— Ну, — нетерпеливо сказал король, — только попроще, чтобы не злопыхая и не кичась знаниями перед своим, между прочим, королем…
— Зовем мага, — пояснил Сереион, загибая пальцы. — Это раз. Приказываем ему разобраться в ситуации. Это два. И требуем, чтобы он нашел в своих магических книгах что-то такое, что помогло бы нам выстоять в этом конфликте. Это три. А я тем временем, с позволения моего великого короля, естественно, стану готовить войско к сражению с варварами. Это четыре.
— Все-таки умный я, Сереион, — восторженно сказал Оттобальт. — Какие светлые головы держу на службе. Ну ты это… давай. Действуй.
Сереион поклонился, повернулся на каблуках и зашагал к дверям, отдуваясь.
Пронесло.
— Да, — громыхнул король ему вслед, — что до этого твоего рыцаря, который грудью прикрывал нас от тети, то ты ему дай за храбрость чего-нибудь, ну там орден или деньгами. А потом это чего-нибудь отбери как взыскание за то, что навлек на нас дополнительные неприятности.
Выскользнув черным ходом, Сереион быстро сбежал по винтовой лестнице вниз, пересек широким шагом замковый двор и наконец распахнул дверь, ведущую в покои королевского мага Мулкебы Великолепного.
Вообще-то, по ранжиру магу полагалось занимать одну из высоченных гордых башен, сложенных из звонкого желтого камня, и таковая башня была за ним закреплена. Собственно, комната, в которую вошел Сереион, и находилась на первом этаже этого прекрасного сооружения. Однако Мулкеба последние восемьдесят-сто лет страдал жутким ревматизмом и кряхтел и охал даже тогда, когда поднимался по широкой парадной лестнице во второй этаж — что уж говорить о бесконечных перемещениях внутри башни? Два поколения дворцовых управителей были непоколебимы, но нынешний — слышавший о Мулкебином ревматизме лет этак с двух, когда еще только пешком под стол ходил, — махнул на порядок и этикет рукой, приказав в верхних этажах башни хранить дубовые кадки с соленьями, пусатьей и квашеной симаракчей, а нижние два отдать магу с его барахлом Кроме того, мудро рассудил управитель, слуги перестанут таскать закуску из королевских запасов. Мага-то небось все боятся, и выходит, что лучшего сторожа для солений нет и быть не может.
Мулкеба — сутулый, лохматый, сухощавый мужчина и очень даже ничего, особенно если нарядить его по моде, — выглядел лет на пятьдесят, максимум пятьдесят пять. И никто бы не догадался, что недавно он отпраздновал свое двухсоттридцатилетие — возраст вполне достойный и по-своему прекрасный, но принесший с собой, кроме обострения ревматизма, еще и склероз. К тому же Мулкеба, как и все старики, постоянно был чем-то недоволен и ворчал себе под нос.
Сереиона он встретил не слишком приветливо, зная, что в его случае командир гвардейцев может быть только вестником беды — и никак иначе.
— С чем пожаловал? — спросил маг, кутаясь в свою лиловую в золотых звездах мантию. Вчера прошел дождь, и теперь в башне было сыро.
— Тебя король требует, — лаконично отвечал Сереион. — Государственные дела.
— Это ты надоумил, — проворчал маг. — Оно, конечно, когда кому-то тридцать с небольшим, то он думает, что всем остальным так же легко гонять туда и обратно по этим проклятым булыжникам и неподъемным лестницам. Когда кому-то лень думать, то он рад запрячь других вместо себя, а сам стремится улизнуть на войну Оно понятно…
— Так тебе известно про войну? — спросил Сереион с любопытством.
Он так и не смог выяснить для себя раз и навсегда, блефует ли маг, говоря о своей колдовской силе, или на самом деле чего-то там может наворожить.
Мулкеба напрягся. Предыдущие несколько часов он штопал теплые носки, не доверяя это дело служанкам, а потому последних новостей не слыхал. Однако же и ударить в грязь лицом не мог.
— Конечно. — И как можно небрежнее пожал плечами.
— Тогда я тебе не стану ничего объяснять, — обрадовался Сереион. — Иди к королю. Только поторопись, по мере своих возможностей, его величество изволит гневаться. И книги прихвати, понадобятся.
— Кстати, о книгах, — воспользовавшись случаем, горячо заговорил Мулкеба. — Возможно, тебе неизвестно, что мерзкие крысы, плодящиеся в таком количестве в этом проклятом Душарой месте, что я не успеваю накладывать на них заклятия, погрызли мою бесценную библиотеку?! Я настаиваю на том, чтобы мне выделили более сухое, и теплое, и чистое помещение…
— Тебе положено жить в башне, — отрезал Сереион. — Маги везде живут в башнях — и в Юккене, и в Тонге, и в Шетте. Я точно знаю.
— Он знает! — вспыхнул Мулкеба. — Что ты можешь знать, мальчишка?! Он знает! А ты знаешь, что маг Тонги на позапрошлой неделе свалился с лестницы, споткнувшись о кошку, и теперь лежит со сломанной ногой?! А мои книги, съеденные крысами, обойдутся государству гораздо дороже, чем думают некоторые, — вот увидите.
— Ладно, — поморщился командир гвардейцев. — Торговаться будешь с королем. Со мной-то что?
Когда маг, прихрамывая и демонстративно потирая поясницу, притащился в тронный зал, он уже знал о тех проблемах, которые свалились на его голову. Слуги в коридорах и темных закоулках, стражники на карауле, повара, пажи и придворные дамы — короче, все судачили о нашествии тети и варваров, причем тетю ставили исключительно на первое место, чем никого в Уппертале не удивишь.
Король сидел над огромным кувшином и, кривясь, пил из большой щербатой кружки, расписанной цветочками, что-то, по всей видимости, крепкое и дрянное.
— Пришел? — спросил он с мукой в голосе.
— Да, повелитель.
— А я вот пью, брат Мулкеба, — поведал Оттобальт. — И меня тошнит.
— Это плохо, ваше величество.
— А кто ж говорит, что хорошо. Но нужно.
— Как повелит король.
— Значит, так. — Оттобальт поднял к потолку указательный палец. — Государство во главе со мной зашло в тупик, потому что… Вот ответь: почему, Мулкеба?
По опыту маг знал, что вот здесь-то и нужно промолчать. Сейчас его величество произносит монолог, и присутствующие не в счет. Можно расслабиться, отдохнуть и продумать дальнейшее поведение. Король тем временем слез с трона и принялся расшагивать взад-вперед, насупленный, взъерошенный и злой, аки пещерный медведь, оторванный от покладистой медведицы.
— Сейчас мне полагалось бы продумывать план кампании, — сообщил король портрету одного из многочисленных дедушек, — чистить доспехи и сыб… сыбственно… тьфу, какое слово заковыристое… сыбственноручно точить верный меч. — Тут владыка отвлекся от тягостных дум и обратился к магу: — Может, повелеть запретить это «сыбственноручно», э? А то не выговорить, ежели не натощак.
— Как вам угодно.
— Это я так, совещаюсь, — извиняющимся тоном сказал Оттобальт. Он считал себя большим просветителем и искренне переживал, когда ему случалось накатить, не разобрав, на ни в чем не повинную грамматику. — На чем я остановился, Мулкеба?
— На верном мече, ваше величество.
— Верно. На мече. Потом мне полагалось бы взобраться, ну то есть вскочить, на коня и помчаться в атаку на жалких, но назойливых варваров, а вместо этого я что? Вместо этого я пью эту гадость, потому что нет мне покоя, и счастья нет, и ничего мне нет из-за этой старой коровы! Она отравила мне радость жизни, она испаскудила мне пятнадцать лет правления! Я категорически требую принять меры!