Второму, Прескотту, было, вероятно, около пятидесяти. Среднего роста, с округлым брюшком, которое наводило на подозрение, что если он наклонится завязать шнурки, то выпрямиться уже не сможет. Правда, с грандиозной глобальностью Ниро Вульфа его полнота не шла ни в какое сравнение. Я узнал этого человека: как-то в газете мне встретился его портрет. Гленна Прескотта из фирмы «Данвуди, Прескотт и Дэйвис» выбрали тогда в какую-то комиссию при коллегии адвокатов. На нем были рубашка и галстук от Метцгера и костюм за полторы сотни долларов с цветком в петлице.
Этот цветок стал причиной небольшого инцидента в самом начале беседы. До сих пор не понимаю, какую цель преследовал Вульф: напомнить ли собравшимся о своей эксцентричности, давно ставшей притчей во языцех, действительно удовлетворить свое любопытство или выиграть время, дабы оценить компанию? Так или иначе, едва они успели рассесться, как Ниро Вульф уставился на Прескотта и вежливо поинтересовался:
– Это центория?
– Прошу прощения? – У Прескотта был преглупый вид. – А, вы имеете в виду мой цветок в петлице? Право, не знаю. Я просто остановился у цветочного магазина и выбрал первое, что попалось на глаза.
– Так вы его носите, даже не зная названия?
– Конечно, а почему нет?
Вульф пожал плечами.
– Впервые вижу центорию такой окраски.
– Это вовсе не центория цианус, – нетерпеливо вмешалась миссис Данн, – у той лепестки помельче и погуще.
– Я говорил не о центории цианус, мадам, – поучительным тоном пояснил Вульф, – а о центории лейкофилле.
– Да? Такой я вообще не встречала. Во всяком случае, это не какая-нибудь центория лей, а настоящая дивертис супербус – выращенная особым способом гвоздика.
Эйприл разобрал смех. Мэй улыбнулась ей, как Эйнштейн улыбнулся бы котенку. Но Джун повела глазами, сдвинула тонкие брови, и Эйприл, немедленно угомонившись, сказала своим знаменитым «серебряным» голосом:
– Ты победила, Джун. Конечно же, это махровая гвоздика. Я совсем не возражаю против того, что ты всегда права, просто не отказываю себе в удовольствии посмеяться над тем, что кажется мне забавным. Но разве меня приволокли сюда на дискуссию по ботаническим проблемам?
– Силком тебя никто не тащил, – возразила старшая сестра, не любившая вульгарные словечки, – во всяком случае, я этого не делала.
Мэй умоляюще сложила руки.
– Бога ради, простите, мистер Вульф. Нервы у нас страшно напряжены. Понимаете, нам необходимо посоветоваться по крайне серьезному вопросу. – Тут она взглянула на меня, улыбнувшись так тепло, что я невольно улыбнулся в ответ, и добавила уже для Вульфа: – И по весьма конфиденциальному.
– Об этом можете не беспокоиться, – заверил ее Вульф. – Мистер Гудвин – моя верная тень. Без него я как без рук. А что касается ботанической дискуссии, то в ней я один повинен. Ведь это мне пришло в голову спросить о цветке. Но давайте же перейдем к вашему серьезному делу.
Раздался недовольный голос Прескотта:
– Мне объяснить?
Махнув рукой, чтобы погасить спичку, которой зажгла очередную сигарету, Эйприл протестующе затрясла головой.
– Вряд ли кто-то, кроме нас троих, сумеет все это вразумительно растолковать.
– По-моему, – вмешалась Мэй, – было бы лучше Джун…
И миссис Данн решительно заявила:
– Вопрос стоит о завещании моего брата.
Вульф посмотрел на нее хмуро. Он ненавидел сражения по поводу завещаний. Однажды вообще наотрез отказал весьма выгодному клиенту, заявив, что не желает воевать с мертвецом. Правда, сейчас он спросил не слишком грубо:
– Разве у вас какие-то осложнения?
– Да. – Голос Джун звучал язвительно. – Но сначала я бы хотела заметить, что вы детектив. И несмотря на то, что детектив нам не нужен, я настояла обратиться именно к вам. О, нет, ваша репутация здесь ни при чем, просто когда-то вы помогли моей приятельнице миссис Левеллии Фрост. Тогда она была еще Мак-Нэйр. О вас и муж мой высоко отзывается. Как я поняла, вы в свое время сделали нечто важное для государственного департамента.
– Благодарю, миссис Данн. Но вы же сами сказали, что сыщик вам не нужен.
– Верно, зато совершенно необходим способный, находчивый, напористый и не слишком разборчивый в средствах человек.
– Иначе говоря, вы, мистер Вульф, – подвела черту Мэй.
Тот даже не глянул в ее сторону. Он смотрел только на Джун.
– И что от меня требуется?
Я наконец определил, какая деталь в лице миссис Данн нуждается в «регулировке». Глаза у нее были ястребиные, а вот нос, которому следовало бы иметь форму клюва, чтобы гармонировать с ними, был прямым и изящным. Так что во все время разговора я предпочитал смотреть на Эйприл.
Боюсь, эти услуги покажутся вам весьма специфическими, мистер Вульф. Муж уверяет, что дело тут безнадежное и поможет в нем только чудо, но он всегда отличался излишней осторожностью и консерватизмом. Вы, конечно, знаете, что брат умер во вторник, три дня назад. Хоронили его вчера днем. А вечером мистер Прескотт, поверенный брата, прочел нам завещание. Содержание этой бумаги нас не только поразило, но и буквально шокировало. Всех без исключения.
Вульф издал еле слышный звук, которым обычно выражал неудовольствие. Я-то прекрасно понимал его значение, но людям, не знакомым с Вульфом так близко, эго хмыканье вполне могло показаться сочувственным.
– Подобные предприятия, – сухо заявил Вульф, – никогда бы не имели места, если бы налог на наследство равнялся ста процензам.
– Возможно. Признаться, я над этим вопросом не задумывалась… Только дело-то вовсе не в том, что мы обманулись в размерах дарственных. Все обстоит куда более скверно…
– Прошу прощения, – негромко прервала ее Мэй, – но меня как раз первое коснулось: брат обещал миллион долларов в фонд науки.
– Я просто хочу объяснить до конца, – нетерпеливо махнула рукой Джун. – Естественно, ни одна из нас не рассчитывала на скорое наследство от Ноэля. О его капиталах мы знали, конечно, но посудите сами: человек сорока девяти лет, превосходного здоровья… – Она повернулась к Прескотту. – По-моему, Гленн, разумнее всего мистера Вульфа с этим завещанием ознакомить.
Адвокат откашлялся.
– Я должен снова напомнить вам, что коль скоро это станет достоянием широкой публики…
– Мистер Вульф все сохранит в тайне, не так ли?
Вульф наклонил голову.
– Безусловно.
– Ну что же… – Прескотт снова покашлял и повернулся к Вульфу. – Во-первых, мистер Хауторн оставил единовременные вознаграждения слугам и сотрудникам, всего на сумму шестьдесят четыре тысячи долларов. Во-вторых, по сто тысяч своим племянникам, детям миссис Данн. И столько же в фонд науки Варнейского колледжа. В-третьих, пятьсот тысяч супруге. Детей у него не было. Ну и, наконец, яблоко сестре Джун, грушу сестре Мэй и персик сестре Эйприл.
Вид у адвоката был смущенный.
– Причем могу вас заверить, что мистер Хауторн, который был не только моим клиентом, но и другом, никогда не отличался чудачествами. В приписке к завещанию говорится, что сестры его даже в этих посмертных дарах не нуждаются, просто он презентует их как знаки своего уважения.
– Интересно. Скажите, было ли таким образом охвачено все его состояние? Получается примерно миллион долларов?
– Нет. – Прескотт окончательно сник. – С учетом всех налогов получается еще миллионов семь. Или чуть меньше. Все это предназначено женщине по имени Нейоми Кари.
– Женщине, – вздохнула Эйприл. Она не возмущалась, не негодовала, просто констатировала печальный факт.
Вульф тоже вздохнул.
А Прескотт продолжал:
– Завещание было составлено мною, в соответствии с инструкциями мистера Хауторна, взамен другого, трехгодичной давности, и датировано седьмым марта 1938 года. Документ хранился в специальном несгораемом шкафу в конторе нашей фирмы. Я упоминаю об этом факте, учитывая вчерашнее высказывание миссис Данн, что мне следовало сразу же ознакомить ее с содержанием бумаги, как только она была подписана. Естественно, никакого права я на это не имел, поскольку…
– Глупости! – оборвала его Мэй. – Просто вы не хотели нас огорчать. Например, я до сих пор не могу прийти в себя.
– Я тоже. – Глаза Джун так и впились в физиономию Вульфа. – Однако прошу запомнить, что мы с сестрами целиком и полностью удовлетворены теми фруктами, которые завещал Ноэль. Дело не в них… Пугает нас неизбежная сенсация в прессе и последующий скандал. Я о таком даже думать боюсь. Ведь мы совсем не ждали… подобной шутки… Это что-то немыслимое. Оставить почти все состояние какой-то…
– Женщине! – продолжила Эйприл.
– Хорошо, женщине.
– Но это же было его состояние, – заметил Ниро Вульф. – По-моему, именно так и нужно ко всему подходить.
– Что вы имеете в виду? – спросила Мэй.
– Да то, что чем меньше вы будете болтать и суетиться вокруг этого, тем скорее все забудется.
– Премного вам благодарны, – насмешливо сказала Джун, – но мы хотим кое-чего получше. Только одна публикация завещания уже стала бы настоящим ударом. Учитывая, что речь идет о миллионах… а положение моего мужа и сестер? Господи помилуй! Неужели вы не понимаете, что мы знаменитые сестры Хауторн, нравится вам это или нет!
– Почему же не нравится? – вмешалась Эйприл. – Даже очень нравится!
– Отвечай только за себя, Эйп! – Джун по-прежнему смотрела на Вульфа, не отрываясь. – Вы вполне можете представить, как это разделают газеты! Конечно, правильнее всего было бы сидеть себе тихо, ничего не делать и ни о чем не говорить, предоставить событиям идти своим чередом!.. Потому что теперь произойдет нечто кошмарное. Дейзи намерена опротестовать завещание!
Вульф нахмурился.
– Дейзи?
– Ох, извините. Мы совсем выбиты из колеи. Сначала неожиданная смерть брата. Потом – последствия: вчера – похороны, а теперь вот это. Дэйзи – его жена. Вернее, вдова… Сейчас она являет собой трагическую фигуру.
Вульф кивнул головой.
– Леди под черной вуалью.
– Ах, так вы знаете эту легенду?