. Короче, вы помните, как я обыскивал комнату Гриффа, мне нужно было найти ключ, но обнаружился он у Татума.
– Я просто поражаюсь, Ванс, – сказал Маркхем, – отчего этот пресловутый ключ вас с самого начала так заинтересовал.
– Трудно объяснить, но у меня было впечатление, что он-то нам тайну и откроет. Вы знаете, этот склеп просто очаровал меня своим стратегическим расположением, невозможно было себе представить, что убийца его никак не использовал. Мысль о семейной усыпальнице не давала мне покоя, и я решил спросить о ключе у миссис Штамм. С махинациями Штамма я его никак не связывал, чтобы ее не пугать. И когда ключа на месте не оказалось, окончательно убедился, что в нем-то вся и разгадка.
– Но как вы поняли, что виновным был Штамм? – спросил Маркхем. – Ведь это единственный человек, у которого вроде бы было отличное алиби.
Ванс медленно покачал головой.
– Напротив, дорогой Маркхем, он был единственным, у кого вообще алиби не было. Именно поэтому я и не спускал с него глаз с самого начала, хотя не исключал и другие варианты. Сам-то он, конечно, был уверен в прочности своего положения. Но ведь рядом с бассейном его одного только не было. Все остальные просто физически не смогли бы уничтожить Монтегю, поскольку торчали рядом с ним как на ладони, а у Штамма такую возможность исключало лишь его опьянение. Прикидывая все это, я постепенно подбирался к истине. Ведь Штамм мог только притвориться пьяным, совершить убийство, вернуться домой и напиться уже по-настоящему. Выяснив, что весь вечер он просидел в библиотеке, я, естественно, стал думать, куда бы он мог слить свои напитки.
– Но послушайте, Ванс, – запротестовал Маркхем, – если у вас сразу возникли такие подозрения, зачем было поддерживать эту дурацкую болтовню о драконах?
– Вовсе не такую дурацкую. Морское чудовище я тоже не исключал. Даже зоологи вам скажут, что подводная жизнь сейчас почти не изучена. Миссис Штамм совершенно справедливо смеялась над наукой. Ведь о глубоководных обитателях морей и океанов вообще ничего не известно. К тому же Штамм был страстным любителем подводной охоты. Нет, эту версию нельзя было совсем игнорировать. Хотя я и не принимал ее всерьез. Но коллекцию рыб Штамма решил все же осмотреть. Правда, ничего нового для себя не увидел. Зато нашел, куда он опрокидывал свой стакан.
– А Штамм гак и не понял, отчего это вы вдруг так заинтересовались его цветами, – улыбнулся Маркхем.
– И не говорите, – улыбнулся в ответ Ванс. – Как вы смотрите еще на одного «Пола Роджера»?
И он позвонил Кэрри.
Не прошло и года после этих жутких событий, как Лиленд и Бернис Штамм поженились. Надо сказать, что всё происшедшее крепко засело у них в памяти. Они построили дом на холмах возле Вестчестера и перебрались жить туда. Мы с Вансом даже приезжали к ним в гости.
Старый дом Штаммов остался без призора, и его разрушили до самого фундамента. Поместье отошло к городу, и там был устроен парк. Что касается Лужи Дракона, то ее больше не существует: воду отвели в сторону Спайтен-Дайвила, русло засыпали и теперь там растут цветы. Словом, о страшной трагедии сегодня ничто не напоминает.
А я, сам не знаю почему, часто вспоминаю Трейнора, дворецкого Штамма. Наверное, было в нем нечто, производящее на людей большое впечатление. Недавно я снова его увидел.
Мы с Вансом были в зоомагазине на Тридцать четвертой Восточной улице, где продаются тропические рыбы, и там с ним неожиданно повстречались.
Он тут же узнал Ванса и приблизился к нам, печально качая головой.
– Здесь так плохо моим любимым скатофагусам, – сказал он. – Не те условия, если вы понимаете, что я имею в виду.
Эллери КвинПоследняя женщина в его жизни
Глава 1Жизнь
Эллери стоял и смотрел, как Боат уносил шотландца.
Он чувствовал себя одиноким, словно на каком-то острове. Вдруг чья-то рука коснулась его запястья.
Эллери обернулся. Ему улыбался инспектор Квин. Меньше всего Эллери ожидал увидеть здесь отца.
– Эл, – сказал тот, – пойдем-ка. Я угощу тебя кофе.
«Старика ни в чем нельзя упрекнуть», – подумал Эллери, приканчивая уже вторую чашку в ресторане аэропорта.
– Послушай, мальчик, – говорил инспектор, – в нашей профессии нельзя слишком утруждаться. Временами нужно давать себе разрядку. Это никуда не годится: ты чересчур утомлен. Если бы я вел себя так же, мне бы давным-давно пришлось расстаться со своей работой. Ни один человек такое не выдержит.
Эллери торжественно поднял руку.
– Клянусь всеми святыми, что больше никогда…
И вдруг на другом конце зала он увидел Бенедикта с Маршем. Они о чем-то оживленно беседовали.
Все люди, как говорит Шоу, хотят добра.
Эллери не был исключением. С чего началась эта встреча? Почему она произошла? Простая случайность? Время на мгновение останавливается, человек погружается в прошлое и вот снова торопится своей дорогой, словно ничего и не было.
Если бы он только мог предвидеть!
Все потекло, как обычно, – пожатия рук, дружеские улыбки и так далее. Оба сразу приняли приглашение Эллери и присели за их столик. Они не виделись со студенческих лет в Гарвардском университете.
Для инспектора Квина Марш оставался всего лишь владельцем этой фамилии. О Бенедикте он, разумеется, знал больше. Джонни Бенедикт принадлежал к аристократическим кругам, но тем не менее регулярно поставлял бытовую хронику в женский журнал. Обычно он крутился в Монако или на греческих островах. Но в январе непременно летел на зимний фестиваль в Малагу, в феврале мчался в Германию, в марте присутствовал на национальных играх в Блумфонтейне и так далее. Каждый месяц у него был занят то песенными конкурсами, то парусными регатами, то смотрами породистых лошадей. Впрочем, тянулся он и ко многим другим вещам. Эллери всегда считал Бенедикта, слишком жадным до развлечений.
Джон Леверинг Бенедикт Третий не работал. Труд для него был самым глупым времяпрепровождением. Внешнее обаяние и полное отсутствие обидчивости выгодно отличали Джонни от других представителей его деградирующего класса. Был он стройным, невысокого роста, а его нежные руки и мягкие светлые волосы приятно дополняли картину, особенно для женщин. Вполне естественно, что вот уже много лет он числился в первой десятке мужчин, наиболее прославившихся своим воспитанием.
Дед Джонни Бенедикта со стороны отца приобрел когда-то значительные участки земли и леса в Венесуэле, превратившись таким образом в одного из первых древесных баронов на северо-западном побережье Тихого океана. А уже отец Джонни необычайно удачно вложил деньги в корабельное дело, оставив сына в труднейшем положении транжиры накопленных богатств. Во всяком случае, многомиллионное состояние давало его знакомым повод утверждать, что Джонни придется туго. Впрочем, газеты уверяли, что старается он не покладая рук. Алименты его, похоже, волновали не больше остального: Джонни недавно распрощался со своей третьей женой.
Эл Марш служил своеобразным катализатором в полной удовольствиями жизни Бенедикта. Он тоже занимал одно из десяти тысяч мест среди самых богатых людей высшего общества. И тем не менее трудился. Не из тщеславия и не из страха потерять состояние, а оттого, что не выносил потребительства. Ему претило дилетантство. Он с блеском окончил юридический факультет Гарвардского университета и прошел великолепную практику в Высшей судебной палате Соединенных Штатов.
На ярмарке женихов Марш считался хорошей добычей. Женщины находили его необычайно привлекательным: в обращении с ними он проявлял такта не меньше, чем со своими клиентами. Темноволосый, гораздо выше Бенедикта, он еще в колледже пострадал в боксерских стычках: нос ему сплющили, а подбородок словно отполировали. Кроме того, Марш немного косил. Казалось, он был рожден для того, чтобы объезжать лошадей и гонять в иностранных машинах. Кстати, то и другое он делал с большим удовольствием, если находил время. Кроме того, он страстно любил пилотировать самолеты. Летал с какой-то хмурой самоотдачей, объясняющейся только тем, что отец его погиб в авиационной катастрофе.
С Маршем было трудно найти контакт. Одни приписывали это его отчужденности, другие – просто сдержанности. Но в любом случае у Марша был очень узкий круг друзей. И к нему по праву относился Джон Бенедикт… Однако дружба их носила не только частный характер. Несмотря на то что Джонни унаследовал от отца почтенную адвокатскую фирму, в личных делах он всегда полагался на Марша.
– Ну, – проговорил Эллери, – рассказывай. Сейчас, очевидно, ты вернулся с Луны. Похоже, это единственное место, где тебе еще не пришлось побывать.
– А вот и нет, – ответил Бенедикт. – Пятнадцать минут назад мы с Элом прилетели из Лондона. Дела, знаешь ли. Да еще этот аукцион Сотби.
– И ты, конечно, должен был принимать в нем участие?
– Почему обязательно должен? – сказал Марш мученическим тоном. – Не представляю себе, кто бы смог уговорить покупателя отвалить за Моне такую сумму, как Джонни.
Бенедикт рассмеялся.
– А разве не твоим постоянным советам я обязан своей прибылью? – Он не только заикался, но и с трудом выговаривал букву «р», что придавало его речи известное очарование. Трудно было поверить, что человек, так произносящий слово «прибыль», может быть жадным до денег.
– Значит, вы его купили? – удивленно воскликнул инспектор Квин. – Выбросить столько деньжищ за кусок старого холста с красками на несколько центов!
– Только не называй никаких цифр, Джонни, – сказал Эллери. – Мои уши подобного не выдерживают. Наверное, устроишь из нее мишень в своем тире или что-нибудь еще, не менее остроумное?
Марш подал знак официанту.
– Не слушай клеветников, Эллери… Еще по порции!.. Наш Джонни действительно знаток искусства.
– Угу, – подтвердил Бенедикт. – А Эл мне помогает. Я был бы очень рад, если бы ты когда-нибудь приехал посмотреть мою коллекцию. И вы, инспектор, разумеется, тоже, – вежливо добавил он.