– Я пойду с тобой.
Не успели они выйти из дому, как Эллери, словно собака, почуявшая след, повернул к главному зданию. Отец схватил его за рукав.
– Пойдем-ка в другую сторону, – решительно сказал он. – Будем наслаждаться журчанием ручья.
– Какая от него польза, отец? Уж лучше послушать стереофоническую музыку.
– Но, Эллери, ведь ты направляешься к Бенедикту!
– Что ж такого? Я не собираюсь им мешать.
– Ну и катись! – рассердился старик и зашагал обратно. А когда Эллери возвратился, он спросил с опаской:
– Как там?
– Что «как», отец?
– Какие там дела?
– Я думал, тебя это не интересует.
– Ничего подобного я не говорил. Сказал только, что мы не должны вмешиваться.
– Весь дом в огнях, словно Таймс-Сквер. Но смеха ниоткуда не слышно. Вечеринка, видать, не из веселых.
Инспектор ухмыльнулся.
– Во всяком случае, тебе хватило мозгов, чтобы вернуться.
Но события их не миновали. В субботу, в самом начале первого (инспектор как раз собирался вздремнуть), к ним постучали. Эллери открыл дверь и увидел перед собой высокую ширококостную блондинку с пустым лицом фотонатурщицы.
– Я – миссис Бенедикт Вторая, – проговорила она тягучим голосом человека из южных штатов.
– Я так и понял. Вы – Одри Уэстон, – сказал Эллери.
– Это мой псевдоним. Я могу войти?
Эллери бросил взгляд на отца и отступил в сторону. Инспектор сделал шаг вперед.
– Ричард Квин, – представился он.
Он питал слабость к хорошеньким девушкам, а эта несомненно была хорошенькой, по крайней мере гораздо более симпатичной, чем многие другие. Личико у нее было просто кукольное.
– Инспектор Квин, не так ли? Джонни объяснял, что вы оба живете в домике для гостей. Представляете, грозил расправиться с нами, если мы будем вас тревожить. А вот я все равно пришла. – Она обратила свои серые, почти бесцветные глаза на Эллери. – Может, предложите мне что-нибудь выпить, дорогуша?
Когда она говорила, голова ее и руки находились в постоянном движении.
Эллери налил ей виски и придвинул стул. Она тут же уселась, откинувшись на спинку и скрестив длинные ноги. Все у нее было длинным: и ногти, и пальцы, и даже тлеющая между ними сигарета. Девушка была в свободной шелковой блузке и кожаной юбке. С плеча свисала кожаная куртка.
– Вы не удивлены, что я нарушила запрет Джонни? – спросила она.
– Во-первых, хотелось бы узнать о цели вашего визита, мисс Уэстон, – улыбнулся Эллери. – А во-вторых, сообщить вам, что мы с отцом приняли приглашение Бенедикта, дабы найти здесь покой и уединение. Но у вас, похоже, какие-то проблемы?
– Если так… – начал инспектор.
– Исчезло мое вечернее платье, – перебила его Одри Уэстон.
– Исчезло? – удивился инспектор. – Платье?
– Какая чепуха! – отрезал Эллери. – Просто кто-нибудь переложил его в другое место.
– А я говорю, оно пропало!
– Украдено, что ли?
– Значит, вы заинтересовались, дорогуша?
– Как вам оказать… но поскольку вы уже здесь…
– Платье стоило бешенных денег. Представляете – парижская модель? Черный шелк, вырез на спине и декольте. Оно мне необходимо, черт возьми! Разумеется, его стащили. Такие платья не суют куда попало… По крайней мере – я.
Эти слова сопровождались такой бурной жестикуляцией, что Эллери на ее месте почувствовал бы себя утомленным.
– А может, все просто объяснится, мисс Уэстон? Когда вы видели платье в последний раз?
– Я надевала его вчера вечером. Джонни любит соблюдать формальности, если в обществе собираются женщины…
«Значит, она намерена что-то у Джонни выманить, – подумал Квин-младший. – Или же все трое намерены…» Впрочем, он тут же отбросил эти мысли. Зачем думать о подобных вещах, словно тебя уже втянули в какое-то дело? Да и стоит ли ерунду называть таким словом?
– Перед сном я повесила его в шифоньер. Сегодня утром оно было на месте. Но когда я хотела переодеться к ленчу, платья в шкафу не оказалось. Я всю комнату перерыла. Ничего.
Кто еще живет в особняке?
– Эл Марш, конечно, Джонни, две другие бывшие жены, горничная и дворецкий. Последние, правда, уходили ночевать к себе домой. Но утром вернулись, и я спросила их о платье. Они на меня так посмотрели, словно я потеряла рассудок.
– А у других вы интересовались?
– Вы что, меня совсем за дуру принимаете? Какой в этом толк? Вор наверняка станет отрицать, а остальные… О, какая гадость! Скажите, вы не могли бы помочь мне, не привлекая ничьего внимания? Я бы сама обыскала комнаты Марсии и Элис, если бы не боялась, что меня застанут на месте преступления. И потом, не хочется, чтобы Джонни волновался. Я имею в виду, если он решит… Ну, да вы понимаете, о чем я толкую, мистер Квин.
Дабы не накалять атмосферу, Эллери ответил, что все прекрасно понимает, хотя на самом деле даже не догадывался, о чем идет речь. Инспектор смотрел на сына, как психиатр на своего пациента.
– А больше у вас ничего не похитили?
– Нет. Только платье.
– Мне кажется, – произнес инспектор, – что его по каким-то соображениям одолжили, либо мисс Кемп, либо мисс Тирни, и если спросить у них…
– Вот и выходит, что вы ничего не смыслите во французских моделях, – протянула гостья. – Они же словно картины Рембрандта. Их нельзя надеть, не выдав себя. Так зачем же им понадобилось мое платье? Нет, эта история для меня сплошная загадка.
– А горничная? – спросил Эллери.
– Да в ней всего-то от горшка два вершка и вес не меньше двухсот фунтов.
– Я подумаю, чем вам помочь, мисс Уэстон.
На прощанье она произвела несколько соблазнительных телодвижений, еще раз пять сказала «дорогуша» и удалилась, оставив после себя запах парижских духов. Не успела захлопнуться за ней дверь, как инспектор фыркнул.
– Только не вздумай, Эллери, действительно искать это идиотское платье. Ты же испортишь отдых и себе, и мне.
– Но я обещал…
– Значит, обещания не сдержишь, – буркнул инспектор и, устроившись поудобнее, принялся читать местную газету.
– Ты же собирался вздремнуть?
– Ну да, уснешь здесь! Глупая гусыня! Совсем меня взбаламутила. И все будет именно по-моему. Понятно, Эллери?
Но получилось совсем по-другому. В тринадцать минут второго к ним снова постучали, и в дверях возникла не девушка, а мечта, которую господь бог одарил пышным телом и, золотыми волосами. Ростом она была почти с Эллери и имела фигуру танцовщицы варьете из последнего ряда: длинные мускулистые ноги, крепкие бедра и высокая грудь. Одежда ее отличалась экстравагантностью: короткие штанишки на бретельках, а сверху свободный открытый жакет, который позволял демонстрировать все, что вообще можно было демонстрировать. Волосы на голове были завязаны в узел.
– Марсия Кемп? – сказал Эллери.
– Откуда, черт возьми, вы знаете мое имя? – У рыжей красотки был глубокий хриплый голос с нью-йоркским выговором («Судя по всему, из Бронкса», – подумал Эллери.) Ее зеленые глаза сверкали от гнева.
– Мне вас описали, мисс Кемп, – улыбнулся Эллери. – Входите, пожалуйста. Разрешите представить вам моего отца. Инспектор Квип из нью-йоркской полиции.
– Именно полиция мне и нужна! – воскликнула Кемп. – Никогда не угадаете, что со мной произошло. И главное – где? В доме у Джонни!
– Ну, и что же стряслось? – спросил Эллери, делая вид, будто не замечает взгляда отца.
– Какой-то проходимец стибрил у меня парик!
– Парик? – непроизвольно повторил инспектор.
– Господи, да парик же! Зеленый парик… Причем этот салат на голове обошелся мне в сто пятьдесят долларов. Сегодня утром иду я на завтрак или на ленч… все равно… не знаю, а когда возвращаюсь, парик-то уже тю-тю… усекли? Это событие так подействовало на мою нежную душу, что мне просто необходимо выпить… чистого «Бурбона».
Эллери налил ей такую порцию, которая свалила бы с ног полковника из Кентукки, но она проглотила ее, словно молоко, и опять протянула ему стакан. Он вторично наполнил его до краев. Однако теперь она просто взяла стакан в руку.
– Когда вы видели свой парик в последний раз, мисс Кемп?
– Я надевала его вчера к обеду, вместе с зеленым платьем. Джонни любит, чтобы женщины были в форме. Утром парик еще лежал на туалетном столике, а вернувшись с завтрака, я обнаружила, что там пусто. Если бы Джонни не был так чувствителен к разным скандалам, я бы переворошила все вещи этих вонючих потаскух… Не могли бы вы помочь мне отыскать его, Эллери? Как-нибудь незаметно? Чтобы Джонни не узнал.
– Может, вы сами засунули его куда-нибудь? – с надеждой спросил Квин-старший.
– Помилуйте, инспектор, кому же в голову придет засовывать куда-нибудь парик?
– Платье и парик, – произнес Эллери, когда они избавились от общества рыжеволосой танцовщицы. – Две бывшие жены лишились по одной вещи. Значит, логично было бы предположить, что и третья…
– Ах, мальчик, мальчик! – с упреком сказал инспектор, хотя и не вполне искренне. – Лучше вспомни о своем обещании.
– Я все понимаю, отец. Но ты должен признать…
Эллери и вправду становился сам собой: походка сделалась пружинистой, глаза сверкали былым огнем. Инспектор решил утешиться мыслью, что на сей раз проблема была совсем несложной, а значит, Эллери успеет еще хорошенько отдохнуть.
И когда Эллери во второй половине дня сказал: «Послушай, отец, если вся эта история имеет хоть какой-нибудь смысл, то и с третьей женой должно случиться нечто подобное…» – инспектор только ответил: «Я забираю удочки и иду на ручей, мой мальчик».
Позади главного здания был устроен бассейн длиной в шестьдесят футов. Пока его еще не освободили от зимнего тента, но садовая мебель на террасе уже стояла. Там в шезлонге грелась на солнце Элис Тирни.
Эллери тотчас же ее узнал. Посещая однажды по какой-то надобности брайтсвиллскую больницу, он видел Элис в форме медсестры. Она была рослой девушкой с отличной кожей, роскошной фигурой и простыми, но приятными чертами лица.
– Мисс Тирни? Вы наверняка меня не помните.