Одри театрально заломила руки.
– Мне так не хотелось, чтобы кто-то узнал… Понимаете, словно… словно я раздеваюсь у всех на глазах…
– Смелее, смелее, мисс Уэстон, – строго подбодрил ее Эффинг. – Стыдливость здесь ни к чему.
– Я говорила, что ребенок был зачат в последний раз, перед самым разводом. Но в действительности все получилось иначе. Просто я стеснялась признаться. Дело в том, что у нас были интимные встречи и после того, как мы официально развелись. Я говорю сущую правду, Эл! Хочешь верь, а хочешь нет, но чаще всего они случались у меня, а один раз даже в его машине… О, как стыдно! Но именно тогда и был зачат мой Дэви. Бедная моя малютка, бедная…
Ее глаза цвета северного моря пенились и бушевали, в клочья разметая надежду на то, что блондинка добавит традиционное в таких случаях определение «безотцовщина».
Казалось, что все присутствующие переполнены волнением. Даже мисс Смит тяжело задышала, открыв рот, не забывая, правда, об обязанностях стенографистки.
Марш выждал, пока норд-ост не успокоится.
– Если твой адвокат, Одри, не удосужился пояснить нам одну вещь, то это сделаю я. Никакие доказательства того, что ты находилась в интимной связи с Джонни после официального развода, не помогут выдать Бенедикта за отца твоего ребенка. И коли ты этого не понимаешь, то уж мистер Эффинг понимает наверняка.
– По-моему, вся твоя история – сплошная выдумка. Я имею в виду ваши интимные отношения после развода. О таких встречах мне бы наверняка стало известно. Некоторые тайны, доверенные мне Джонни, делают твою историю совершенно неправдоподобной. Она никак не вяжется с теми чувствами, которые он питал к тебе как к женщине. Может, стоит объяснить более подробно? Джонни всегда советовался со мной по таким вопросам, разумеется, не для того, чтобы выставлять их на суд общественности, но при необходимости придется, наверное…
– Вы не имеете права ничего утверждать, пока не проверили все факты! – воскликнул ее адвокат.
– Зато я имею право на собственное мнение, Эффинг! И его у меня никто не отнимет. И почему я должен от вас что-то скрывать? Засим, примите мои соболезнования, мисс Уэстон.
– Я этого так не оставлю, засранец поганый! – прорычала Одри, Перед ними стояла теперь обыкновенная Арлен Уилкинсон.
Эффинг быстро подтолкнул ее к двери.
– Плохо, – сказал Эллери, – очень плохо.
– А по-моему – наоборот – все кончилось прекрасно, – пожал плечами Марш. – По крайней мере, для Лесли.
– Да я об актерских дарованиях Одри.
– О, только представьте, какое несчастье! Мне так ее жаль! – проговорила Лесли. – Можете называть меня несовременной, но она же все-таки мать…
– Мать, – сухо начал Марш, – которая пользуется такими средствами…
– Тебе ничего наверняка не известно, Эл. Ведь Джонни мог…
– В том-то и дело, что не мог, моя дорогая! И потом, разве ты хочешь отказаться от состояния? Сама уже планы строила…
– Да, строила и строю… – В голубизне водной глади показались красные искорки. – Но в первую очередь…
– Извините, мисс Карпентер, – перебил ее инспектор Квин и вскочил на ноги. – Но полицейское управление Нью-Йорка тоже имеет на меня самые разные виды. Мистер Марш, вы не возражаете, если в будущем я стану звонить вам лично? Договорились? Эллери, ты идешь?
– Ступай, отец, – ответил Эллери, – у меня тоже есть кое-какие планы, касающиеся общественного прогресса. Лесли, разрешите мне проводить вас до дому.
Попытки инспектора Квина отбояриться от дела Бенедикта не увенчались успехом. А между тем, расследование никаких результатов не давало. Ничего нового о Фолксе его люди не выяснили, и старая ищейка начала надеяться, что скоро этому придет конец и он опять будет получать жалованье только за работу с родными нью-йоркскими преступниками.
Ко всему прочему, стало невозможно жить с Эллери.
С каким-то застывшим, диким взглядом он постоянно расхаживал по комнате, издавая звуки, не выражающие ничего, кроме растерянности. А когда отец спрашивал, что его беспокоит, сын лишь качал головой и затихал. Однажды, правда, он все-гаки ответил вразумительно. Вернее, ответ его состоял из нормальных слов: «Все дело в проклятом женском тряпье и еще в чем-то. И почему я никак не вспомню, в чем именно? Вспоминают же люди и не такое. А может, я вообще этого не знал? Напрочь забыл. А ведь ты тоже это видел, отец! Неужели и твоя память тебе изменяет?»
Но инспектор его уже не слушал.
– А как насчет Лесли Карпентер? – поинтересовался он. – Пригласи-ка ее куда-нибудь снова. Она отлично на тебя влияет. Действует как бальзам… Не хуже лекарства…
– Прекрасная причина для прогулок с девушкой! – в сердцах бросил Эллери. – Ходишь и смотришь на нее, как на пузырек с микстурой.
Вот так они и жили, пока однажды в их квартире на Центральной улице не раздался телефонный звонок из Брайтсвилла. На связь вышел начальник полиции Нейби.
Внимательно его выслушав, инспектор Квин повесил трубку и обратился к Эллери:
– Мы должны немедленно выехать в Брайтсвилл, мальчик.
– Зачем? Что еще случилось? – спросил тот, зевая. Он провел с Лесли богатую впечатлениями ночь за докладами, касавшимися решения проблемы преждевременного старения жителей больших городов.
Нейби удалось разгадать загадку огней, которые старик Хункер заметил во время своих ночных блужданий.
– Вот как? И что же? Какая-нибудь мышь замкнула проводку?
Инспектор фыркнул.
– Такого он не говорил! По-моему, он страшно недоволен тем, что происходит у нас в Нью-Йорке. Точнее, тем, чего не происходит. Такое впечатление, будто он уверен, что мы давным-давно его забросили.
Они прилетели в Брайтсвилл поздним вечером третьего мая, но к аэропорту полицейской машины им не подали.
– Разве ты не назвал Нейби наш рейс? – спросил инспектор.
– На тебя понадеялся.
– Хорошо еще, что Нейби сделал это не нарочно… Т акси!
Начальника полиции на службе не оказалось. Дежурный позвонил ему домой, и инспектор довольно громко заявил, что не надеется увидеть Нейби скоро. Тем не менее, последний примчался почти сразу.
Приветствия их были корректными, но сухими.
– Я еще не решил, что с ней делать. – сказал Нейби. – С одной стороны, обвинив ее…
– Кого "ее"? – осведомился инспектор Квип. – В чем обвинять?
– Разве я еще не сказал? – с безмятежным спокойствием проговорил Нейби. – Вчера поздно вечером Барлоу застукал в доме Бенедикта Элис Тирни. Она же и иллюминацию устроила, которую видел старик Хункер. Застигнутая врасплох, Элис рассказала мне такую нелепую сказку, что я даже засомневался, а не правда ли все это? В противном случае я не поручусь за то, что она не потеряла рассудок.
– Какую сказку, Анс? – поинтересовался Эллери. – Слова из тебя прямо выжимать приходится.
– Не хочется мне объяснять, – ответил Нейби. – Лучше будет, если вы все услышите из первых уст. Джо, позвоните мисс Тирни. Если она дома, пускай немедленно приезжает. Передайте, что с ней жаждут побеседовать Квины. Если не застанете, попытайтесь выяснить, где ее можно найти.
– А почему бы нам самим не заявиться к ней? – предложил Эллери. – С точки зрения тактики это было бы правильнее.
– Да примчится она, не сомневайтесь, – хмуро бросил Нейби. – После таких небылиц ничего другого ей не остается.
Элис появилась в кабинете Нейби минут через пятнадцать.
– Маленькая Элис всегда повинуется, если ее призывают к себе Квины, – произнесла она холодно. Эллери показалось, что девушка была под градусом. – Ладно, шеф, сидите, к чему эти церемонии. Особенно после вчерашнего.
– Мисс Тирни, вы нарушили закон о частной собственности, проникнув на территорию чужих владений. И чего же хотите теперь от Барлоу? Чтобы он поцеловал вашу ручку? Скажите спасибо, что мы не обвиняем вас в покушении на имущество умершего. Хотя это и сейчас сделать еще не поздно.
По сравнению с Элис Тирни, Нейби волновался много больше, и Эллери тотчас же понял почему. Элис Тирни была порядочной женщиной из хорошей брайтсвиллской семьи. А порядочные женщины из хороших семей, как правило, не влезают в чужие дома темной ночью (как и в других маленьких городках, начальник полиции защищал интересы средних слоев населения). Впрочем, Элис тоже была неспокойна. Ее обычно бесцветные глаза сейчас ярко блестели, и блеск их казался враждебным.
– Садитесь, Элис, – произнес Эллери. – И не могли бы мы побеседовать так, чтобы при этом вы не взирали на нас столь ненавидяще? Зачем вы забрались в дом к Бенедикту и что там искали?
– Разве Нейби ничего вам не объяснил?
– Мы только сейчас приехали. Садитесь же, Элис.
Она фыркнула, вздернула подбородок и села на предложенный стул.
– Очевидно, вы уже знаете о торжественном обещании Джонни подарить мне его поместье. Я сообщала об этом Элу Маршу.
– Да, Марш говорил… – ответил инспектор.
– А он говорил, что буквально поднял меня на смех?
– Мисс Тирни, – заметил Квин-старший, – неужели вы полагали, что такой опытный адвокат, как Эл Марш, серьезно воспримет подобные слова, если под ними нет никаких доказательств?
– Не хочу с вами спорить, инспектор Квин. И вообще спорить не собираюсь. Но я просто уверена, что доказательства такие существуют.
– И как же они выглядят?
– Наверное, это какая-нибудь записка или более солидный документ с подписью Джонни. Он сам мне признался, что, когда мы были женаты, наши отношения складывались гораздо лучше, чем отношения его с Марсией и Одри. И я, право, нс понимаю, почему он решил со мной развестись. Заботливость мою ценил, ведь я так ухаживала за ним после автомобильной аварии. Постоянно твердил, что оставит мне в наследство имение в Брайтсвилле. Естественно, я ждала, что он упомянет об этом в завещании. Но – увы! Потому я и убеждена, что свою волю он зафиксировал в какой-нибудь другой, оставшейся незамеченной бумаге. Ну, конечно, я знала, что просто так мне никто не поверит, хотя и сообщила обо всем Элу Маршу. Вот и получается, чт