— И плюс к этому Безопасность, — добавил Гарсия.
— Это только так называется, — сказал Рэмси. — И я не могу…
— Если ты начнешь болтать, я… — пригрозил Спарроу.
— Я как раз и собирался сказать, что в ряде случаев очень плохо слышу. — Он усмехнулся, потом нахмурился и посмотрел на Гарсию.
— Ты имеешь какое-нибудь отношение к смерти инспектора из Службы безопасности?
— Никакого, Господь свидетель, — произнес Гарсия.
— А к диверсии?
— Моим старым приятелям была необходима дополнительная уверенность, — он тряхнул головой. — Мне оставалось лишь засечь положение скважины, когда мы прибудем на место. Вместо этого я включил систему сигнализации еще тогда, когда мы были в наших водах. Поэтому они чуть не поймали нас.
— Как ты это сделал? — спросил Спарроу.
— Повысив напряжение в системе ультразвуковых импульсов: посредством замены определенной лампы.
— Когда ты решил не приводить врагов к скважине?
— Я никогда не собирался этого делать.
Спарроу почувствовал облегчение.
— Я сказал Беа, чтобы она, взяв детей, обратилась в Службу Безопасности, как только «Таран» выйдет из зоны радиосвязи, — и он замолчал.
— Попробуй расслабиться, — предложил Спарроу.
Гарсия вздохнул.
— Как там счетчик радиации, Джонни?
Рэмси взглянул на Спарроу, и тот кивнул в знак согласия.
— В-Л, — сказал Рэмси.
— Возможно, летально, — расшифровал Гарсия.
— Но уровень радиоактивности крови снижается, — заметил Рэмси.
— Хочешь, вколем тебе повышенную дозу де-карбоната и де-сульфата? — спросил Спарроу.
Гарсия взглянул на него.
— Продлим немного наше веселое сражение, не так ли? — улыбнулся он. — Ну, если ты так хочешь, командир. Но нельзя ли вколоть мне еще и морфий, а? — его улыбка выглядела усталой, будто на пороге смерти. — Агония так отвратительна!
Глубоко вздохнув, Спарроу в раздумье остановился.
— Это его единственный шанс, если только это можно назвать шансом, — сказал Рэмси.
— Ну хорошо, — согласился Спарроу. Он подошел к аптечке, подготовил шприцы и вернулся к койке.
— Морфий, — напомнил Гарсия.
Спарроу показал ему ампулу.
— Спасибо за все, командир, — сказал Гарсия. — Об одном прошу: пригляди за Беа и детьми.
Спарроу быстро кивнул и начал делать уколы: один, другой, третий.
Они подождали, пока подействует морфий.
— В машине осталось крови на восемь переливаний, — сказал Рэмси.
— Поставь максимальную интенсивность потока, — произнес Спарроу.
Рэмси повернул вентиль.
— А теперь, Джонни, мне хотелось бы услышать твою историю, — произнес Спарроу, не отводя глаз от Гарсии.
— Да в принципе, ты уже все знаешь, — сказал Рэмси.
— Подробности мне не известны, вот их-то я и хочу услышать.
«Ну прямо роль „рыцаря плаща и кинжала“ в фарсе. Спарроу через некоторое время раскрыл меня. Вероятно, не последнюю роль в этом сыграл Гарсия. Я был раскрыт и не подозревал об этом. Или знал?» — подумал Рэмси и вспомнил о своих неясных предчувствиях.
— Ну? — произнес Спарроу.
Рэмси начал тянуть время, чтобы успеть все обдумать.
— Какие подробности тебя интересуют?
— Рассказывай все с самого начала.
«Наступил момент кризиса, — подумал Рэмси. — Если Спарроу на самом деле психически ненормален, сейчас он сорвется. Но это единственный шанс. Я не знаю, как много ему известно. Поэтому придется рассказывать все».
— Начинай рассказывать, — сказал Спарроу. — Это приказ.
Глубоко вздохнув, Рэмси начал со звонка доктора Оберхаузена и совещания в первом отделе Службы безопасности у адмирала Белланда.
— И что рассказал обо мне твой дистанционный измеритель?
— Что ты являешься все равно что частью этой подлодки. Ты действуешь, как какой-то механизм, а не как человек.
— То есть, я машина?
— Если хочешь, то да.
— Ты уверен в правильности своего прибора?
— Не могут же врать химические процессы человеческого тела.
— Думаю, не могут. Но интерпретация может быть неправильной. К примеру, ты вряд ли мог правильно учесть изменения, которые происходят с человеком при пребывании на большой глубине.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты помнишь ситуацию, когда ты в рубке вошел в ступор?
Рэмси вспомнил охвативший его ужас, неспособность пошевелиться и обнадеживающую помощь Спарроу. Он кивнул.
— Как бы ты назвал это состояние?
— Временный психотический срыв.
— Временный?
Рэмси удивленно воззрился на Спарроу.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты уверен в том, что все твои действия на «Таране» были абсолютно нормальными?
Рэмси покраснел, чувствуя, как кровь приливает к лицу.
— И что ты за машина сейчас, командир?
— Электронно-вычислительная машина, — ответил Спарроу. — А теперь послушай меня, и выслушай внимательно. Подводники адаптировались к большему психическому давлению, чем может вынести обычный человек, и не теряют способности к активной деятельности. Мы АДАПТИРОВАЛИСЬ. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Некоторые — так, другие — иначе. Но каков бы ни был способ адаптации, с точки зрения людей, не находящихся под давлением, этот способ не вполне нормален.
— Откуда ты знаешь?
— Я должен это знать, — сказал Спарроу. — Как ты сам заметил, мой способ адаптации — стать человекомашиной. С точки зрения нормальности обычного человека у вас, психологов, есть свое название для нее.
— Шизоидная.
— Таким образом, моя психика расщеплена на независимые части. Во мне есть часть — если хочешь, назови ее схемой, — которая помогает мне сохраниться здесь, на глубине. Она верит в иной мир, потому что она должна верить…
Рэмси заметил разговор о себе в третьем лице и напрягся.
— Кто может лишить меня права быть здесь тем, кем я должен быть здесь? — спросил Спарроу и почесал подбородок длинными пальцами. — Я должен был знать, что именно я должен был делать. Поэтому я изучал сам себя. Я анализировал себя. Я вычислял каждое подсознательное движение, которое я замечал. Я был почти жесток с собой.
Спарроу замолчал.
— И? — осторожно произнес Рэмси.
— Я понял, что я псих, — сказал Спарроу. — Но эта ненормальность проявляется так, что я полностью соответствую окружающему миру. В этом сумасшедшем мире я являюсь нормальным. Нет, не психически здоровым. Ведь быть нормальным — значит просто быть адаптированным.
— Ты говоришь, что мир шизоиден, фрагментарен…
— А разве он таковым не является? — спросил Спарроу. — Где здесь не разорванные связи между частями? Покажи мне полную социальную гармонию! — он медленно покачал головой, показывая полное отрицание. — Это тоже давление, Джонни.
Рэмси слега подстроил регулятор потока, управляющий процессом переливания крови Гарсии, и посмотрел на спящего после укола наркотика инженера-механика. Расслабленное и мирное выражение лица, сейчас давления для него не существовало.
— Мы рассматриваем психическое здоровье с утопических позиций, — сказал Спарроу. — Как будто человек может находиться в мире, в котором на него ничего не давит, отсутствует всякое принуждение. Именно поэтому нас охватывает ностальгия, когда мы вспоминаем о теплых южных морях. Там минимальная угроза выживанию, — он снова покачал головой. — Каково бы ни было давление и какова бы ни была адаптация, наука всегда определяет ее как нездоровую. Иногда я думаю, что здесь и лежит истинный смысл библейской фразы: «Дети поведут их». Дети в большинстве своем не испытывают давления. Следовательно, они более здоровы, чем взрослые.
— Но они тоже испытывают давление, — сказал Рэмси.
— Другого характера, — заметил Спарроу. Нагнувшись, он пощупал пульс Гарсии. — На сколько переливаний осталось крови?
— На два.
— Радиационные показания?
Рэмси взглянул на счетчик и не поверил своим глазам.
— Пятьдесят на пятьдесят.
— Он выживет, — произнес Спарроу. В его голосе прозвучала абсолютная уверенность, приговор, не подлежащий обсуждению.
Рэмси подавил непонятный приступ раздражения.
— Откуда такая уверенность?
— Ты удивился, когда смотрел на счетчик, — заметил Спарроу.
— Просто чудо, что он дожил до этого времени, — неожиданно для себя самого голос Рэмси выдал его раздраженность.
— В том то и дело, что чудо, — сказал Спарроу. — Послушай, Джонни, вне зависимости от научных знаний и медицины есть нечто, что вы, люди, как правило, отказываетесь признавать.
— Что именно? — в голосе Рэмси звучала теперь уже неприкрытая неприязнь.
— Например, существовать с Богом в душе, быть в гармонии с миром — вот реальность по ту сторону чуда. Это очень просто. Ты входишь… скажем, в фазу. Если выражаться в технических терминах. Ты входишь в резонанс с волной, вместо того чтобы сопротивляться ей, стараясь сохранить свое «я», — в тоне Спарроу сквозила спокойная отчужденность.
Рэмси крепко сжал губы, чтобы не высказывать вслух свои мысли. А между тем его тренированное сознание психолога систематизировало выводы: «Религиозный фанатизм. Фрагментация сознания. Непоколебимая уверенность в собственной правоте. Очевидный диагноз: ярко выраженный параноидальный тип».
— Непосредственно твоя адаптация сложилась в результате твоего обучения и практики психолога, — заметил Спарроу. — Ты должен иметь возможность действовать. Ты называешь это нормой. Ты веришь, что я нездоров, и это является правильным с твоей точки зрения. В этом случае ты выше обстоятельств, ты управляешь ими. Это твой способ выживания.
Ты можешь манипулировать или управлять мной как подопытным животным, таким образом ты борешься с давлением, которое оказывает на тебя мир.
— Это чушь! — рявкнул Рэмси. — Это не имеет к психологии никакого отношения! Ты не вполне понимаешь предмет, о котором рассуждаешь.
— Если твоя диагностика верна, то что, скорее всего, со мной будет дальше? — спросил Спарроу.
Прежде чем Рэмси успел взять себя в руки, у него вырвалось: