– Я… мог бы… и тебя… – прерывисто, тяжело дыша, прохрипел Торвард.
Поняв, что его еще не убивают, Рамвальд конунг приоткрыл глаза. Жесткие, как железо, горячие и дрожащие от напряжения пальцы держали его за горло, а совсем рядом было смуглое, искаженное мучительной болью лицо, и две слезы ползли из глаз по щекам, поросшим черной щетиной. Белый старый шрам, шедший от правого угла губ до самого края челюсти, еще был виден и казался продолжением рта. Лицу Торварда это сейчас придавало сходство с мордой смеющегося тролля. Но Торвард не смеялся. Сейчас, при виде этого изломанного лица, становились ясны и его небрежная, надменная лень, и его лихорадочное веселье. У всего этого в основе была непрерывная, мучительная внутренняя боль, с которой он не мог справиться.
– Я мог бы и тебя… заставить платить мне дань, как Асмунда, – прохрипел он, с трудом переводя дыхание. – Я мог бы убить тебя, раз уж никто здесь не в силах сделать доброе дело и убить меня. Но ты принял меня как гостя… Я предупреждал, что я плохой гость, но я ничего не могу с этим поделать. Если уж меня занесло к вам, значит, так вам не повезло. Но я пришел к вам как гость, и вы меня приняли. Поэтому разойдемся мирно. Скажи твоим людям отойти.
Он ослабил хватку, дав Рамвальду конунгу выпрямиться.
– Назад. – Рамвальд вяло махнул рукой. – Все назад… Прекратите…
– Повеселились и хватит! – сказал вслед за ним Торвард, и его низкий хриплый голос как никогда был похож на рычание дракона. – Завтра мы уйдем. Только ты, конунг, сегодня переночуешь с нами, а завтра проводишь нас до кораблей. Просто чтобы убедиться, что все в порядке.
Остаток вечера перевязывали раненых и приводили в порядок двор. У фьяллей оказалось шестнадцать убитых, у кваргов – тридцать с лишним. Ранен был и Сигмунд хёвдинг. Наученные недавним опытом, фьялли устроили Рамвальда конунга на ночь в одном из своих гостевых домов, а в другом, по просьбе самого конунга, ночевали Бергфинн Тюлень, Гейрфинн Уздечка и еще двое знатных людей. Фьялли хотели точно знать, что у них снова не загорится крыша над головой, но дозоры на ночь выставили и те и другие. Внутри одной усадьбы это выглядело особенно странно и тревожно – словно два враждующих войска по какой-то удивительной причине устроились на ночлег вместе, чтобы завтра продолжить сражение. Йомфру Альделин всю ночь плакала от страха, втайне упрекая себя, что чуть было не полюбила это чудовище. Да он и ее разорвал бы на части, позволь она ему выплеснуть все то, что таилось в нем! Фру Оддрун причитала, напоминая, что она-де предупреждала, что дружба с ведьминым сыном до добра не доведет, и только глупая Эльдирид хихикала, любопытными круглыми глазами наблюдая всеобщее смятение.
– А говорят, что он проклят! – приговаривали хмурые хирдманы Рамвальда, понимая, что эта битва в собственном доме ими проиграна. – А дерется, как три великана! И другие бы не отказались от такого проклятия!
Утром Рамвальд конунг лично проводил Торварда с дружиной до кораблей. Точнее, фьялли взяли с собой хозяина дома, собравшись уходить.
– Не ждал я, что наша встреча так окончится, – с печалью говорил Рамвальд конунг, пока хирдманы сталкивали корабли в воду. – Я был дружен с твоим отцом… почти всегда. Раз, помнится, мы столкнулись с ним у берегов Дал Риады, но мы оба были тогда очень молоды, а тебя и даже Эдельгарда ярла еще не было на свете… Но это острова, мы делили будущую добычу. А так, чтобы в моем собственном доме… Говорят, ты хочешь завоевать весь Морской Путь и стать его единственным конунгом?
– Ты меня спрашиваешь, говорят ли это? – равнодушно ответил Торвард. Сегодня он был спокоен и даже вял, словно вчерашняя вспышка выжгла его душу и оставила без сил.
– Нет. Я спрашиваю, правда ли ты хочешь завоевать весь Морской Путь.
– Неправда. На самом деле я хочу умереть.
Рамвальд конунг посмотрел ему в лицо. В такое было трудно поверить.
– Я действительно проклят. Фрия Эрхина наложила на меня заклятье, что ни одно мое желание не будет сбываться, и чем желание сильнее, тем невозможнее его исполнение. А моя мать сверху наложила другое заклятье – что сильнее всего я буду хотеть смерти. Я хочу умереть. Но именно это мое желание не исполняется! И чем решительнее меня хотят убить, тем сильнее надежда, что мое желание умереть сбудется, и тем больше сил во мне просыпается, чтобы отразить опасность. Я не хочу, но мое проклятье меня заставляет, я хочу умереть, но вместо этого убиваю! Это замкнутый круг, опасный и для меня, и для моих врагов. Я буду носить мое проклятье по всем морям, пока не найдется человек с такой сильной удачей, которая одолеет его!
– Такой человек найдется, – пообещал Сигмунд хёвдинг. Держа на перевязи раненую руку, он тоже пришел посмотреть, как уходит в море кровный враг его рода. – Обязательно найдется.
– Не сомневаюсь. – Торвард окинул его взглядом и опять улыбнулся своей новой диковатой улыбкой, от которой его лицо посветлело, а правая половина рта приподнялась. – Но даже если ты родишь еще десять сыновей взамен этих двух, едва ли этот человек будет среди них. Потому что этот человек – я сам!
«Ушастый» уже качался на мелкой волне, и Торвард вспрыгнул на борт. Гребцы взялись за весла, и оба корабля двинулись вдоль мыса в сторону открытого моря. Торвард стоял на носу, повернувшись спиной ко всему тому злу, которое сюда принес.
– Конунг, а это правда? – окликнул его Эйнар с одной из передних скамей.
– Что? – не оборачиваясь, бросил Торвард.
– Ну, насчет проклятья. Что его возьмет тот, кто тебя убьет.
– Ты лучше сам скажи, откуда ты взял эту дикую «кольчугу Харабаны», – ответил Кетиль Лохматый. – Я-то с конунгом уже лет шесть, почитай, а впервые про нее слышу!
Хирдманы на носу корабля негромко засмеялись.
– Эйнар у нас теперь провидец! – заметил Сёльви. – Он ведь предрекал, когда мы сюда шли, что здесь мы найдем не пиво, а брагу воронов!
– Ворона он, а не провидец! – бурчал Ормкель. – Каркает, каркает…
– Ты, Эйнар, забудь эти твои глупости раз и навсегда! – мрачно бросил Гудбранд с передней скамьи. – Я ведь помню, как ты после той битвы с туалами острил насчет раны на спине. И после этого, когда Бергвид пришел в Аскефьорд, конунг получил копье в спину! Если бы он не выжил, я бы тебя убил, клянусь Тором! И убью, если такое еще хоть раз повторится!
– Так как же, конунг? – Ничего не ответив на этот справедливый упрек, ибо отвечать было нечего, Эйнар опять посмотрел на Торварда.
– Не знаю, – помолчав, отозвался тот. – Но может быть и так. Я теперь ничего о себе не знаю. Ну! – Он повернулся лицом к своей дружине. – Раз уж мое проклятье не дает мне жить мирно, пойдем туда, где нужно воевать! Пойдем к уладам. Это, я помню, весьма воинственный народ с отважными вождями. Пойдем туда и поищем, нет ли там такого удачливого человека, чтобы снести мне голову!
И дружина засмеялась и радостно закричала при этих странных словах. Даже под грузом проклятья Торвард конунг в глазах своих людей был сильнее и удачливее всех. И они твердо верили, что даже в таком состоянии он одолеет кого угодно и что все нападки его врагов кончатся очень плохо именно для последних.
Глава 3
Когда чужие корабли скрылись в море за горловиной Камбифьорда, пришла пора подсчитывать убытки. Округа Гребневой горы гудела, стонала и причитала. Все ближайшие дома были обобраны: фьялли унесли не только одежду и припасы, но и все ценное, что сумели найти: родовые серебряные кубки, украшения женщин, хоть сколько-нибудь стоящее оружие.
– Радуйся, хозяйка, что они не увезли на рабский рынок твоих дочерей и не подожгли ваш дом на прощание! – говорил Бьярни фру Ингунн, жене Ульва Седой Шкуры.
– А чем я буду кормить моих детей, ты мне скажи! – Хозяйка сжимала руками голову, глядя на пустую кладовку с рассыпанным по полу зерном. – Чем! Нам теперь до следующей осени сидеть на одной рыбе!
Бьярни было нечего на это ответить. Он пришел, чтобы оценить размер соседских убытков и выяснить, не смогут ли те уделить что-нибудь погорельцам. Но эти надежды не оправдались. Самим хозяевам теперь не хватало ни еды, ни одеял. Но если рыбу можно наловить в море, а дичи настрелять в лесу, так что голодная смерть жителям Камбифьорда все-таки не грозила, то восполнить прочие потери не так легко. Ни пива, для которого нужен ячмень, ни хлеба им теперь не увидеть вплоть до нового урожая. Оставшихся овец резать нельзя, иначе не хватит для воспроизводства стада, и новые накидки взамен унесенных можно получить, только охотясь на лесных зверей. И помогать домочадцам Камберга, отчасти виновным во всеобщем разорении, никто не хотел. Если бы не их доблесть, оставившая фьяллей в одних рубашках, чужаки, быть может, и не пошли бы по окрестностям.
Правда, совсем без крыши погорельцы не остались. К счастью, еще летом Сигмунд хёвдинг начал строить новый дом в двух роздыхах от Камберга – предполагалось, что туда с выделенным имуществом и частью стада переберется Арнвид, когда женится. Свадьба была назначена после весеннего тинга, но теперь родичей невесты следовало предупредить, что она отменяется, причем навсегда. И жилье Арнвиду больше не понадобится. Его кости остались под обугленными развалинами родного дома, и домочадцы даже не решались искать их там. В округе считали, что самое умное теперь – просто насыпать сверху курган и принести жертвы, чтобы успокоить духов, а больше ничего не трогать.
Новый дом был еще не покрыт крышей и не проконопачен, но полусотне человек нужно где-то жить, поэтому в тот же день, когда фьялли ушли, Бьярни поднял своих людей на работу. Свейн Сермяга одолжил им ножи и лопаты, чтобы резать мерзлый дерн, и крышу удалось покрыть. У него же нашлись запасы сухого мха, чтобы конопатить стены, и уже через два дня в новом жилище можно было разводить огонь. Часть мужчин стучала топорами и молотками, сколачивая лежанки, скамьи и столы, другая часть была в лесу с одолженными луками или в море. Лодки и снасти, к счастью, хранились в кора