– Макс! – начала было я, но он резко вскинул руку с планшетом, приказывая мне молчать.
Я и замолчала. Следующим номером программы могло бы стать сожжение на месте – а мне этого не хотелось.
– Но я бы очень хотел, чтоб ты не считала меня чудовищем, – отчетливо проговаривая каждое слово, сказал Макс, – просто потому, что я делаю то, что должен.
– Я и не считаю, – ответила я, стараясь, чтоб мой голос звучал максимально миролюбиво. – Я просто удивилась, Макс. У тебя очень твердый характер, даже жесткий. Зачем его прятать под маской простачка, я не знаю и не могу понять.
Макс кивнул. Мне подумалось, что на самом деле младший брат – тот еще кремень и глыба, хлеще Эдварда и папеньки. Просто до поры до времени ему удавалось успешно маскироваться, а потом началось шоу, и стало ясно, кто есть кто.
– Я не говорю, что мне это не нравится. – Я подошла к Максу вплотную и поцеловала его в щеку. – Если ты строишь из себя простака, значит, у тебя есть на это причины. Конечно, я хотела бы узнать, какие именно…
– Да ничего я не строю, – отмахнулся Макс. Похоже, он уже начал жалеть о том, что вообще завел этот разговор. – Я такой и есть. Размазня и недотепа, отец всегда так говорил. Заставил меня заняться отбором просто для того, чтоб ковать характер.
Он опустился на стул, нажал на кнопку пульта, и монитор ожил, показав бело-голубую заставку сетевого соединения. Я смотрела на слоган: «Умная связь – звони по всему миру!» – и никак не могла избавиться от ощущения, что Макса тоже использовали вслепую.
Пошел звонок. Я взяла Макса за руку и сказала:
– Нам с тобой нужно найти что-то общее. То, что нас сблизит.
Он кивнул, соглашаясь. Связь установилась, и на экране возник папаша Финниган в своем кабинете. Драконы, конечно, любят пафос и роскошь, но старый Финниган переплюнул всех – золота, кожи и красного дерева было столько, что у меня зарябило в глазах.
– Ну что, – сказал он, не утруждая себя такой мелочью, как приветствия. – Печать поставили. Молодцы.
Я не удивилась. Если уж Кристиан Семеониди был в курсе нашего поменявшегося семейного положения, то папаше Финнигану знать об этом сам бог велел.
– Папа, Инга хотела с тобой поговорить, – начал Макс, но папаша Финниган только отмахнулся.
– Про смерть Мари? Не стоит. Все и так в трауре.
Неудивительно – драконы могут презирать всех за пределами семьи, но гибель одного из них показывает, что они смертны. Тем более если это такая страшная гибель.
– Не сомневаюсь, – сказала я и спросила: – Что у вас есть по феномену драконобоцев?
Папаша Финниган вопросительно поднял левую бровь.
– Драконьи семьи много веков отслеживают драконоборцев, – продолжала я. – Вы тоже нашли меня не просто так. И раз уж грядут перемены, то я хочу знать то, что знаете о нас вы.
Старый Финниган задумчиво посмотрел на меня, словно прикидывал, как много мне следует узнать. Я с вызовом взглянула на него: мне нужно было все.
– Ну, для начала – женщин-драконоборцев было две за всю историю, – неохотно начал он. – Святая Магда и ты. Про святую Магду знаешь?
– Спутница Хорхо-Победоносца, – ответила я. – Он называл ее своей сестрой во Господе.
Папаша Финниган криво усмехнулся – так, словно полумифические дела далеких лет касались его напрямую.
– В библиотеке патриарха есть апокрифическая легенда, – продолжал старый дракон. – Магда соблазнила пятерых патриархов драконьих семей и всех их сыновей. Вот силища, правда?
Я пожала плечами. Мне не хотелось обсуждать чужой моральный облик. Я стремилась узнать о том, что делать дальше.
– И именно эти семьи уцелели после того, как Хорхо, – папаша Финниган скорчил такую физиономию, словно отведал коровьего навозу, – истребил всех остальных драконов. Он ведь не смотрел, младенец перед ним или старик. Магда тоже должна была убивать, но не стала. Сумела отстоять их перед Хорхо, и он сдался… Он был безумен, да, но он тоже любил Магду. Потом она прожила долгую жизнь, спасенные были ей благодарны. Упросили патриарха признать ее святой.
– Смерть, спасение и соблазн, – вспомнила я слова Кристиана.
Папаша Финниган кивнул.
– Вот именно. Чарам женщины-драконоборца не может противостоять ни один дракон.
Ага, вот, значит, почему Эдвард никак не уймется. Дело не в том, что задета гордость прекрасного принца, – он просто не может бороться с тем, что его обуревает.
– Я пришлю тебе пару книг, – произнес Финниган. – Почитаешь, вникнешь в детали… Дело в том, что есть сейчас люди, которые снова хотят устроить кровавую бойню. И если ты спасешь хотя бы одного моего сына… – Он сделал паузу и закончил: – То считай, что ты спасла всех нас. В святые протащим.
Он не глядя ткнул пальцем в пульт управления, и связь оборвалась. Несколько мгновений я глядела на бело-голубой логотип, а потом обернулась к Максу. Он смотрел на меня с ужасом и надеждой.
На следующий день я вышла в сад и обнаружила там Милли и Эдварда. Вовремя удалось остаться незамеченной: я скрылась за кустами садовых роз и навострила уши.
Милли рисовала. Каждое утро она выходила в сад с мольбертом, и одного взгляда на ее акварели хватало, чтоб понять: девушка очень талантлива. Моя неприязнь к папаше Дварксону росла и крепла. Он собирался оторвать птице крылья, запереть ее в клетке и полностью лишить будущего. Жена и мать – вот и вся доля.
А Милли хотела совсем другого и имела смелость идти своей дорогой.
– …это не то, чем я бы хотела заниматься. – Ее голос был ровным, спокойным и твердым. – Каков там максимум для жены дракона? Благотворительность?
Только сейчас я поняла, что влипла. Я ведь теперь тоже была женой дракона. И с Макса вполне станется запереть меня дома после того, как отбор закончится.
– Вообще-то я меньше всего хочу жениться, – признался Эдвард.
Я с трудом сдержала ехидное хихиканье. Может, они сейчас что-нибудь сообразят на пару?
– Зачем тогда все это заварили? – поинтересовалась Милли.
Эдвард горестно вздохнул.
– Приказ отца. Старший сын драконьей семьи должен быть женат.
– Понятно. Вы ведь руководите частью семейного бизнеса, верно?
Эдвард не ответил. Может, просто кивнул, но мне не было этого видно с моего места.
– Вот и давайте решим это, как деловые люди, – предложила Милли. – Вам нужен статус женатого мужчины. Я вам этот статус обеспечу. Но взамен вы никоим образом не станете посягать на мою свободу. Я вольна жить своей жизнью, учиться и работать.
Какая-то мошка вылетела из крупного розового цветка, скользнула по моему уху и с недовольным жужжанием поспешила прочь. Милли вела опасный разговор – хорошо еще, что в эти дни не было съемок и часть девушек уехала в ближайший город отдохнуть и развеяться, иначе их запросто могли подслушать, как я сейчас.
– Есть определенные нюансы, – заметил Эдвард. – Выход в свет, визиты родственников…
– Это можно потерпеть, – согласилась Милли. – Скорее всего, дальше я буду в основном жить инкогнито. Новые документы обеспечите?
Ничего себе! А домашняя девочка – та еще авантюристка. Впрочем, невольно станешь просчитывать каждый шаг, если у тебя такой папаша, как Дварк Дварксон.
– Это я обеспечу, – усмехнулся Эдвард. – Хотите учиться под чужим именем?
– Именно так. Вы меня правильно поняли.
Вновь возникла пауза. Должно быть, Милли всматривалась в акварель, прикидывая, где и что еще добавить.
– Красивые у вас рисунки, – вдруг заметил Эдвард. – Я уже давно заметил.
– Если хотите подольститься, то не стоит, – сухо оборвала Милли. – А если вам действительно нравится, то повесьте пару акварелей в кабинете. Анхель Моорт очень хорош.
Я не очень люблю живопись, но морские акварели Моорта мне нравились. Было в них что-то живое, энергичное и таинственное, как и само море.
– У меня есть, – сообщил Эдвард. – Купил «Келленвайтский утес» несколько лет назад.
Милли усмехнулась.
– Грамотно вложили деньги. Моорт дорожает.
У меня заболела спина из-за нахождения в неудобной позе, и, чуть сместившись за кустами, я села прямо на траву. На светлых брюках наверняка останутся пятна, ну да и бог с ними. Не последние.
– Он мне понравился, – вдруг признался Эдвард таким тоном, словно его застали за рукоблудием. – Действительно понравился. Я даже подумал, что он дракон.
– С чего бы это? – скептически осведомилась Милли.
Нет, все-таки девочка умница, выбрала верный стиль общения. Эдвард привык, что женщины умоляют его обратить на них внимание, и вооружилась равнодушием и скепсисом, которые прекрасно выбивают из зоны комфорта. Это был правильный путь.
– Когда я начал летать, – негромко сказал Эдвард, – то у меня было чувство, что мир падает и я падаю с ним. И непонятно, чем все закончится. У Моорта – то же самое. Он летит куда-то, и я с ним лечу.
Снова тишина. Должно быть, Эдвард сожалел о минуте откровенности, а Милли не знала, как на это отреагировать. Потом она сказала:
– Должно быть, это очень захватывающе.
– Что именно? – не понял Эдвард.
– Летать, конечно, – объяснила Милли таким тоном, словно сетовала на недогадливость собеседника. – Я никогда не летала…
– А хотите? – вдруг предложил Эдвард.
Скрипнула скамейка – должно быть, он поднялся и подошел к Милли.
– Шутите? – недоверчиво спросила она.
А ведь после полета она обязательно влюбится в своего будущего мужа, и их фиктивный брак со временем станет самым настоящим.
– Ни капли! – весело ответил Эдвард. – Давайте руку.
В следующий миг по саду разнесся восторженный девичий вопль – дракон прянул в небо огненной стрелой и, раскрыв крылья, полетел на север. Я с легкой тоской смотрела ему вслед – мне-то прекрасно было известно, каково это: лететь, захлебываясь от восторга, и всем сердцем чувствовать, что мир, открытый, беззащитный, лежащий под тобой в своей трогательной обнаженности, принадлежит только тебе.
Когда дракон исчез, я поднялась с травы. Зеленых пятен на одежде не осталось, вот и хорошо. Можно рассказать папаше Дварксону о том, что его дочь поладила с Эдвардом Финниганом и свадьбе быть. Тоже хорошо.