Драконье лето — страница 3 из 3

КОРЛИН

ГЛАВА 1Квентин

Кап… Кап…

Чьи-то шаги, все тише и тише. Шаги? Нет. Здесь никого нет. Кажется, нет и меня. Тело исчезло. Я плыл в черной глухой пустоте, под веками взрывались круги света. Сердце билось все медленнее и медленнее. Кажется, я должен был знать почему, но голова отказывалась думать.

Кап, кап, кап…

Сколько недель прошло? Или минут? Я больше не могу здесь… но вода продолжала капать, и я знал, что буду слушать еще вечность, а потом придется все начать заново.

Глаза слипаются. Как в ту ночь, когда родители ушли. Точь-в-точь…

…Я устраиваюсь в кровати поудобнее. Глаза слипаются. Почему отец не понимает, что я хочу спать?

— Нам нужно уйти, — говорит он.

— Надолго?

— Насовсем.

— Я бы очень хотела остаться, — тихо говорит мама. Она стоит в углу, и тень от рыбацких сетей окутывает ее, как звездный свет. — Но это буду уже не я. А зачем тебе кто-то другой?

— Мне? Мне вообще никто не нужен, — сонно говорю я. — Но завтра я буду запускать воздушного змея, и я возьму тебя с собой.

— Не получится, — она качает головой. — Завтра мы будем далеко-далеко.

— Тогда я полечу с вами? — с надеждой спрашиваю я. — Можно?

Они переглядываются.

— Ну вот представь, — серьезно говорит мама, — что во всем мире никто не умеет летать.

— А я?

— И ты. И папа. И вообще кто угодно. А про тех, кто умел, помнят только ложь и грязь.

— А на самом деле они ничего плохого не делали?

— Ну… не все, — кашляет папа. — Некоторые очень даже постарались, чтобы благодарные потомки их запомнили как следует.

— Ты хочешь, чтобы так было? — безжалостно завершает мама.

— Нет, — растерянно отвечаю я. — А так точно будет?

— Так уже есть.

— А если вы уйдете и будете драться? Все запомнят, что вы были хорошие?

Папа фыркает и сотрясается в приступе беззвучного смеха.

— Вот уж точно, устами младенца!.. — отсмеявшись, произносит он. — Если мы не станем бороться, Квентин, очень скоро никого из нас не останется, и историю напишут победители. А фантазия, уверяю тебя, у них очень богатая. Если мы не будем делать настоящее, от будущего останутся рожки да ножки.

— А может, ну его, это будущее? — с надеждой спрашиваю я. — А?

Папа и мама одновременно опускают глаза, и я понимаю, что ничего не получится.

— Тысячи лет назад было по-другому, — мягко говорит мама. — И если мы не уйдем сегодня, никогда больше не будет.

— А почему мы сами не можем уйти тысячи лет назад?

— Потому что это трусость, — твердо отвечает папа. — Это наш мир. Наш дом. Мы оставляем его тебе.

Мама улыбается сквозь слезы. Мне кажется, если она подойдет, то останется насовсем. Она не подходит.

— А если у вас не получится? — требовательно спрашиваю я.

— Значит, получится у тебя, когда вырастешь.

Мы молчим. Я почему-то знаю, что ни маме, ни папе совсем не хочется лететь домой. Там теперь те, без крыльев, и маме с папой они не обрадуются.

— Обещай мне одну вещь, — говорит папа. — Здесь тебя никто искать не будет, если ты сам себя не выдашь. Пока растешь, не распускай крылья, ладно?

— А вдруг я разучусь летать, когда вырасту?

— Этого никогда не случится. Ты полетишь, Квентин. Ты вернешься домой.

Я долго думаю. Мне хочется в небо, но еще больше мне хочется, чтобы рядом, в пушистых облаках, была мама, а за спиной, отставая на взмах крыльев, летел папа. Без них мне страшно.

Но я никогда не скажу об этом папе.

— Обещаю.

— Ты полетишь.

Он целует меня в лоб, быстро поднимается и выходит.

— Мама?

Мама оборачивается.

— А я правда буду летать?

Она улыбается.

— Конечно. Но ты никому не говори, хорошо? Я люблю тебя.

Дверь с тихим стуком закрывается за ней.

Я хочу встать, но ноги такие тяжелые, а в кровати так тепло. И я закрываю глаза, а во сне два воздушных змея поднимаются над лужайкой и летят над ночными холмами.

…Их больше нет. А скоро, кажется, не будет и меня.

Вода на лбу. Кап, кап, кап…

Я попытался открыть глаза, но тяжелые веки не слушались. Рук и ног я не чувствовал. Как в далеком сне, как в страшном кошмаре, только страха не было. Ни страха, ни боли, ни скуки — ничего. Сознание ускользало, мысли смешались в усталое пятно.

Чья-то рука коснулась моей щеки. Не нежно и не грубо — растерянно.

— Ты меня слышишь?

Другой голос, мужской. Я не расслышал слов.

— Сейчас.

Ледяная игла ужалила в сгиб локтя. Я дернулся и понял, что больше не сплю.

Квадратная комната мало чем отличалась от той, где держали де Вельера. Только ни мебели, ни цепей тут не было, а пол был залит водой, в которой мирно поблескивали звезды.

В дверях маячила знакомая фигура. Темные волосы рассыпаны по плечам, пустой рукав торчал из-под плаща. Эрик?

Кто-то схватил меня за плечи.

— У нас меньше минуты. Сможешь идти?

По пальцам и бедрам бежало тепло, пробуждая от дремоты.

— Да. Теперь да, — я повернулся. — Лин…

Она прятала что-то в поясную сумку. Волосы заплетены в короткую и острую, как рапира, косу, светлые глаза смотрели прямо и зло.

— Сколько времени прошло? — чужим голосом спросил я.

— Две недели, — Лин протянула руку. — Почти три. В городе сейчас не очень уютно.

— Что там происходит?

— Так… всякое.

— Я, кажется, догадываюсь…

Опираясь на руку Лин, я прошел несколько шагов. В глазах плыл туман.

— Осторожно, здесь… — Лин затихла. Сверху по воздуху спускалось розовое пятно.

Эрик, молчавший все это время, коротко выдохнул.

Туман сгущался. Я протер глаза, но муть не ушла. Отчетливо я видел лишь пространство размером с монету; по краям клубился водяной пар.

Рядом Лин беззвучно обнажила кортик. Что происходит?

Розовый силуэт коснулся пола, и передо мной разом выросла косая огненная стена. Лин нелепо дернулась, перелетела через порог и с криком врезалась в колонну. Меч с глухим звоном ушел под воду.

В лицо плеснул раскаленный воздух, проясняя зрение, и я наконец разглядел всю картину: Эрика, стоявшего абсолютно неподвижно, Лин на полу, нахохленную, со сжатыми кулаками, и… Эйлин у перил, в ночной сорочке.

Кажется, я предпочел бы видеть пятно.

— Вам не стоило меня будить, господа, — Эйлин устало облокотилась на колонну. — Квентин, простите, но я вас не отпущу. И вам двоим не советую.

Хрупкая безоружная женщина, полуодетая и босиком. Кусок шелка на тонких лямках и цепочка на шее… и не поможет ни кортик, ни рапира, ни нож, ни кулаки: маг действует быстрее, а огонь плавит металл.

— Ловушек не было, — мрачно заявила Лин, поднимая голову. — Ни под дверью, ни в пружинах.

— Потому что вы не смотрели на дверь изнутри, да и не могли посмотреть, — качнула головой Эйлин. Вы же не думаете в самом деле, что я проведу для вас курс по ловушкам, не сходя с места? То, что я не краснею, не значит, что я не смущаюсь.

На ее шее блеснула цепочка. Эйлин поднесла было руку к груди, но тут же выставила кисть ладонью вперед.

Лин переводила взгляд с Эрика на нее. У обоих темные волосы мягкими волнами ложились на плечи, у обоих лихорадочно блестели глаза. И взгляды их скрещивались, но не прямо, а в какой-то невидимой точке, здесь — и в другом времени.

— Эйлин, вы даже его не выслушали, — негромко сказал Эрик. Я почти забыл звук его голоса. — Может быть, поговорите хоть сейчас?

— Квентин сейчас не в том состоянии, — ее голос прозвучал хрипло. — Я… помню, как это бывает.

В свете огненной плоскости ее рука казалась кроваво-красной. С пальцев палило, мучительно отдаваясь во лбу. Пепел, хоть бы это скорее кончилось. Как-нибудь…

Далеко вверху прозвенел смех. Лин, на что-то решившись, потянулась за пазуху.

— Уходите, — добавила Эйлин мягче. — Вы же понимаете, что я… не буду никого звать. Или вас отнести к выходу?

Лин выбросила вперед руку. Сверкнула огненная молния, и от камней пошел пар. Когда туман перед моими глазами в очередной раз рассеялся, Лин сидела в огненном колодце, окруженная осколками стекла, а у ног Эйлин замерла тонкая струйка воды.

— Ведь как получается, — задумчиво сказала Эйлин. — Марек возвращается из Херры, прихватив библиотеку рода Кор и совершенно случайно встречает молодого волшебника, чьи способности превосходят все виденное Мареком ранее. Мало того, Марек знакомится с девушкой, которую когда-то нянчила его сестра — сестра, перед которой он так и не искупил вину.

— Я, кажется, вижу, куда ты клонишь, — произнес Эрик, но Эйлин жестом заставила его замолчать.

— Девушку ранят, что обостряет чувство вины и привязывает Марека так, что он даже не пикает, когда та вызнает некоторые тайны ордена. Между делом Марек учит ее взламывать замки и обезвреживать ловушки. Как ни странно, вместо благодарности девушка помогает своему другу-волшебнику залезть в архивы Галавера. Вы следите за мыслью?

— Вполне, — Эрик прикрыл глаза.

— И теперь, когда юного Кора все-таки разоблачают и пора его вытаскивать, в дело вступает тот, перед кем виновата я. Цепочка чистейших случайностей, а?

Мы молчали. Жар в локте начал ослабевать, вода сковывала ноги. Огненные плоскости изгибались, потрескивали, как когда-то на занятиях. Как Эйлин их держит? Пепел, я так ничему и не научился за эти недели…

— Ты поверишь мне, если я расскажу, как было дело? — спросил Эрик, не открывая глаз.

— Поверю, — медленно сказала Эйлин. — Тебе поверю.

— Я учился сдерживать дикий огонь восемь лет, — он уселся на камни, прислонил рапиру рядом. Эйлин, помедлив, села неподалеку от Лин, подобрав под колени тонкий шелк, и лишь я остался стоять. — Если бы я не потерял руку, у меня не получилось бы никогда. Квентин усвоил эти знания за восемь дней. Я не знаю, кем ему приходится Корлин, но его способности он унаследовал в полной мере.

— Жители Херры это подтвердят.

— Херра была актом отчаяния. Тебе это не близко, потому что владеющий огнем не отчается никогда. А вот первые маги, не знавшие, что им делать с собой…

— Мы ими были. Десять, пятнадцать лет назад. Но мы справились. — Ее голос зазвучал неуверенно, тускло.

— А мы нет. Я помню Галавер перед войной. Мы жаждали свободы, все мы — свободы от самих себя. Мы больше не умели жить по-старому, без тонкого огня, купаясь в озерах лести, которой мы не заслужили. Помнишь поговорку: «Мы стоим на плечах гигантов»? Я не терплю этих слов. Беспомощность, которая окутала всех перед войной… было в этом что-то противоестественное.

— И ты полетел в Галавер, чтобы вернуть себя?

— Я хотел стать защищенным. Я остался беззащитен, но с книгой смогу защитить кого-то еще… своих детей, может быть.

Эйлин вздрогнула. Их руки лежали на полу, разделенные одной каменной плиткой.

— А Квентин? Что ищет он?

— Вы нашли, когда об этом спросить, — хрипло прошептал я. Язык заплетался, мысли путались. Вместо каменной галереи и звездного неба я видел длинный серый коридор, в котором царило безмолвие. Голоса кружились в нем, как замковое эхо.

— Свое прошлое, — донеслось до меня. — Помнишь детство? Ты всего лишь хотела закусить лепесток, а изо рта вырвался огонь и спалил весь куст. И никто, ни один человек в мире не мог объяснить, что с тобой, пока сестра не замахнулась мокрой тряпкой… Представляешь, как и с кем рос твой ученик? Он нашел утешение в мифах, в легендах. Он верит, что огненный век вернется — иным, в другом обличье. Как верю я… как, не признаваясь никому, верим все мы.

— Рик, прошлое не возвращается. Оно манит, напоминает о себе, но не вернется.

— Оно не вернется таким, каким мы его помним, но память обманчива. Квентин сберег нашу суть: семью, дом, огонь в очаге. Лет двести назад он стал бы лучшим хранителем традиций, что видел мир, — после Первого, конечно. Хотя, если вспомнить, как хранил нас Первый…

— Ты говоришь о власти…

— О надежде. — Их руки почти соприкасались. — Ты дала волшебникам надежду, Эйлин. Ты, Дален, тот мальчик, который писал стихи в моей комнате… Кто скажет, что драконы не достойны того же?

Эйлин еле слышно выдохнула.

— Уходите, а? Только твоего дара убеждения мне сейчас и не хватало, — она мотнула головой и встала. Шелк на секунду распахнулся, обнажая ноги, но Эйлин словно этого не заметила. — У нас на руках три сожженные деревни и волна новых горожан, на юге встает море. Люди паникуют, деньги теряют ценность, а ты говоришь о том, что драконам не хватает былого величия!

— Я видел Вельера, — негромко сказал Эрик. — Тогда, после визита в ваш замок, он выходил меня, он и его люди. Он во власти отчаяния. Я не смогу убедить его: мне не взлететь. Я никто. Ты не понимаешь или не хочешь понять?

— Ты сможешь уговорить остальных на Серых холмах. Они убедят Вельера. Остановите пожары, возвращайтесь и забирайте Квентина. Только так, и никак иначе!

В подтверждение своих слов Эйлин шевельнула рукой. Огненные плоскости мигнули и исчезли, и откуда-то подул теплый ветер. По воде пошла рябь.

Лин закрылась руками: поток горячего воздуха сбивал ее с ног, волок по полу, не давая встать. Эрик поднес руку к горлу, будто задыхаясь. По щекам Эйлин катились слезы, мгновенно высыхая на жестоком ветре.

Зрение угасало. На меня никто не смотрел, но это было и не нужно: полуослепший, оглохший, я мог только силиться разглядеть, чем все закончится. Да и зачем? Все было ясно и так.

Что-то крикнула Лин. Мне ее голос показался сорванным шепотом. Почему еще не бежит охрана? Мы так долго говорили, разбили сосуд с водой, уронили меч…

Меч!

Сквозь воду он казался круглым, как бутыль с вином. На пузатой черной рукояти переливалась золотая оплетка, сходясь на едва заметном выступе.

Не думая ни о чем, кроме нарастающей боли в висках, я рухнул на колени. Пальцы вцепились в рукоять меча и сомкнулись на рычаге.

Струя вылетела, шипя и пенясь, как водопады Сорлинн. На миг передо мной выросла радуга, а в следующую минуту вода ударила Эйлин в лицо, разом окатив до пояса.

В наступившей тишине было слышно, как с острия сползают и падают в воду последние капли.

— Ты догадался, — прошептала Лин. — Спасибо.

Шатаясь, я выбрался из камеры. Эрик молча забрал у меня муляж меча.

— Вы уйдете, — тихо сказала Эйлин. По ее лицу катились капли, тонкая сорочка облепила тело. — Я не могу вас остановить и не могу допустить, чтобы вас схватили… пепел, как глупо получается… Там, в конце галереи, есть проход. Идемте, я покажу. Квентин, дайте мне руку: вас трясет.

— Вас тоже.

— Значит, будем трястись вместе. Когда Дален узнает, что я вас вывела, я буду жалеть, что не убежала с вами, — она откинула косу за плечо, выпрямилась. — Идемте!

— А ты убежишь? — почти шепотом спросил Эрик Рист.

— Я кричу во сне, — не оборачиваясь, уронила она. — И скучаю по ученикам, даже по самым непутевым. А когда вижу огненные браслеты, начинаю падать с крыши. Я плохая компания, Рик.

До конца галереи мы дошли молча.

В светло-серой стене не выделялся ни один квадрат. Эйлин зашла за колонну и ткнула куда-то босой пяткой.

Несколько секунд ничего не происходило. Потом что-то щелкнуло, и каменная плита в полу приподнялась.

— Этот проход выходит в парк, — Эйлин повернулась к нам. — У вас полчаса.

— Не знал даже я, — Эрик опустился на колени. — Как?

Я вспомнил давний разговор. «Маги любят это место»…

— У меня было много времени. Марек тоже знает; теперь, когда знаете и вы, его завалят.

— Жаль… Там темно.

— У меня есть зажигалка, — Лин закусила губу. — Марек подарил. Я хотела ему вернуть, оставить под дверью. Не смогла.

— Значит, дойдете, — Эйлин отступила от колонны. — Пора прощаться.

Я наконец-то смог взглянуть ей в глаза. Она смотрела на меня с легкой улыбкой.

— Мой лучший ученик. Нам с вами просто не повезло.

— Прощайте, — шепнула Лин. Она подняла руку, и на маленькой круглой ладони вспыхнул огонек. Пальцы сжались, оберегая трепетное тепло. Лин обернулась, кивнула мне — и спрыгнула вниз.

— Тут невысоко! — раздался ее голос.

Я почти на ощупь прыгнул следом.

Здесь и вправду было невысоко. По грубому камню прыгали отблески пламени. Свод, низкий и гладкий, нависал над головами, как перевернутый желоб.

— Не выношу вида воды, — произнес я вслух.

— Пройдет, — Лин прислушивалась к чему-то. — Там, далеко, сверчки. Слышишь?

— Правитель в минуту кризиса должен сжать зубы, врать и говорить, что все совершенно замечательно, — донеслось сверху. — Я не вижу, почему мы должны поступать иначе.

— Идем, — прошептала Лин. — Услышим еще что-нибудь, а нам вместе ехать.

— Да, конечно. — Я сделал несколько неуверенных шагов во тьму. Перед глазами вдруг встали лица родителей, мамы в звездных сетях — и я зашагал увереннее. Вокруг теплой рекой разливалось пламя.

— Каково это? — Лин взяла меня под локоть. — Две недели в воде?

— Сны. Почти все время. Мне снилось, как родители уходили на войну… как я обещал не становиться собой, пока не вырасту. Что-то еще… нет, не помню.

— А мне ничего не снилось…

— У тебя не было на это времени.

— Наверное… Знаешь, когда я выбиралась из Галавера, я злилась на тебя, — она коснулась щекой моего плеча. — Не за Херру, не за ложь… за другое. За то, что решать должна была я. Ты отсиживался в камере, от тебя ничего не зависело. Квентин не может выбраться, какой с него спрос? А мне пришлось бежать, петлять… выбирать.

— И ты выбрала нас?

— Корлина, — чуть подумав, ответила она. — Я хочу пройти этот путь до конца. Открыть книгу, прочитать строки, написанные его рукой, понять свою роль в этой истории. Я знаю, он писал и обо мне тоже.

Она все-таки мне поверила. Тогда, у костра.

Я закрыл глаза, пытаясь представить старого волшебника. Каким он был? Чего хотел? Мира, огня, запоздалого признания? Безнадежный романтик или страстный собиратель? Подвижник, влюбленный в магию, или простой человек, лишенный дома? Усталый и недоверчивый, одинокий или?.. Вся жизнь в поисках… тяжело. И так просто ошибиться в конце пути…

— И, прочитав его слова, ты узнаешь, как жить дальше?

— А разве вы не на это надеетесь?

— Верим и боимся верить, — раздался голос сзади. — Потому что разочарование убивает чаще всего.

Эрик стоял рядом. В стенах отзывался звук закрываемой плиты.

— Марек тоже говорил про обманутые ожидания, — серьезно отозвалась Лин. — Лучше так, чем не ждать ничего.

— Старый спор. Любить и потерять или не любить вовсе? Мы почти пришли.

Из проема впереди потянуло сыростью. Шаг, еще шаг — и я со всего маху ступил в узкий темный ручеек. Во все стороны полетели брызги.

Лин с сухим щелчком потушила зажигалку. Здесь она была ни к чему: над головой раскинулись звезды. Свежий воздух, небо и тополя, как спящие свечи… И громко, во весь голос, стрекотали цикады.

Эрик перешагнул через ручей. С его пальцев слетели искры, губы шевельнулись, беззвучно произнося слова, и за нашими спинами с лязгом опустилась решетка.

— Вензель Рист, — пояснил он, заметив мой взгляд. — Магия крови во всех дверях и переходах замка. В тех, до которых волшебники еще не дотянулись, конечно.

— Но зачем закрывать? Проход все равно завалят…

Я замолк, понимая.

— Чтобы почувствовать себя хозяином в собственном доме, — подтверждая мою догадку, кивнул Эрик. — В последний раз, скорее всего.

— Я спал на постели родителей в замке Кор. Не помогло.

— И мне помогает мало. Ребячество… Но лучше так, чем… — Он замолчал.

— Почему кровь магов — не драконья? — спросила Лин, глядя вдаль. — Разве они… все вы… не родичи?

— Почему Эйлин смогла разбудить свой ветер и огонь, а ее сестра нет? — Эрик обернулся к ней. — Даже Корлин не знает ответов.

Мы стояли на пригорке в двух шагах от реки. Парк, с его лужайками и аллеями, остался в стороне, там, где блеклым чугуном темнела ограда. Замок же возвышался совсем близко: казалось, еще усилие, и я увижу окно своей бывшей комнаты. Той, где читал старые пьесы Эрик; где писал стихи Анри.

— А вы тоже писали стихи? — спросил я вслух.

— В свое время. Они чем-то похожи на заклинания: неточное положение пальца, не та метафора — и пропадает вся строфа, а огонь уходит в землю. Идем, экипаж нас ждет.

Беззвучно мы прошли вдоль ограды и свернули в одну из боковых улиц. Когда я в последний раз обернулся на замок, мне показалось, что над крышей вздымаются призрачные ступени, а на вершине огненной лестницы стоит фигурка и смотрит в небо.

Лин на секунду исчезла за углом. Когда она появилась, настоящий кортик висел у нее на поясе.

— Вперед, — она легонько подтолкнула меня в спину. — Видишь? Вон за теми домами.

Я поморгал, отгоняя рассеявшуюся было мглу из-под отекших век. Голова еще кружилась, но прежней слабости не было.

На тихой улочке и впрямь ждал экипаж. На козлах лежала знакомая книга.

— «Мифы и легенды», — я повернулся к Лин. — Помнишь?

…И вспомнил сам, словно получил молотом по затылку.

— Свитки! Заклинание Корлина — где оно?

— Здесь, — Лин театральным жестом запустила руку под окно ближайшего дома. Когда она выпрямилась, в руке белели смятые и расправленные страницы.

Я моргнул.

— Но как?

Она улыбалась, скосив голову.

— Не догадываешься? На самом деле я прихватила их еще два поворота назад, вместе с кортиком. Неужели брать их в замок? Нас бы обыскали, раздели, ну и… ничего хорошего.

— Лин, вывези нас из города, пожалуйста, — устало сказал Эрик, потирая глаза. Сколько часов он не спал? — Боюсь, нам с Квентином это будет не под силу.

Лин кивнула и сказала еще что-то, Эрик ответил, но я уже не слышал. Я только теперь понял, как устал.

— А все-таки чем драконы отличаются от людей? — послышался издалека голос Лин.

— «Мой пульс, как ваш, отсчитывает время и так же отбивает такт», — с легкой иронией ответил Эрик. — Ты уже спрашивала, и не раз.

— Да. Я просто… хочу знать. Должна знать, — она перевела дыхание, почти жалобно глядя на него. — Но ведь это бесполезно, правда?

Она посмотрела на меня. Я улыбнулся ей и потерял сознание.

…Экипаж мягко катился по прямой, ровной дороге. Эйлин рассказывала о вязких смесях для дорожного покрытия; когда-нибудь такими станут все пути…

Не станут. Если война начнется по-настоящему — не станут. Будут по проторенным дорожкам булькать рыбы да откладывать икру в щель, где Лин прятала свитки…

Последнее, что я помнил о Галавере, — два мага, два темных силуэта, бредущих по пустому бульвару, и голос Эрика: «Ночные мастера. Город должен быть чист, даже в дни войны».

Я очнулся от неровного стука колес. Экипаж трясло, голова то и дело подпрыгивала на облезлой подушке.

Во рту пересохло. Я поискал глазами Лин. Ее не было. Эрик сидел напротив и без улыбки смотрел на меня.

— Еще день-два, и у тебя бы остановилось сердце, — негромко сказал он. — Я вот думаю, они об этом знали?

— Я не знал, — с трудом шевеля губами, произнес я. — И не хотел бы знать, если честно.

— Я не говорил Лин. Но тебе стоит знать, на что способны наши друзья-маги. — Эрик протянул руку, и на ладони блеснуло что-то круглое. — Твой медальон.

Пальцы сомкнулись вокруг прохладного серебра.

— Спасибо. Я видел родителей во сне. Может быть, сны меня и сохранили. — Я сел. За окном кареты лил дождь, капли стучали по крыше, и я вдруг вспомнил, где я видел это раньше. В карете с Мареком и Анри, по пути в Галавер.

— Со мной что-то происходит, — хрипло сказал я. — Мне кажется, я вижу будущее.

— Немудрено, — Эрик улыбнулся. — Две недели полуголодного существования сделают провидца из кого угодно.

— Это случалось и раньше. По пути в Галавер, на уроках, когда я отдыхал у костра… Эрик, вы когда-нибудь были в древней столице? Чувствовали себя умирающим стариком? Видели в подробностях сегодняшний день — за недели до?

— Мне однажды снился сон, — медленно сказал Эрик. — Но тогда я был в забытьи, с искалеченным крылом. Позже я узнал, что именно в ту минуту я лишился руки, и, если бы не лекари Вельера, мы бы сейчас не разговаривали.

— Что за сон?

Эрик покачал головой.

— Что-то очень личное?

— Интимнее, чем разговор, который вы слышали в замке? — Он грустно усмехнулся. — Боюсь, с тайнами у меня туго. Я расскажу, просто в детстве я верил, что рассказанный сон никогда не исполнится. А я хотел бы, чтобы то видение сбылось.

Он откинулся на сиденье и прикрыл глаза. За стенкой, на козлах, свистнула лошадям Лин. Пепел, она же промокнет до нитки!

— Я шел по пыльной дороге в мантии мага. Вдруг что-то капнуло на панораму сна — словно я видел отражение в воде и оно подернулось рябью. Когда водная гладь очистилась, я увидел себя за письменным столом. Видимо, устав, я пересел в кресло, и тут за окном раздался топот копыт. Я помню, что очнулся счастливым и лишь несколько мгновений спустя понял, что в том сне у меня не было руки — и не будет теперь.

— Вы видели свое будущее, — тихо сказал я.

— И когда мне отрезали руку, оно изменилось. Та рябь на воде, — он вздохнул. — Квентин, мы построили врата времени. Каждый дракон с незапамятных времен отдавал им свою кровь. Было бы безумием полагать, что они никогда не напомнят о себе.

— Но я не лил кровь на алтарь.

— Ты не помнишь, — он улыбался. — Когда ты родился, мы вчетвером отправились в развалины Сорлинн поклониться вратам. Если выговориться небу на закате, будешь спать без кошмаров еще много ночей… Твой отец держал тебя над вратами, и первая капля упала на плиты. Это традиция. Даже твои родители чтили ее.

— Вчетвером? Кто был четвертый? — Я нахмурился. — Я?

— Вельер.

— После всего, что он сделал? Мэтр, вы шутите.

Он устало посмотрел на меня.

— Я не стал бы шутить о твоем состоянии: глубокие обмороки, потеря зрения и слуха всегда предваряют кому. Я не стану врать тебе о Вельере. Он спас меня — и до войны был другом твоих родителей.

— А после?

— Расспроси его. Ты ведь догадываешься, куда мы едем?

— Вельер — чудовище, которым пугают детей, — с расстановкой сказал я. — Драконьи невесты, костры, беззащитные девушки, удалые молодцы из его свиты…

— И глава нового движения, — Эрик развел рукой. — На Серых холмах первым говорит старейший, но лишь на словах. На деле мы будем говорить с Вельером.

— Как его зовут?

— Никак. По традиции у последнего из рода не бывает имени.

— То есть нам тоже стоит отказаться от имен?

Эрик не успел ответить. Раздался окрик Лин, ржание, и лошади остановились.

Сюда дождь не дошел. Трава на поляне оставалась шелковой и сухой, и с пожелтевших листьев не капало. Теплый воздух обдувал лицо, над головой все ярче разгорались звезды.

Лин бесшумно подошла и стала рядом. Мокрые волосы обрамляли ее лицо, как сложенные крылья.

— Ночуем здесь. Все хорошо?

— Будет, — я коснулся ее руки. — Теперь уже точно будет. Нас не видно с дороги?

— Мы ехали по проселочной, два раза сворачивали. Тут давно никто не ездит.

Мы расстелили плащи, сволокли к кострищу снедь. Лин развела огонь, как бывалый маг, едва коснувшись зажигалкой хвороста.

В руке сама собой оказалась фляга с подогретым вином. Сладкий напиток обжег гортань, и сразу сделалось легче: с каждым глотком я уходил все дальше из Галавера.

Лин свернулась в клубок возле костра. В прозрачных глазах отражался огонь. Эрик смотрел сквозь пламя, в темноту за нашими спинами.

— Я так и не спросил, — я неловко кашлянул. — Что случилось в Теми? Я знаю, Марек посылал туда Саймона. Саймон в конце концов узнал меня, но как он не узнал вас? Не догадался, у кого училась Лин?

— О, он догадался. Ему очень хотелось со мной побеседовать, и он решил вопрос крайне изобретательно: отравил еду на кухне. Чуть не убил мою домоправительницу, а вместе с ней и меня, — Эрика передернуло. — Я сам кормил собаку, а она чудом осталась в живых.

— И вы не смогли встретить его с рапирой в руке?

— Я не мог подняться с кресла. Тошнота, жгучая боль в горле, невозможная слабость… А затем он пришел наверх.

— И вы ответили на его вопросы?

Он поморщился.

— Тебе очень хочется это знать?

Я молчал.

— Когда я не стал отвечать, он аккуратно сжег по листочку три мои книги, одну за одной. У меня было искушение спалить всю библиотеку с ним и с собой заодно — огонь вынудил бы меня стать собой, но я все равно не улетел бы — но я, кажется, удержался. Сам себе удивляюсь, — он иронически улыбнулся. — Да, Саймон меня узнал.

— И вы?..

— Предложил ему денег. Тебя это удивляет? Саймон получил десять тысяч за то, что не сказал о Лин ничего. О тебе, к счастью, он еще не знал. Я рассказал бы ему — и заплатил бы за его молчание, но… Дракон в замке Галавер? У меня не хватило бы золота.

Я невольно улыбнулся.

— А ведь я был так уверен, что за мной следили, — негромко сказал Эрик. — Значит, Эйлин не знала; все эти годы — не знала и могла только догадываться, что со мной…

— Саймон не мучил моего отца? — тихо спросила Лин. — Ведь Квентину вы не солжете.

— Я и тебе не лгал. Лин, я… — Он шумно вздохнул. — Да, я отпустил тебя в Галавер, не сказав всей правды. Я не прошу меня простить, но поверь мне сейчас. Пожалуйста.

— Я верю… наверное. Но скажите еще раз.

— Саймон пальцем его не тронул. Твой отец убит смертью жены, трактир запущен — там помогают друзья и соседи, ни о чем не спрашивая. Что, скажи на милость, Саймону бы там понадобилось? Он узнал имя — Лерон — и направился прямиком ко мне.

— Мне очень жаль, — шепнула Лин. — Я бросила отца, умчалась в Галавер… а он выдал вас.

— Любой выдал бы. Он же не знал, с кем имеет дело, — в голосе Эрика прибавилось мягкости, словно он говорил с испуганным ребенком. — Лин, я заходил к твоему отцу перед вашим отъездом. Я сказал ему правду: я верил, что магом тебе не стать, и просил его поддержать тебя — позвать обратно, если в том будет нужда. Я напомнил ему, что у него есть дочь, но он не хотел меня слышать. Иногда в нас просто ломается пружина.

— И лучшее, что я могла сделать для него, — побыть рядом.

— Да. И нет. Он мог сломать тебя тоже. Как Вельер ломал людей вокруг. — Темные, почти черные глаза подернулись дымкой. — Драконы и трактирщики, мы одинаково сильны, когда бьем тех, кто нас любит.

В траве зашелестел ветер. Лин поежилась.

— Вы ложитесь, — Эрик встал. — А я похожу по лесу, подумаю.

— Не уходите далеко, — окликнула его Лин.

Он иронически поднял бровь. Еще бы, в его силах сжечь весь лес, если он вдруг сойдет с ума. Как те драконы, что жгли деревни…

Лин проводила его взглядом. Когда темный силуэт затерялся среди берез, она повернулась к огню.

— Хочешь есть? — негромко спросила она.

Я смотрел на нее, не отрываясь. Больше всего на свете мне хотелось обнять ее, почувствовать, как ее пальцы касаются моей щеки, как волосы щекочут шею… и заснуть. На большее меня бы просто не хватило.

— Нет, — выдохнул я. — Я, пожалуй, засну.

Она молча протянула мне шерстяной плед.

Рубашка и брюки были сухими, хотя я не помнил, когда переодевался. Я завернулся в плед и прикрыл глаза. Лин, помедлив, села рядом.

— И как я дошла до жизни такой, — с иронией произнесла она. — В лесу с двумя драконами… можешь себе представить?

Я молча взял ее за руку.

— Что там было, в Херре? — не отнимая руки, спросила она.

— Огонь. Паника… я не знаю, кто больше испугался, я или они. Бессилие. Когда совершаешь большую глупость, первые минуты кажется, что тебе это снится и все можно переиграть. А потом…

— Просыпаешься, — кивнула Лин. — Вот и я, когда выбралась из библиотеки… Я бродила почти всю ночь, а потом оказалась под окнами замка, и мне так хотелось вернуться! Но я уже не могла. — Она рассеянно провела рукой по складкам пледа. — Не здесь и не там… где я? Марек говорил: ты можешь быть кем захочешь, выбрать любую жизнь…

В горле родился горький смешок. Да, любую жизнь — кроме той, что мне не дали выбрать.

— Иногда мне кажется, что за нас уже решили, — сухо сказал я.

— А чего бы ты хотел? Ты, Квентин? Не «ты, дракон», не «ты, последний из рода Кор». Просто ты?

На ее губах темнела едва заметная усмешка. «Чем драконы отличаются от людей?» Да ничем, Линка. Поэтому и рождаются маги.

Чего ты хочешь, Квентин?

А, пропади оно пропадом! Я взял ее руку и медленно, словно во сне, поднес к своей щеке. Когда Лин повернулась, я притянул ее к себе, под плед.

На секунду ее тело напряглась. Я уже готов был ее отпустить, но она выпрямилась, протянула руку к вещам и взяла второй плед, с невозможной быстротой расстелив его под нами.

— И нечего тут, — шепнула она, подняв ко мне смеющееся лицо. — Так все-таки что теперь? Сейчас, когда ты на свободе?

Странно, но я не испытывал волнения рядом с ней. Тепло и спокойно, как в детстве. Словно в маленьком домике, по стенам которого висели рыбацкие сети.

— Я хочу… — начал я. — Овладеть огнем. Найти Драконлор. Прочитать все библиотеки. Стать полноправным жителем Херры. Знаешь, я не раз мечтал, чтобы там произошло что-нибудь такое, а я их спас, но… Я просто хочу, чтобы меня простили. Повидать еще раз родительский дом — попрощаться. Познакомиться с другими драконами. Остановить войну. Увидеть, как драконы вроде Вельера спокойно разговаривают с Даленом и Эйлин. Но это звучит так наивно, правда? Словно игра в желания.

— Вовсе нет, — она мотнула головой. — Я тоже считала падающие звезды и тоже загадывала. Ведь это самый главный вопрос. «Чего ты хочешь?»

— А не «кто ты?»

— Я не знаю, кто я, — она беспомощно улыбнулась. — Та, что хочет дать Корлину по голове? Лин, которой тепло и уютно, но мурашки бегут по коже при одной мысли, что мы едем к драконам? Или просто я, которая радуется, тоскует и боится, и ищет ответы? У мэтра, у Марека, у тебя…

— Даже у меня?

— Особенно у тебя. А разве с тобой не так?

— У нас свои традиции. Каждый дракон говорит с небом. — Я посмотрел вверх. — Иногда оно нам отвечает. Видишь?

Лин задрала голову. Над осенними березами белела и светилась в небе туманная полоса.

— Дорога Домой… Ты тоже думаешь, что Первый ушел туда? В изначальный мир? И теперь отвечает нам, если долго глядеть в небо?

Я покачал головой.

— Вот у кого бы я не стал спрашивать совета. Сильнее, чем он, наказать наш мир невозможно. Разве что и вправду затопить все и вся.

— Если бы не Первый, меня бы не было, — тихо напомнила Лин.

— Нет. Если бы не Первый, ты бы сейчас летала в облаках и рисовала на звездах огненные астры. Он лишил тебя крыльев; лишил нас покоя. Ведь сама магия несправедлива, Лин. Взять хоть детей, рожденных с даром, — их пугаются собственные родители, родные братья и сестры. Или завидуют, бесцельно мечтают о магии… как ты. А что вытворяют маги, лишенные рамок, подчас выдворенные из рода? Все началось с Первого.

— И с драконов, забывших тонкий огонь.

— Мы вернем его. Вернем Драконлор. Но границы между людьми, магами и драконами останутся, и это уже не изменишь.

— Границы… пробормотала Лин, отворачиваясь. — Скажи уж сразу — пропасти…

— Лин…

Нет ответа.

Я легко сжал ее запястья, вынуждая ее повернуться.

— Лин, посмотри на меня. Посмотри.

Молчание.

— Думаешь, я тебе совру?

Из-под клетчатого пледа на меня настороженно покосились серые глаза.

— Человеческое остается. Никакой огонь, никакие крылья не заставят нас смотреть на людей свысока — просто потому, что иначе чудо уйдет, как уже ушло однажды. Я… меня это ужасает, Лин. Даже если огонек во мне — не далекий свет, а костыль, я не могу без этих костылей. Я человек, но и дракон тоже. Ты ловишь губами дождь, а я задыхаюсь без тонкого огня. Первый был не прав уже поэтому: когда мы остались без чуда, ему не стоило делать нас людьми. Это хуже, чем то, что случилось с Эриком.

— Первый верил в человеческое. Мы люди, Квентин, в первую очередь — люди. Это наша суть, — Лин приподнялась на локте, и снова, как много недель назад, ее лицо горело мягким светом. — Душа одна, человеческая или драконья. Первый никого не заставлял входить в воду, но он верил в это. Верил. Понимаешь?

Я вспомнил слова Эйлин. «Сначала и всегда были люди…»

— Тогда ему действительно стоило уйти в изначальный мир. Только если он спал там без кошмаров и не думал, что натворил здесь, он был не Первым, а простым болваном.

— Он тоже был прав, — Лин покачала головой. — Он видел, как драконы теряли… человеческий облик, — она грустно усмехнулась. — Что ему было делать? Первый жил по своим заветам: делай, что должно, что подсказывает тебе сердце.

— …И случится не то, что суждено, а что-то совсем другое, — закончил я. — Так и произошло.

— И теперь мы вместе смотрим на звезды, — почти шепотом добавила Лин.

В тишине потрескивал костер.

— Что ты скажешь Вельеру? — вдруг спросила она.

— Не знаю. Я пытаюсь… думать, как думали бы мои родители. Предки. Главы рода. Я пытаюсь найти цель; даже нет, не что сделать, а как прожить. Вдоль какой стрелы. Ощутить в себе стержень, о котором говорил Дален. Но иногда мне кажется, что и это бесполезно. Давай спать.

— Я бы и сама хотела найти свою стрелу… — отозвалась Лин. — Квентин?

— М-мм?

— А если они движутся в разные стороны? Наши стрелы?

Я повернул голову. В свете костра ее волосы казались золотыми.

…Мертвая женщина на песке, ветер шевелит золотые волосы… Через десять лет или через пятьдесят?

Я сжал в пальцах край пледа. Ни за что.

— Мы не во вратах, Лин, — я коснулся ее лица. — Мы управляем своей судьбой.

Ее глаза зажглись.

— То есть…

— Наше будущее еще не написано. Никем еще не написано.

— И мы можем выбирать?

— Ты можешь, — кивнул я.

Она замерла. Сняла ладони с моей груди:

— А ты?

— А я все решения принимаю сразу и навсегда, — медленно, не отрывая взгляда от потемневших глаз, ответил я. — В этом мы с Первым друг от друга не отличаемся.

Лин долго-долго смотрела на меня. И когда я уже погружался в сон, на грани слышимости прошептала:

— Значит, все хорошо.

ГЛАВА 2Лин

Я проснулась в гнезде из одеял. Под головой лежал уютный сверток из двух… нет, трех плащей. Над головой раскинулось предрассветное небо.

С окрестных деревьев доносилось сонное чириканье. Пахло гречневой кашей.

Мэтр обернулся от догорающего костра.

— Завтрак всерьез собирается остыть, — заметил он. — Я, конечно, могу подогреть, но…

— Не надо, — я вскочила. — Я еще жить хочу. Квентин уже?..

Мэтр указал на пустую миску. В одном месте она была проколота, словно клыком, и я вздрогнула, глядя на расходящиеся по фарфору трещины.

— Боюсь, я не скоро смогу купить новую посуду. — Он улыбнулся без тени горечи. — Каша, впрочем, едва ли стала от этого хуже. Что до Квентина… — мэтр махнул рукой куда-то мне за спину. — Обернись.

Я последовала его совету и чуть не села на мокрую траву.

На опушке леса танцевали огромные, в мой рост, огненные буквы. Опадали, стирались, оставляя за собой серые струйки дыма, и вновь возникали, переплетались, составляли новый узор и повторяли его в другом месте. Невидимая рука жонглировала ими с такой скоростью, что рябило в глазах.

— Бумага необходима магу как воздух. Но воздух — та же бумага. — Мэтр протянул мне тарелку. — Скоро Квентин сможет прочитать послание. Не боишься?

— Чего?

— Ты следующая.

— Я… верю в Квентина, — Ложка предательски выпала из пальцев, и я закусила губу, поднимая ее. — Он справится.

— Так-то оно так, но если в последнюю секунду ты дернешься, никакое искусство не поможет. — Его лоб пересекла морщинка. — Будь осторожна, хорошо?

— Об этом стоило подумать Корлину, — мстительно произнесла я. — Если со мной что-нибудь случится, Квентину останется лишь винить своего прославленного предка.

— И эти мысли будут тебя греть, когда ты поедешь по холоду с перебитым позвоночником? — Мэтр приподнял бровь. — Ну-ну.

По траве прошуршали шаги. Я обернулась.

— Никаких «когда», — Квентин очень спокойно смотрел на меня. — И никаких «если». Завтракаем и выезжаем. Рист, у вас с собой есть шелк? Сойдет кожа или плотная ткань.

Мэтр поднял голову, и между двумя драконами что-то пробежало, будто по воздуху скользнул сердитый язычок пламени. Отчетливо и тихо прозвучали слова:

— И перестань ее пугать.

Я на всякий случай уткнулась в тарелку. Огненные лезвия, послание Корлина — это там, далеко. А хмурые драконы с утра пораньше — вон, рядом стоят.

— Найду. — Мэтр поднялся. — Экипаж сегодня весь твой, но трясти будет изрядно. Если мы не успеем к вечеру, Вельер начнет действовать без нас.

Квентин молча кивнул и направился к карете, разворачивая по дороге свитки.

Холодно! Только проглотив пару ложек горячей каши, я поняла, как замерзла, и немедленно натянула на себя оба пледа. Грубая ткань колола шею, но стало чуть уютнее.

— Воздух мы согрели, но земля холодная. — Мэтр провел пальцами по траве. — Жаль ее выжигать ради минутного тепла.

— Может, костер сделать поярче?

Он вздохнул.

— Отвернись.

Я еле успела шарахнуться от костра, как у самых ног взлетело пламя. Сразу стало теплее.

— Спасибо. — Я подвинулась к огню, налила себе молока. — Мне кажется, вы хотите мне что-то сказать.

Мэтр… Эрик Рист покачал головой.

— Спросить. И я не уверен, хочу ли.

— О Квентине?

— О Мареке.

Я, наверное, побледнела, потому что он мягко покачал головой. Дескать, да, предательница ты, Лин, и наверняка получишь свое, но бояться не надо, не надо…

— Так случилось, что маги и те, кто их коснулся, живут двойной жизнью. — Эрик Рист протянул руку над костром, и тот медленно начал уменьшаться. — Аркади и Марек были в свите Вельера, Эйлин помогла нам бежать. Анри — Верг, а не де Верг. Дален… о нем я не знаю ничего. Ты стала одной из них, так уж получилось. Отчасти — по моей вине. Так вот, Лин, ты рассказала нам все о Мареке. Но если огонь будет лизать пятки — ты расскажешь Мареку о нас?

Я поперхнулась.

— Мэтр, я честно…

— Да — или нет?

Он не повышал голоса, но я вдруг отчетливо увидела крылатую тень над деревьями. Вот-вот накроет лужайку…

— У меня есть очень веская причина, чтобы не раскрывать ваши тайны, — тихо ответила я. — Потому что они теперь и мои тоже.

— Тебе будет тяжело. Тебе уже непросто.

— Я знаю. Вера сумеет, — я посмотрела ему в глаза. — Когда мы вернем книгу, заключим мир, когда вы сможете при всех взять Эйлин за руку (пепел, что я говорю!) — я поеду к Мареку и буду сидеть у его ног, пока он меня не простит. А если ничего не получится, то и думать об этом незачем.

Уши горели. Я невольно опустила голову. Жаль, что тарелкой не закроешься, словно щитом, а под пледы не спрячешься, как в палатку: «Я в домике!» и все тут. Нянюшка в таких случаях, помню, просто переворачивала кулек из одеял и вытряхивала меня на свет.

Ох, получит Вельер за нянюшку… И в глаз, и по клыкам.

Мэтр все еще молчал. Я подняла взгляд, ожидая ответа.

Он вздрагивал на земле, зажимая здоровой рукой другое плечо. По белым губам текла кровь.

Я не помнила, как оказалась рядом. Через несколько секунд он приподнял голову. Еще через минуту с трудом поднялся.

— Каждое утро эта погань… Все. Кажется, все.

Я отступила на шаг.

— Вы… в-вы мне поверили?

— Я хочу тебе верить, Лин. Потому что, — он поморщился от боли, — если маги возьмут верх, с Квентином случится то же самое, и хуже всех будет не ему. Тебе.

…Эйлин, крутящая в пальцах золотую цепочку…

— Никто не возьмет верх, — твердо сказала я. — Вам, извините, я бы тоже судьбы мира не доверила. Помните, что с нянюшкой сталось? А с теми двумя, что потащились за Квентином в Херру?

— Да, действительно, надо с этим что-то делать, — Эрик собрал с травы пустые тарелки. Провел по ним рукой — и засохшая было гречка отвалилась и упала в траву. — Ездим туда-сюда, любим кого попало… Ты молоко будешь?

— Нет. — Я подхватила пледы, кувшин и котелок с остатками каши. — Едем.

Вверху, в предрассветных сумерках, таяла Дорога Домой. Словно летающий коридор пролетел…

Я невольно улыбнулась. Интересно, мы увидим Анри еще раз?

Должны. Только бы не на поле боя.

Экипаж мерно покачивался, изредка подпрыгивая на кочках. Мы с мэтром сидели на козлах; изнутри не доносилось ни звука.

Здесь трава была покрыта инеем, не росой. Я торопливо укрыла ноги пледом. Еще простыть не хватало! Впрочем, если напустить простуду на драконов и магов, будет самое то: ни огня, ни битв, ни сожженных деревень. Может, попробовать? Или напоить их медом, сладким соком, горячим вином, чтобы при каждом шаге в животе булькало?

Нет. Тело сжигает воду вмиг, да и кровь, та же вода, сухому огню не мешает. Ничего ты, Лин, не поделаешь. Будешь виновато сидеть в сторонке, покусывая губы, да надеяться, что Квентин с мэтром разольются соловьями и уговорят Вельера поостыть.

— Мерзнешь?

Мэтр вопросительно поднял бровь.

— Немного. Драконье лето закончилось, да?

Мы ехали сквозь аллею огненно-алых кленов. Было тихо-тихо, только в глубине рощи, за деревьями, слышалось карканье: там копошились в сухих листьях маленькие воронята.

— Интересно, почему клены желтеют, а потом краснеют, и так ярко?

— На миру и смерть красна, — с иронией ответил мэтр.

— Вот так всегда, — вздохнула я, — нужно умереть, чтобы признали твою красоту.

Вороненок уселся на крышу экипажа, пронзительно глядя на нас.

— Драконье лето — обещание, — нарушил молчание мэтр. — Время перемен, когда мир на грани. Да, наступает зима, но, кажется, подтолкни мир в одну сторону — и вернется лето.

— И вы…

— Мы надеемся, Лин. И мир — небо, огонь, клены, птицы — каждый год верит и надеется тоже.

Вороненок неожиданно каркнул и вспорхнул, задев крылом ветку. Мне на колени приземлился золотой, как маленькая корона, лист клена.

— А красиво умирать совсем не хочется, — добавил мэтр. — Обидно будет не увидеть весны. Впрочем, обидно-то как раз не будет…

— А Первый? Душа ведь останется…

Мэтр повернул голову.

— Человек, который бережет свою душу, станет резать мир по живому, чтобы перекроить всех по своему образу и подобию? Ты в это веришь?

— Он выбирал для мира лучший путь. Разве это не то же самое, что делаете вы?

Эрик Рист перевел взгляд на экипаж, потом на меня. Поднял брови:

— И ты довольна путем, который он выбрал?

— Я…

— Неважно, — он вздохнул. — Прости меня. Отдохни; я в состоянии последить за лошадьми час или два.

Это прозвучало как приказ. Я пожала плечами, отвернулась и натянула плед до подбородка. Ну и посплю, подумаешь. Верь в Первого, не верь, ответ все равно один: угораздило — значит, угораздило. Нам здесь жить.

Я засыпала. И, закрывая глаза, вспомнила Галавер и библиотеку, что видела столько историй…

…Пальцы скользят по шершавой странице. Звездный свет льется сквозь узкое окошко, как молоко.

«Понимаешь?» — спрашивают ее губы.

«Легче легкого», — он улыбается в ответ.

Он будет ждать ее в запыленной библиотеке и завтра.

Вот только она не придет.

…С потолка обрушивается вода, чудом не задев хрупкие шкафы. Течет по волосам, льется с одежды, капает с кончика носа.

Рапира сама вылетает из ножен. Маги еще далеко, он успеет уйти. Ему не начертить огнем вензель, но дверь подчинится его руке…

А на пороге такой же мальчишка. Невысокий, сутулый, с кривой улыбкой на потресканных губах. И рапира, метнувшаяся к груди быстрее ветра, и высокий маг в тенях коридора, и тонкие огненные плети, опутавшие руки, шею, грудь…

…Вопросы, один за другим, и все усиливается жжение в левой руке, но огонь сушит волосы, кожу, плащ, пламя возвращается, и бессильная ярость наконец сменяется яростной радостью полета; окна — не преграда тому, кто родился в этом замке…

…Но каждый взмах крыльев приносит боль, медленно, тягуче сжимается петля на крыле, и он не летит — падает в мягкий, душистый вереск…

Я проснулась с криком. Пепел побери, не жизнь, а сплошная драма!

— У тебя уникальное умение просыпаться в нужную минуту, — не глядя на меня, сказал мэтр. Его рука, иссеченная вожжами, зависла в неестественной позе. — Помоги.

— Конечно, — я перехватила вожжи. Руки затекли и слушались плохо.

Вокруг стелился сухой золотистый вереск. Слева тянулись каменные дома, справа уходил к скалистому обрыву заброшенный амфитеатр. Ветер трепал обрывки цветных лент, и казалось, что они машут вслед экипажу, будто прощаясь.

— Где мы?

— Еще немного. — Мэтр с видимым наслаждением откинул со лба слипшиеся волосы. — Что ты видела? Обычный сон?

Он смотрел на меня как-то странно.

— Да. То есть кошмар. То есть… сначала не очень кошмар, а потом как-то уж совсем нехорошо. — Я смешалась. — Простите.

— Ты меня прости. Тебе здесь не очень понравится, Лин. Скорее всего…

Он не договорил. За спиной зашипело, раздался треск, и экипаж толкнуло вперед так, словно седоки вдруг потеряли вес. Я резко натянула вожжи и обернулась.

Экипаж разрезало пополам, словно фанерную коробку. По краям тлела обшивка, мешки с поклажей вывалились на дорогу. Задние колеса вращались в воздухе, как беспомощные черепашьи лапы.

Я приоткрыла рот, собираясь позвать Квентина, но не успела. До передней части экипажа наконец дошло, что двуколка из нее выйдет неважная, и, помедлив еще секунду, она грохнулась в пыль.

Заржали лошади, и перед моими глазами как-то вдруг открылось небо: рваные позолоченные облака и осеннее солнце, бледное, как вареный желток. Пепел, как же есть хочется…

Я приподнялась на локтях. Мэтра рядом не было. Вовремя успел соскочить?

— …Тем не менее я бы воздержался от новых опытов, — послышалось над ухом. — Поедем верхом?

— Уже нет, — это Квентин. — Лин, вставай. Я вижу кое-кого, и тебе лучше встретить его во всеоружии.

Я вскочила. Через поле к нам шел высокий мужчина в светлом костюме. Темные волосы развевались на ветру, скрывая лицо, но я сразу его узнала. Вмиг.

Не доходя нескольких шагов, он медленно поклонился, не отрывая взгляда от моего лица. Я наклонила голову в ответ. Рука сама потянулась к кортику, но я остановила ее, сжав пальцы на штанине.

— Прошу прощения, отчетливо произнес де Вельер. — Мне жаль, что мы не поняли друг друга в Галавере.

Он перевел взгляд на Квентина. Тот произнес что-то на незнакомом языке. Я расслышала лишь «Кор» и «Драконлор».

Де Вельер вновь поклонился, теперь уже с оттенком восхищения.

— Я вас провожу, господа. Ваши вещи доставят в замок, о лошадях позаботятся.

Я разочарованно двинулась за ними. Пепел, да что со мной? Я что, ждала долгих извинений? «Вы за нас? А я думал, вы за них. Ну и ладно».

Выходит, меня записали на сторону драконов, не спросясь?

Мы шли по пыльной дороге вдоль облетающих берез, и каждый, должно быть, думал о своем. Пальцы Квентина непрерывно выписывали в воздухе невидимые фигуры, с лица мэтра не сходила знакомая вертикальная морщинка. Лицо де Вельера было непроницаемо, а себя… себя я бы в зеркало увидеть не хотела.

Дом на холме и впрямь напоминал замок. Под острыми коньками крыши притаились окна в виде распахнутых крыльев, прямо как в доме мэтра, а слева, в стороне от хозяйственных построек, виднелась стройная башня. По серым стенам вился сухой плющ, а темно-зеленые кусты перед домом уже не цвели. Осень…

Внутри пахло корицей, солнечными лучами и… домом. У двери лежал хворост и чьи-то сапоги, на потертых крючьях висел теплый плащ. Деревянные ступени, лампа с абажуром из цветного стекла, солнечные зайчики на письменном столе, ветка вереска в тонкой вазе — все говорило о том, что гостеприимный хозяин всего лишь отошел на минуту и вот-вот вернется.

Я мотнула головой, отгоняя наваждение. Это Вельер-то — гостеприимный хозяин?

Из кухни шел густой мясной пар. Де Вельер шагнул за нами в прихожую, входная дверь скрипнула, закрываясь, и перед нами немедленно появилась худая женщина с седоватыми волосами.

— О, ну наконец-то! Вы как насчет обеда? Готовы немножечко перекусить?

— Более чем, — с улыбкой кивнул мэтр. — Паштет?

— И он тоже. До холмов идти почти час, а до заката еще часа три. Успеете даже чаю попить.

Я не успела глазом моргнуть, как она обняла мэтра — тот осторожно обнял ее в ответ, держа руку на весу — и расцеловала Квентина в обе щеки. Я аккуратно попятилась.

— Лин, моя ученица и гостья, — тут же представил меня мэтр.

— Лин де Рист? — с легким поклоном спросил де Вельер.

— Лин получила имя от мага из рода Кор, — с заминкой произнес Квентин. — Лин де Кор, если уж на то пошло.

Я слушала, и по спине бежал пот. Лин де Кор, этого еще не хватало…

Что я здесь делаю? Как тут очутилась? Хочу ли я быть здесь? Марек… что бы он сказал? Ой, нет, эту тему лучше не начинать.

Оказаться бы с Квентином где-нибудь на втором этаже, и чтобы вокруг ни души. Ни заклинаний Корлина, ни сбора драконов, ни разъяренных магов. Просто тихая, длинная неделя передышки.

— Может быть, вам накрыть наверху?

Я покосилась на умиротворенное лицо Квентина. Пепел, он и впрямь словно вернулся домой…

— Нет, спасибо, — ответила я. — Все в порядке.

Все и правда было в порядке. Вкусный, сытный обед без особых изысков, беседа о погоде, об обстановке, о старых пьесах. Тактичными стараниями хозяйки я не испытывала неловкости, но меня тихо, исподволь грызло сознание чего-то чужого. Нельзя жить одновременно в двух мирах — в трех, если считать мой старый дом. Квентин и мэтр вернулись домой — а я куда?

Вельера мы так и не увидели. Остальные, кажется, приняли это как должное.

Когда чайник с шиповниковым настоем опустел, мы начали собираться. Де Вельер и мэтр, набросив плащи, исчезли за дверью раньше, чем мы успели встать. Я вопросительно посмотрела на Квентина.

— Старым друзьям нужно поговорить, — тихо сказал он. — Хотя я не знаю, уместно ли тут слово «друзья». Готова?

Увидеть других драконов…

Я набрала в грудь воздуха. И кивнула.

Все время, пока мы шли в сумерках по склону холма, Квентин легкими щекотными штрихами рисовал буквы у меня на ладони. Не заклинания, не длинную историю с грустным концом — слова. Плот… листья… карнавал… вино… звезды… смех… вечность…

На вершине холма наши руки разъединились. Далеко внизу горели клены, сонно желтели липы. Небо было темно-синего цвета, и в глазах Квентина отражались первые звезды.

— Я бы здесь и заночевала, — ляпнула я.

Квентин поднял бровь.

— Увы, боюсь, что я не устою. А надо бы.

— «И снова жизнь отдам ему свою», — пробормотала я. — Ну и… ладно. Не очень-то и хотелось.

— После войны, Лин. В день, когда мы поймем, что ее не будет. Мы вернемся, обещаю.

Впереди раскинулась широкая поляна, окруженная седыми холмами. Рядом светлела роща, где невпопад переплетались ветвями березы и осины. Горели костры.

— И впрямь как в сказке, — произнес Квентин. — Дом, семья, долгожданные встречи и счастливый конец, Я знал, верил… боялся.

— Ничего еще не кончилось, — безнадежно сказала я. — Там, внизу — ты уверен, что в ответ на твои предложения тебе не нальют чаю, не погладят по голове и не укажут место в строю?

Он покачал головой.

— Посмотри на небо.

Звезды сияли, как миллион радостных глаз. Как наши глаза, отраженные снова и снова.

— Я ни разу не летал среди звезд. Мне хотелось, мечталось, я думал, умру без неба… но я выдержал, — Квентин перевел взгляд на меня. — Я не знаю, чья воля окажется крепче, но если Вельер хочет драки, он ее получит.

Он расправил плечи, как фехтовальщик перед поединком. И больше не сутулился, спускаясь по тропинке между зарослями шиповника и мелким ручьем.

Я шла за ним, и сердце колотилось все быстрее. Пепел, я же не дракон! Я же не…

Мы подходили к кострам. Оттуда слышался тихий гул голосов, плеск вина в кувшинах, треск сучьев. Вечерняя роса уже легла, но холода не было — должно быть, зимой здесь совсем не бывает снега…

Квентин, как и я, не видел знакомых лиц, но с ним многие раскланивались. Знали, кто он? Замечали серебряный медальон со старинной чеканкой у него на груди? Или причиной всего лишь семейное сходство?

Как же я не увидела в нем дракона — за столько недель?

Многие сидели в стороне, на длинных скамьях. Я увидела там и де Вельера, и мэтра; впрочем, последний стоял чуть поодаль, с бокалом вина в руке.

А потом у меня подкосились ноги.

Впереди стоял дракон.

Не большой и не огромный, он мог бы поместиться в обычной комнате. Он терялся в ночи и одновременно выступал из нее: я видела каждый изгиб некрупного тела, но по-настоящему выделялись лишь до странности светлые глаза. Темная чешуя выглядела сухой и скользкой, а во взгляде читалась… скука?

Сверху раздалось хлопанье крыльев. Не ворона, ой, не ворона… Я сжала зубы. Не дождетесь. Сами грохайтесь в обморок, если хочется. А я ничего не вижу, ничего не слышу и ни за что не признаюсь, как хочется отсюда убежать.

Светлые глаза равнодушно взглянули на меня, узкие ноздри качнулись, и перед драконом заколыхалась стена пламени. Кто-то вскрикнул, кто-то вздрогнул; Квентин не пошевелился.

А потом из-за огненной завесы вышел бледный человек среднего роста с редеющими светлыми волосами. Темный плащ его напоминал мантию, вот только платье с такой вышивкой маг ни за что не наденет.

Колени все-таки не выдержали. Я споткнулась и чуть не полетела на землю.

В следующий миг твердая рука обняла меня за плечи, как якорь. По поляне пролетел легкий ветерок, и я на секунду ощутила лето, сияющую зелень и запах земляники.

— Эта девушка — ключ к Драконлор, — очень тихо и очень четко сказал Квентин. — Она рисковала жизнью, чтобы помочь мне. Отнеситесь к ней с уважением.

— Так и будет, — произнес светловолосый. — Ты похож на мать, Квентин.

— Я этого уже не узнаю, — почти шепотом ответил мой спутник. — Как мне вас звать? Ведь вы отказались от имени… Вельер?

— Разумеется, — кивнул Вельер. — Но у нас есть дела поважнее.

По его знаку почти все отступили от костров к скамьям, освобождая место. Мэтр поставил бокал на траву и направился к нам. Еще несколько человек (да полно, людей ли?) встали рядом, образуя полукруг.

Интересно, это все драконы, что остались в живых? Или, как с верхушкой ордена, только те, чье слово имеет ценность?

Квентин на секунду ткнулся мне в плечо. Шепнул: «После собрания. Не исчезай» — и шагнул в круг, разом став выше.

Я тихонько подкралась к де Вельеру. Завидев меня, он вздрогнул.

— Ч-что сейчас будет? — стараясь говорить спокойно, спросила я.

Де Вельер без слов указал налево.

Там стояла клетка.

Ее потолок и боковые стенки были обиты деревом. За тонкой, почти невидимой решеткой сидел худой человек в изодранной одежде. Светлые волосы слиплись от пота и грязи и казались темно-русыми.

Человек лениво, почти вальяжно повернул голову и знакомо улыбнулся. На зубах была кровь.

— Сколько новых лиц! Сударыня, вижу, мое молчание вам пригодилось?

Ой-ой-ой…

— Саймон, вы что здесь делаете? — прошипела я.

— Продолжаю развлекаться, как видите, — он поднес к решетке разбитые пальцы. — Сожалею насчет ваших друзей, но они, пожалуй, закрыли счет. Я бы даже от процентов отказался, но кто ж меня спрашивает?

— Давно вы здесь?

— Дней шесть, я бы сказал. Думаете, меня сегодня убьют?

Драконы придвинулись ближе к костру, и голосов не стало слышно. А может быть, кто-то поставил завесу.

— Не знаю, — я покачала головой. — Саймон, скажите… это правда? То, что вы сказали Далену о родстве драконов и магов?

— Ха, — он криво усмехнулся. — О чем, думаете, меня здесь спрашивают?

Драконы говорили беззвучно, и даже по лицам нельзя было понять, спорят ли они о войне или вспоминают общих знакомых. Я напрягла слух.

— Вы мало что здесь услышите, — скучным голосом произнес де Вельер. — Вас привели сюда, Лин, потому что тут безопаснее всего.

— Ну, я-то бесшумно вопить не собираюсь, — возразил Саймон. — Кстати, ты бы хоть морсу принес, спасенный. На тот мешочек, что ты у меня отобрал, можно было купить пару бочек, а тебе жаль кувшина.

— Спасенный? — Я переводила взгляд с одного на другого.

— Ну, я ведь тогда в Галавере в плечо целился, — кивнул на де Вельера Саймон. — На пару пальцев ниже, и он бы тут не сидел. Да и я… — Он заметно пригорюнился.

— Вообще-то вы предлагали его убить, — осторожно вставила я.

— Думаю, он в долгу не остался, — пожал плечами Саймон. — Жизнь такая.

— Вот и делай людям добро, — в тон ему продолжил де Вельер.

— Именно! Слушай, если ты меня так понимаешь, может, поменяемся? Ты хоть зубы сегодня чистил.

— А тебе стыдно перед высшим обществом?

— Да какое оно высшее, — отмахнулся Саймон. — Один в воде готов валяться за пустые принципы, другой руку потерял из-за девчонки, третий голову… Дети малые, одно слово. Может, замутим дело тысяч на шестьдесят? Я тут продумал одно дельце с недвижимостью…

Я встала. Слушать их не было сил. Ни Саймона, которого нужно было вытаскивать, но одна мысль об этом вызывала спазмы, ни де Вельера… пепел, как болит желудок! Больше всего мне хотелось поймать взгляд Квентина, но он на меня не смотрел.

Пойду я… в лес.

Де Вельер окликнул меня, но я не стала оборачиваться. О да, меня нужно держать на виду. Чтобы не предала кого-нибудь еще.

Не дождетесь.

В роще не светили звезды. Ветви переплетались, как переходы замка, землю покрывал плетеный коврик из облетевших листьев. Влажно, тихо, темно.

На лицо упал капюшон. Я не стала его поправлять.

Ни вороненка, ни белки… спят. Спят.

Я тоже хочу спать. Хочу домой. К маме… нет, не получится. У живых записок не бывает дома и семьи. Разве что в чужую пустят пожить. Ненадолго.

Я прислонилась к дереву, привычно сплетая пальцы. Нет меня здесь.

Квентина жалко. Это его мир, его дом, то, чего он ждал много лет. А я расклеилась так, что даже не могу за него порадоваться. Все ведь будет хорошо, правда? Я спасла его. Мы вместе. Мы…

Я глубоко вздохнула. Сейчас я приду в себя. Еще минута…

В ветвях шевельнулась тень.

Инстинкт сработал раньше головы, но я не упала на землю — шарахнулась влево, пытаясь уйти от удара. И нож, который должен был вонзиться мне в горло, просвистел справа и пришпилил к осине рубашку на плече.

По руке потекла кровь. Стало горячо и мокро: кажется, лезвие задело кожу.

Я дернулась, но нож держал крепко. Тогда я потянулась к нему другой рукой и изо всех сил потащила на себя. Нож покачнулся, но остался в стволе.

Пепел, тут нужно двумя руками…

Второй нож просвистел мимо бедра. Я похолодела.

Рукоять не повиновалась, рубашка не желала рваться… Сейчас я билась уже по-настоящему, но испуг сковал тело — любому прохожему, наверное, показалось бы, что я лишь чуть-чуть пританцовываю у дерева, как пьяная.

Сейчас меня убьют. И Квентин ничего не узнает…

Это кошмар. Я сейчас проснусь.

Еще капля крови скатилась по плечу. Стрелок медлил. Капюшон наполз на глаза; жадно, как утопающий, которому не хватает воздуха, я мотнула головой.

Листва наверху колыхалась; свет звезд обрамлял неясный силуэт. Стрелок потянулся, доставая из рукава третий нож… зачерненное лезвие, вот скотина… наклонился вперед, и я увидела его лицо.

А он — мое.

Марек…

Он был белее мела. Капюшон, проклятый капюшон — Марек меня не узнал. Да?

Правда?

Или здесь, сейчас все и кончится?

Последняя мысль придала сил. Рубашка напряглась, лопнула, как парус во время урагана, и я рухнула на землю. Из ссадины на плече потекла кровь.

Марек бесшумно приземлился в трех шагах от меня. Я вжалась в дерево.

Кортик доставать… рука не поднимается. Кричать? Захочет убить и убежать — убьет и убежит.

Небо, Первый, мама…

Квентин…

— Прости меня, пожалуйста, — хрипло прошептала я. — Прости меня.

Марек осторожно снял плащ. Поверх рубашки на нем были только вязаные рукава — оба заканчивались ничем, лишь на груди их соединяла пара ниток.

— Я чуть с ума не сошел, — тихо сказал он, усаживаясь рядом. — Ты цела?

— Ссадина на плече… Заживет.

— Отомстил-таки, — с его губ сорвался сухой смешок. — За ту, первую ссадину… Повернись, я хочу видеть.

Я открыла было рот, но он уже ощупывал мое плечо. Пальцы были сухими и цепкими и совершенно не дрожали. Дрожал огонек в глубине его глаз. И еле заметно подрагивали губы.

— Я так хотел тебя найти, поговорить, — еле слышно пробормотал он. — То, что я буду сидеть над твоим трупом, как-то не приходило мне в голову.

— Зачем ты здесь?

Он иронически поднял бровь. Ну же, Лин, неужели не догадаешься?

— Вельер, — со вздохом сказала я. — Ты хочешь убить его.

В его руках появилась короткая трубка. Такая знакомая, такая безобидная…

Марек поймал мой взгляд. Грустно усмехнулся.

— Ты поняла. Собственно, человек с метательными ножами, затаившийся на дереве, может быть и точильщиком, любящим уединение, но…

…Бледный человек с редеющими волосами покачнется и упадет со стрелкой в виске. Паника, горечь, ненависть… понятно на кого направленная. И что, остановится война? Вмиг? А если последним словом Вельера будет «Жгите!»?

Я вцепилась Мареку в рукав. Плечо пронзила боль, но я держала его, как, наверное, не обнимала даже Квентина.

— Марек, не надо. — Меня трясло. Меня затрясло сейчас, когда все было позади, ножи бессильно торчали в осине, а в глазах Марека, оказавшихся вдруг близко-близко, были только тревога и сочувствие. — Я не хочу войны. Совсем не хочу. Пусть Квентин не уговорит Вельера сразу, но ведь у нас будет книга…

— Книга? — спокойно переспросил Марек.

Я прикусила язык.

— Значит, Драконлор…

Марек оперся на ствол. Локтем выше темнела тонкая струйка.

— Я когда-то верил Первому, — произнес он, глядя в пустоту. — Если бы драконов не было вовсе, как бы хорошо нам жилось, а? Пусть никто не помогал бы с урожаем, пусть дома строились бы по году, а не по неделе, но мы стояли бы на своих ногах. Зачем зависеть от волшебников, когда у тебя есть голова и руки?

Марек помолчал. Я смотрела на него и боялась дышать.

— Но я не могу без них. Без Далена и Эйлин, с которыми мы уже много лет одно целое. Без Анри, бесшабашного архивиста, — он усмехнулся чему-то. — И когда я смотрю в их лица, я вижу, что для них огонь. Отними чудо, и они задохнутся. Им это необходимо: в каждом заклинании они видят что-то… глубинную суть, быть может? Не знаю.

Он снова замолк. Я давно не видела его таким серьезным. Никогда, кажется.

— Эйлин как-то говорила: огненный бич сковывает волю. Ступени вверх — разговор с небом, наполнение души надеждой. А зеркальные плоскости — обращение к себе, в прошлое, к памяти и знаниям предков. «Ты разве не чувствуешь?» — спросила она. Я тогда долго не мог заснуть. Я хотел бы вернуть им все чудо, а не только жалкие крупинки. Но я не пущу к чуду Вельера и таких, как он. Извини.

Он поднялся.

— Тебе лучше уйти. Будь на поляне, на виду. Я закончу здесь.

Я открыла рот… и закрыла его. Мне нет дела до Вельера. Я видела его раз в жизни. Он знал, что делал, когда укладывал нянюшку в постель против ее воли. Да, будет всплеск ненависти, ярости, горя, но если Марек решил, разве мне его остановить? Вельер уже мертв, так или иначе.

Но что-то было не так. Нож, просвистевший мимо бедра? Дрожь губ? Взгляд — давным-давно, в Галавере, когда двое мужчин стояли друг против друга, рапиры готовы были скреститься, но на лицах — усталых, обветренных, безрадостных — было лишь сожаление? Мальчишка с потресканными губами?

— Ты промахнулся, — одними губами сказала я. — Ты никогда не промахиваешься. Я видела твою первую дуэль во сне. Марек, ты был совсем мальчишкой. Младше меня. Ты не хотел убивать!

— Старше, — несмотря ни на что, его голос звучал успокаивающе. — Старше года на два, если я правильно помню твой возраст. Мы не были детьми. Я понимаю, ты хочешь меня оправдать, но я знал, что делаю. Как знаю сейчас.

Я покачала головой, не отрывая взгляда от него.

— Я не верю. Те шутки… ты никого не убил на самом-то деле. А Вельер — тогда, до твоей сестры, он был тебе вместо отца, верно? Ты справишься, Марек. Ты убьешь его, если захочешь. Но… не надо. Пожалуйста. Ради тебя.

— Я не могу, Лин, — медленно и раздельно ответил Марек. — Сегодня сбор. Завтра драконы полетят на Галавер. У меня нет права отказаться.

— А как же ваше безотказное оружие, соли серебра? Разве завтра над Галавером не пойдет дождь?

— Пойдет, — кивнул он. — Все верно. И… ты права. Я не хочу становиться де Вельером-наоборот, только это не имеет значения. Я отдаю долг. Ты никогда не задумывалась, почему твоя нянюшка не любила магов?

…Мальчишка приваливается к стене, тяжело дыша. Ей уже за тридцать, далеко за тридцать — почему дракон выбрал ее? Почему Вельер, обожаемый повелитель, обедавший у них чуть ли не каждый день, в одночасье стал чудовищем, при одной мысли о котором ноют зубы?

Волшебник сердито оглядывается от окна. Дален, его зовут Дален — почему такое простое имя выскальзывает из пальцев? Внизу шум, переполох: нашли стражника. А может быть, стражник уже очнулся и зовет товарищей, спешит с ними наверх?

Мальчишка не успевает додумать эту мысль. Из-за неприметного поворота выскакивают двое. Де Вельер и еще один, совсем молодой стражник, из свиты.

Свои.

Сестра, не успев даже вскрикнуть, оказывается зажатой между ними. Все. Она не сделает и шага. Дален весь истратился на пожар, а сам он, перепуганный, взъерошенный мальчишка — да разве он может убивать друзей?

И длинная, нелепо длинная рапира выскальзывает из руки.

Мальчишка лепечет что-то умоляющее и падает на колени. Бесполезно. Стражник повелительно кивает молодой женщине, и та с мертвым, застывшим лицом делает маленький шаг назад. Еще один. Еще.

И тогда Дален поднимает руки.

Вихрь выбивает окно в противоположном конце коридора. Из ладоней волшебника вылетает бледно-алый сгусток. Де Вельер ловко падает навзничь, но огонь нацелен не в него и не в девушку: стражник не успевает пригнуться, и пламя вцепляется в него, пожирает кожу, волосы, глаза…

Мальчишка припадает к стене, почти теряя сознание. Живой факел летит по коридору и с диким, мучительным криком — человек не должен такого слышать! — валится вниз.

Де Вельер отступает. Беззвучно, быстро, ни на кого не глядя. У мальчишки не поворачивается язык назвать его трусом.

Мальчишка переводит взгляд на сестру. Она смотрит на Далена. Не с благодарностью — с ужасом.

Ради них Дален убил человека. Беспощадно, люто, и — может быть — в первый раз.

Этот долг придется возвращать.

…Я очнулась. Марек сидел рядом, привалившись к стволу. Устало, будто ему уже за сорок, а то и за пятьдесят…

— Вот так, — закончил он. — А ты спрашиваешь, почему.

— Ты возвращаешь долг, — бессмысленно повторила я.

— Ну не сбегать же, как некоторые, — мягко сказал Марек. — Хотя я бы, пожалуй, попробовал…

— К драконам? — чуть улыбнулась я.

Он покачал головой.

— Я всегда мечтал уехать на север. Может быть, даже к полюсу. Снежные поля, слепящие, гладкие — до самого горизонта, и белое-белое небо. Где они сливаются, не видит никто. Я хочу туда, Лин. Едешь рано-рано утром на восток, навстречу солнцу, а воздух там — невесомая взвесь крошечных прозрачных кристалликов, и каждый звенит, поет, встречает рассвет. Несется снег из-под колес, солнце встает, и мир просыпается вместе с тобой. Летишь — и встречаешь радугу.

— Но Вельер…

— Я его убью, — буднично сказал он. — Вот посижу еще чуть-чуть…

— Марек, ты мой учитель, — прошептала я. — Я не хочу такого урока.

Марек странно поглядел на меня, и мне вдруг захотелось попросить его встать и идти — убивать Вельера, Саймона, кого угодно, — но чтобы он больше никогда так на меня не смотрел.

— Я ведь могу и другой урок преподать, — медленно проговорил он. — Такой, что понравится тебе еще меньше. Уверена?

Я зажмурилась. И кивнула.

Когда я открыла глаза, Марека не было рядом. На стволе остались зарубки, но ножи исчезли. В роще царила тишина.

Драконов хвост…

Я поднялась и, кое-как оправив плащ, побрела на поляну.

Сначала мне показалось невозможное: Саймон сидит у костра, а вокруг него, склонив головы и ожидая распоряжений, стоят драконы. Я моргнула, и все встало на свои места: Саймон, прикованный тонкой цепью к клетке, валялся на земле, а над ним нависали закутанные фигуры. Кто-то отрывисто задал вопрос; я слышала, как Саймон сухо, трескуче рассмеялся.

Общее собрание, значит. И я могла бы устроиться там, подкинуть дровишек в огонь — или двинуть Саймону по скуле пару раз. Меня бы даже не прогнали: вон де Вельер что-то говорит, вон мэтр качает головой…

Подойти, обрадовать их насчет Марека?

Нет. Если они прочешут рощу, ему не уйти. Скажу Квентину после собрания; пусть передаст остальным.

А кроме этого… есть ли мне что добавить? Убедить их не идти на Галавер? Или предоставить все Квентину?

Я почувствовала, как ноют ноги. Как болит спина. Как колотится сердце. Нет, на драконов меня не хватит. После рассказа Марека — нет. Скорее напрыгну на Вельера и расцарапаю ему все, что царапается. Чем тогда закончатся переговоры? Вот тем самым и накроются.

Одна из фигур обернулась. На напряженном лице появилась слабая улыбка.

Я неуверенно помахала. Фигура — Квентин — выпростала руку из-под плаща, изогнула кисть, и в полуметре от моего лица появились крошечные огненные буквы. Справа налево… пепел, читать же неудобно!

«Возвращайся домой. Выспись. Я все расскажу».

Надпись погасла.

Я помедлила и кивнула.

До дома я добралась быстро: пальцы озябли, холодный ветер подгонял в спину. О-о, да сколько можно! В тепло, под одеяло, в мягкую постель!

— А я как раз грелку наверх несу, — встретила меня хозяйка. Ей, казалось, совсем не было холодно. — Может быть, еще пару пледов захватить?

— П-пожалуйста, — выдавила я, дуя на пальцы. — Скажите… а вы Вельеру кто?

— Сказочница, — она, казалось, совсем не удивилась моему вопросу. — Пока библиотека не сгинула, я все читала, читала… Теперь, бывает, рассказываю — вечерами.

— Но как вы сюда попали?

— В «общество», вы имеете в виду? — она улыбнулась. — Грустно попала, по правде говоря. Как-то зимой шла через поле, усталая, и не заметила расщелину под снегом. Вокруг никого, на одной ножке не очень-то и попрыгаешь… Сначала было смешно, а потом страшно стало.

— Вы звали на помощь?

— Кричать я умею плохо, — она развела руками. — Связки быстро сорвала. Ползла, хрипела… руки красные, сверху вороны, на ветках снегири просыпаются и поют так весело… А потом один грач обернулся птицей побольше и унес меня в когтях. Я уже ничего не помнила. Только потом, в замке, узнала, кто это был.

— Вы им верите? — тихо спросила я. — Драконам?

— Лин, это же семья, любимые люди. Как им не верить? — Женщина провела рукой по стене, улыбаясь. — Я за драконами как за каменной стеной.

— А маги? — Я чуть не сказала «Марек» вместо «маги» и прикусила язык. — Их вы здесь видеть не хотите?

— Волшебники, они как дети, — женщина кивнула на танцующий огонек лампы. — Болтаются между небом и землей, взлетают, как на качелях, хохочут… А я — дерево. Вросла корнями в землю, тянусь к небу, слушаю птиц, и не уйти мне из родной рощи. Тут и тень, и прохлада, и дети бегают под деревьями…

— …И засыпают, прислонившись к стволу, — виновато пробормотала я. — Простите.

— Это я вас заболтала… Проходите наверх.

Комната была как осенний лес. Из золотистого пола тянулись стволы, отгораживающие кровать; огромное окно казалось зеркалом, увеличивающим зал вдвое. По стенам гуляли фантастические узоры кленовых листьев, древесных прожилок, ветвей, тянущихся друг к другу. Стулья дичились в стороне, переплетясь спинками.

Хозяйка, пожелав мне спокойной ночи, тактично ретировалась, оставив на краешке кровати плед и грелку. Я едва помнила, как умывалась, как закутывалась в длинную, до колен, шерстяную рубашку, как расправляла на ступнях слишком большие носки… я уже засыпала. Одеяло упало сверху, как небо, и больше я не видела ничего.

Во сне я летела над морем. Брызги обжигали крылья, холодное солнце гладило темную чешую. А внизу, в волнах, билась фигурка. И я спикировала вниз, подхватила женщину в когти и понесла наверх, к замку, мерно взмахивая крыльями и не обращая внимания на собственное тело, стонущее от зеленой морской воды…

Я открыла глаза в полутьме. Небо в запотевшем окне посветлело, но солнце еще не взошло. Туман, длинные силуэты ветвей… словно драконы у костра.

Квентина я заметила не сразу. Он лежал на кресле, укрывшись пледом до колен, и почти не дышал. Отросшие за время заключения волосы теперь были коротко острижены, а на побледневшем лице подсыхала царапина.

Спокойное, почти счастливое выражение лица. Дракон, который все решил…

Что в нем от человека, а что от дракона? Неужели я никогда не узнаю? Даже через пять лет? Пройдет еще двадцать — и он так и не снимет капюшон?

— Квентин… — тихо позвала я.

На миг мне показалось, что он без сознания, но спустя секунду Квентин закашлялся и открыл глаза.

— Доброе почти утро, — шепнула я. — Еще темно. Можешь спать дальше.

— Не могу. Я выторговал у Вельера только один день, — негромко ответил Квентин. — Правда, сейчас он спит… Побудешь со мной немного?

— Спрашиваешь, — я улыбнулась. — Перебирайся на кровать.

— Я спал меньше часа, — он покачал головой. — Усну до полудня, а Вельеру только того и надо.

Закутав плечи в одеяло, я перебралась на ручку кресла. Квентин без звука обхватил меня за талию, и я прижалась лбом к его щеке.

— Так что ты выторговал у Вельера?

— Время. Я проиграл ему, Лин.

— Проиграл?

Квентин кивнул и снова закашлялся. Долго, тяжело, как будто что-то не просто мешало ему дышать, но душило его изнутри.

— Нет, все хорошо, это пройдет… просто нельзя ходить под дождем, только и всего. Невелика потеря. — Он попытался улыбнуться в ответ на мой испуганный взгляд.

— Это из-за тюрьмы в Галавере? — спросила я. Он кивнул. — Маги все-таки идиоты… Так что было вчера?

— Вельер очень аккуратно и точно разгромил все доводы Саймона. Никакого родства не существует; документы — фальшивка, совпадение, единичные случаи. Мы убиваем захватчиков и ренегатов, и пусть совесть наша будет спокойна.

— Мило. А твои слова?

— Как об стенку горох. Более того, — он засмеялся, — Вельер нашел оригинальное решение. Нас усылают искать Драконлор. Так мы и рук не запачкаем, и поспособствуем делу мира. Чем скорее мы найдем книгу, тем быстрее война остановится: драконы овладеют мастерством, которое магам будет недоступно. Удобно, правда?

— Я только одного не понимаю, — задумчиво сказала я. — Если он разбил тебя по всем статьям, с какой радости ему уступать еще один день? Почему они не летят на Галавер на рассвете?

— Зеркальные плоскости. Вельер хочет, чтобы я сделал то, чего так боялся Анри: научил драконов великому огню. Сегодня мы полетим к морю, к высокой воде, и Вельер будет меня уговаривать. А я — его.

— А я?

Вместо ответа Квентин поднялся и подошел к ширме, что стояла за кроватью. Мелькнуло что-то красное, и у меня на руках оказалось узкое шелковое платье.

— Когда-то гостья замка, очень похожая на тебя, чуть не лишила нашего хозяина лучших его книг. Мне кажется, это судьба, — Квентин чуть улыбнулся. — Ты же любишь носить чужие наряды.

— Я… да. Наверное…

— Примерь. И… я достал для тебя еще кое-что. Чуть позже расскажу.

Он сбросил рубашку, подхватил красный шелковый халат-мантию и прошел за ширму, переодеваясь на ходу.

Я задумчиво перевернула платье. На спине красовался аккуратный вырез, по груди к животу спускался расшитый золотом дракон.

«Драконья невеста».

Я нахмурилась. Вот нелепая мысль! Впрочем, если сопоставить факты…

Нет. Даже не подумаю.

Шерстяная рубашка полетела на кресло; за ней отправились носки. Алый шелк прошуршал по носу, подбородку и замер, обволакивая бедра. Я провела рукой по плечам, груди, талии: точь-в-точь. Неужели и правда была еще одна я?

Хотела бы я знать, для кого шили это платье…

Я подошла к окну. Из запотевшего стекла на меня смотрела совсем другая Лин: волосы взлетели над головой ровными волнами, глаза и щеки блестели, как зимой.

Закрыв глаза, я прижалась к стеклу губами. Внизу, у самой рамы, начали таять узоры. Неужели рядом со мной так жарко?

На плечо тихо легла рука.

— Тебе даже огонь не нужен, — проговорил Квентин.

Мы смотрели друг на друга через окно. Наверное, эти слова сотни раз говорили под иным небом, под другими звездами…

— Я боюсь за тебя, — прошептала я.

— А я вижу, что все будет хорошо. Веришь?

— Я…

Я вдохнула его запах и уже не хотела выдыхать. Мне казалось, я вот-вот выпрыгну из шелкового платья, из своего тела и стану всем — осенней комнатой, каплей воды на стекле, прикосновением теплой ладони.

Ладонь Квентина соскользнула с плеча, коснулась голой спины, и я почувствовала, как кожа на спине откликается жаром. Каждое прикосновение было как точно взятая нота, как узор, как созвездие.

Облетевшие ветви казались сгустками дыма за заледеневшим стеклом. Близилось утро; спешило, мчалось — и застыло там, за горизонтом. А может, оно никогда и не наступит?

Хорошо бы.

Я прикрыла глаза, выгибаясь, и мир свелся к неслышному дыханию, подушечкам пальцев на горячей спине, холодку между лопатками и сквозняку на горящем лице. Я едва держалась на ногах; мне казалось, что каждое движение остается у меня на коже, как шрам, как память, — и ни одно не должно исчезнуть. Пальцы Квентина скользили по этому рисунку; я дышала все тяжелее; по телу бежала странная сладкая волна, и сквозь легкую испарину пришло чувство, будто эти руки касались меня не в первый раз…

На секунду его губы прижались к моему затылку, и в ухо плеснул знакомый шепот:

— Не бойся.

Наваждение спало. Я обернулась и раскрыла глаза: по комнате гарцевали огненные драконы. Вокруг гулял ветер. Вот пронесся призрачный кленовый лист, такой же, что упал утром мне на колени, вот сверкнуло алым расправленное крыло, вот у ног Квентина распахнулась книга, и четыре каменных дракона склонили перед ней головы, словно шахматные кони…

Драконлор.

Он читал послание. Только и всего.

Огненный мираж дрогнул, замерцал и начал растворяться. Квентин с неожиданной силой прижал меня к себе, обнял, и я только теперь поняла, как у него дрожали руки.

Я закрыла глаза. Все. Связь разорвалась.

Послание проявлено.

Лин сделала свое дело, Лин может уйти, никому не нужная. А ласка, тепло… это как снотворные травы перед операцией. Чтобы больной не кричал и не дергался.

Нет. Ему не все равно. Ему никогда не было все равно.

— Что за глупости ты думаешь?

Я приоткрыла один глаз. Квентин внимательно наблюдал за мной.

— Я не претендую на место хранителя традиций, — негромко сказал он. — Я не идеален. Я просто не хотел делать тебе больно.

— Мне все равно страшно… — полушепотом призналась я. — Даже теперь.

— Я знаю. Но все уже кончилось.

Я криво улыбнулась.

— Я больше не живая записка? Не инструмент Корлина?

— Ты Лин, — ответил Квентин. — Живая и настоящая. И именно поэтому…

Он подхватил меня на руки. На руках отнес на кровать и бережно, очень нежно поцеловал в губы. В первый раз.

— …Ты веришь, что ты нужна потому, что ты — это ты?

— Нужна кому? Себе, Корлину или миру?

— С Корлином мы еще разберемся. Прежде всего себе. И миру тоже — это одно, наверное. Ты в картине мира, и мир в тебе…

По плечам, по затылку путешествовали теплые кончики пальцев. Было тепло, уютно, и так не хотелось, чтобы наступало утро…

— Ты не уйдешь? — сонно спросила я.

— Никуда и никогда.

— Это правильно, — вздохнула я. — Квентин… А рисунок еще видно?

— Он исчезнет через пару часов, — помолчав, ответил Квентин. — Лучше пока никуда не выходи. Принести тебе второе зеркало?

— Нет, я же видела мираж… А где это? Такие статуи строят на вершинах замков, но все замки не объездишь… не облетишь.

— Хороший вопрос. Мы узнаем, Лин. Только бы задержать войну…

Квентин провел тонкую линию между моих лопаток, и я разом напряглась.

— Думаешь, если бы я предупредил, было бы по-другому? — негромко спросил он. — Линка, я же разрезал карету, чуть себя не угробил. Если бы я сказал, что собираюсь тебя читать, ты бы с ума от страха сошла. Разве нет?

— Может быть. Я ведь на секунду поверила, что — все. Что моя роль выполнена, и мы разойдемся в разные стороны. Ты вернешься в свой замок… ну, после войны…

— Вот уж не думаю, — Квентин тихо улыбнулся. — Первые драконы не сидели во дворцах, Лин. Они плели чудеса у моря, на скалах, на ветру. Учились, творили, бродили с места на место…

— Ты хочешь жить так?

— Я хочу увидеть будущее. Мы остановим войну, и мир изменится. Как? Насколько? Какое место займут драконы? Маги? Что будет дальше? Как жить, чтобы те, кто сейчас в Херре, встретили нас светло, без ненависти и страха?

— А как же те, кто хочет жить по-старому? — Я обернулась к нему. — Такие, как Вельер?

— Вельер… — Квентин приподнялся на локте, задумчиво разглядывая вышивку у меня на платье. — Вельер — это труднее.

Я вспомнила бледнолицего человека, нависшего над деревянной клеткой. И Саймона, скалящего окровавленные зубы.

— А Саймон? Что вы с ним вчера сделали?

— Его отдали мне.

— Как вещь?! — ахнула я. — И ты?..

— Не знаю. Его пока заперли в один из подвалов; будут кормить. Потом — не знаю. Я бы забыл про него на год-другой, — Квентин мечтательно потянулся, — но, думаю, Эрик будет против. Страдание делает нас мягче… мне кажется.

— И Саймона не накажут за то, что он предал тебя? Мэтра?

— Из-за меня здоровый парень провалялся со сломанными ногами несколько недель, — устало произнес Квентин. — Я немногим лучше таких, как Саймон.

Его руки скользнули мне под платье, массируя плечи со всех сторон. И замерли.

— Линка, у тебя тут не царапина, а рваная рана, — помертвевшим голосом сказал Квентин. — Откуда?

Я глубоко вздохнула. Пепел, почему я не рассказала ему раньше?

— Марек пытался меня убить.

— Марек?!

Квентин схватился за поясок халата, и мне на секунду показалось, что он сейчас вылетит в окно.

— Обознался, — быстро добавила я. — Ночь темна, я в капюшоне, он на дереве… Хоть пьесу ставь, честное слово. Но он здесь. Я дура, что сразу не рассказала. Прости.

Квентин молчал.

За окном рассвело. Во дворе по перилам крыльца шла черно-рыжая кошка. Заметив мой взгляд, она зевнула и спрыгнула на землю.

Квентин медленно встал и подошел к окну. На миг его лицо слилось со стеклом.

— Если Марек уже здесь, маги готовы напасть, — наконец сказал он. — А мы тянем… из-за меня. И ты весь день будешь в опасности — из-за меня.

— Ну да, — хмыкнула я. — Всего-то десяток драконов неподалеку и ошивается. Улетай. Я все равно буду с тобой. Если что, посадим Марека с Саймоном в один подвал: пусть там выясняют отношения.

— Тебе и огонь в ладони… — пробормотал Квентин. — Я не знаю, Линка: мне не нравится этот выбор. Когда не хочется улетать и нельзя оставаться, и не у кого спросить совета… Впрочем…

Он подошел к креслу. На подлокотнике лежала тонкая, потрепанная книжка. Когда он взял ее в руки, я увидела, что во всем томике осталось от силы полдюжины страниц: остальные сгорели.

— Дневник Корлина, — словно не веря собственным словам, промолвил Квентин. — Я не знаю, как к Вельеру попало это сокровище. Он не расставался с этой книжкой — но отдал ее мне без колебаний, как только узнал, кем мне приходился старый волшебник. Я бы и сам полистал, но я взял ее для тебя.

Он протянул мне дневник:

— Прочитай мне что-нибудь.

Я неуверенно взяла книжку. Раскрыла, зажмурилась, двумя пальцами перевернула страницу — и открыла глаза.

— «…Уготованный нам путь — или свободная воля? Мне кажется, мы не узнаем этого никогда. Но любой наш день мы проживаем, зная, что каждое решение нами выстрадано, а небо может только смотреть, но никогда не протянет руку. «Если ты меня не покинешь, я смогу все», — говорю я. Вдохновению, огню, ночи; тебе, раскрытой странице. Потому что это мой выбор».

Следующие строчки скрыла гарь.

— «Тебе — раскрытой странице» или «тебе и раскрытой странице»? — задумчиво произнесла я.

Квентин поднял брови.

— Тебя это интересует?

— Нет, — я покачала головой, прижимая заветную книгу к груди. — Не только. Но теперь ты готов лететь.

Квентин открыл рот… и беспомощно развел руками. И вышел из комнаты.

Я подошла к окну. Поверх того места, где я прикасалась губами к холодному стеклу, светлел отпечаток живых горячих губ. Не думая, я коснулась его кончиком носа.

Как быстро все произошло. Час назад я спала, не подозревая, как начнется сегодняшнее утро, а теперь на моей спине горит послание, а в руках — дневник. Тот самый, того самого чародея…

На каменную террасу вышли две фигуры. Солнечные лучи позолотили алую и черную мантии; яркий блик вспыхнул на отполированных плитах.

Момента превращения я не заметила. Взвились одежды, распахнулись крылья, и красный шелк упал на землю. Когда последняя складка ткани коснулась каменного пола, я подняла голову, но успела только проводить взглядом крылатые тени.

Скрипа двери я тоже не услышала. И очнулась лишь мигом позже, когда тело стянули веревочные петли.

— Любопытный рисунок, — раздался голос Марека. — Похоже, нам стоит кое-что обсудить.

ГЛАВА 3Квентин

Ветер бил в глаза. Первые минуты я осторожничал, боясь, что крылья переломятся от непривычной тяжести, но Вельер мерно летел впереди, и я скоро приноровился к его темпу.

Неужели Вельер так и будет задавать ритм?

А, неважно! Я стал собой, я в небе — впервые за много недель. Осеннее солнце греет тело, внизу качается земля, над каменными домами поднимается дымок, и он — тот, свой, рядом — это чувствует, осязает, вбирает крыльями. Это его земля. Это мой мир.

Горизонт вдруг немыслимо отодвинулся: впереди показалось море. Я задохнулся: от одной мысли, что я буду лететь над полосой прибоя, меня повело, голова закружилась, и я ринулся вниз, чуть не задевая животом серо-черные скалы.

Вельер качнул крыльями, поворачивая к полуразрушенному замку. Огромная четырехугольная башня, люк на крыше, зубчатое ограждение — постой-ка, откуда я все это помню? Неужели?..

…Я стою на крыше замка. Море так далеко внизу, что даже пены не видно, а за дальними скалами садится солнце. Все вокруг темно-розовое, как мамина улыбка — только она теперь редко улыбается.

— Смелее, Квентин, — говорит за спиной папа. — Я рядом.

— Но я ведь упаду!

— В этом весь смысл.

Нет уж. Я скрещиваю руки на груди, отрицательно качаю головой и делаю шаг назад. Ни за что.

И тут под ноги подворачивается карниз.

В ушах свистит. Я кувыркаюсь между крышей и морем, уже совершенно не представляя где что и, зажмурив глаза, жду, когда соленая вода наполнит нос, рот и уши. Но воздух коварно ударяет снизу, деревянной подушкой ложится под грудь, и я больше не кувыркаюсь — барахтаюсь, но не падаю.

Рядом хлопает парус. Раз, другой — почему, если на море нет ветра? И почему так громко, если до воды я не долетел?

Я осторожно приоткрываю глаза. Там, где минуту назад были руки, мерно дышат огромные крылья, и я замираю от восторга: неужели мои так выросли?

— Твои, — смеется папа. Он делает круг подо мной и возвращается. — Полетим к скалам или вернемся в замок?

Я поворачиваю голову и смотрю на скалы. Далеко.

Но не кончаться же чуду? Ни за что!

Я взмахиваю крыльями, и дорога сама ложится передо мной.

Вокруг сиреневые сумерки, воздух скользит и уходит вниз, как лыжня в горах глубокой зимой, а иногда сердце проваливается в яму, делает кувырок, и хочется поймать себя за хвост, снова и снова, оттолкнуться от папиной спины и взлететь к облакам. А потом, когда наступит ночь, сидеть на крыше, завернувшись в одеяло, пить молоко и смотреть на звезды.

…Солнце высоко, а мамы нет. И папы нет.

Я выбегаю из дома на траву. Я знаю-вижу-ощущаю, что стоит раскинуть руки и закричать, земля уйдет из-под ног, голова закружится, лужайка взметнется косым холмом, а тело вытянется в певучую струну. Тень огромных, в дом, крыльев накроет солнечный клевер, и страх уйдет вниз вслед за верхушками сосен.

— Квентин! — окликает тетушка. — Завтракать!

Но не сегодня. Я же обещал.

…Я вздрогнул, приходя в себя. Верхушка башни темнела совсем близко, и я с усилием развернулся: Вельер взял много левее, к старой каменной дороге. Когда-то она проходила над обрывом, за много метров до прибоя. Теперь волны плескались совсем рядом.

Вельер пролетел под одной из арок, ловко избегая брызг. Я миновал колоннаду, сделал петлю, разворачиваясь, и с неохотой сложил крылья.

Лететь к Вельеру, задевая своды и арки, было невозможно. Я вздохнул и тронулся в путь, царапая когтями камни.

Вельер задумчиво смотрел на меня. Он уже успел одеться: из кожаного мешка, что он нес в когтях, появился плащ и короткая туника.

— Каково это — так долго не летать? — спросил он, когда я подковылял к нему и упал на бок, возвращаясь.

— А то вы не знаете, — выдохнул я, лежа на спине. — Восторг и горечь одновременно. Кажется, что вот-вот переломится спина, но земля подталкивает вверх, и я снова властелин мира… нашего мира.

— Твоего мира. «Нашего» — это вежливый ответ. Когда становишься собой, видишь мир своим и только своим; иное невозможно. — Вельер протянул мне сверток с одеждой. — «Мое!», «мой мир», «мой путь». Это в подсознании. В крови.

Я подхватил тунику.

— Спасибо.

— За это не стоит благодарить, — негромко заметил Вельер, и я на секунду почувствовал себя неотесанным болваном.

— В том замке я учился летать, — неожиданно для себя сказал я.

— Я тоже, — он улыбнулся впервые со времени нашего знакомства. — И твой отец. И Рист. И… — Вельер замолчал. Жесткие складки у губ стали глубже.

— И моя жена, — с усилием закончил он.

Мои брови взлетели вверх.

— Я думаю, без этой истории разговора не получится, — спокойно продолжил он. — Когда-то, двадцать пять лет назад, мне очень повезло. Мы любили друг друга, не расставались ни на минуту, летали над морем наперегонки… В одну из прогулок у нее судорогой свело крылья, и она упала в воду. Я вытащил ее сразу, но до замка было почти два часа пути, и… Я затопил все камины, но она так и не смогла отогреться.

— Я сожалею… — тихо сказал я. — Но то, что произошло потом, — как вы могли? Зачем?

— Глупые счастливые девчонки, которые прыгали ко мне в постель? — Вельер смотрел на меня без улыбки. — «Драконьи невесты» — так, кажется, их звали в городе? Потом, когда в моем замке горели картины, а сам я ютился в какой-то хижине, я думал: что тогда на меня нашло? Горе? Понятные мужские желания? Или морская вода пригасила огонь, а с ним — сострадание и здравый смысл?

Он выпрямился. Замер на невидимой грани между морем и камнем.

— Собственно говоря, я оправдываюсь, а повелитель не оправдывается. Но сейчас и здесь это нужно. Речь идет о женщине, Квентин. Об обычной, хорошей женщине, которая никогда в жизни не знала магии. Марек, ее младший брат, был моим учеником. Она меня спасла. Выслушала, помогла сохранить голову. И я ей отплатил…

Он надолго замолчал. Сейчас, когда он смотрел вдаль, обхватив левой рукой колонну, он чем-то неуловимо напоминал Далена. Неужели мы все такие? И у каждого на душе лежит непростительное, вина, которую не забыть и не искупить? Поступок, совершенный в исступленной горячке или на холодную голову?

— Первый сделал нас такими, — точно отвечая на мои мысли, сказал Вельер. — Злое чудо… Легенда гласит, кстати, что мы стоим у его замка.

— У замка Первого? Драконы учатся летать здесь до сих пор? И он не забыт, как полагается дому предателя?

— Замок-то в чем провинился? — пожал плечами Вельер. — Не Первый его строил.

— «Первый». Мы даже не запомнили имени…

— У злых чудес не бывает имен. За две тысячи лет его все равно бы забыли. Тебе, кстати, не приходило в голову, что он был единственным чудом за всю нашу историю?

— Первый?

— Кто же еще…

Вельер прошел к колоннаде и уселся на обломок мрамора, как на трон. За его спиной билось о камень море.

— Много сотен лет все шло своим чередом, — продолжал он. — Мы постигали огонь, выражали себя в творении, радости, приключениях… Потом вдохновение начало угасать, тонкого огня стало меньше — но мы оставались великими. А затем явился Первый, за ним выросли люди, и мы угасли вмиг. Как ты думаешь, почему?

Я развел руками.

— Вы хотите ответить. Отвечайте.

— Я иногда думаю, что это было предопределено, — негромко сказал Вельер. — Что мы обречены делать одни и те же ошибки: убивать друг друга, забывать, гибнуть… Как Первый умудрился лишиться пламени, одному небу известно. Но с него все началось. За ним выросли люди; через него мы любим, — он сухо усмехнулся, — женщин без огня.

— Вы говорите о…

Вельер взмахнул рукой, призывая меня молчать.

— Коварный план, а? Пусть от крыльев откажутся не все, думал Первый, зато я достигну первой и главной цели: появятся люди. Мы увидим друг в друге мужчин и женщин, и людей станет больше, а потом, когда родятся волшебники и поднимутся против драконов, толпа истребит и тех, и других. И настанет мир без магии…

— Я не питаю особой любви к Первому, — медленно сказал я. — Но я предпочел бы думать, что он обрек нас по незнанию, не по злобе.

— Светлое небо, Квентин, разве это злоба? — Вельер расхохотался, и в его смехе мне послышались истерические нотки. — Пойми, я сам не знаю, о чем он мечтал. Я говорю о том, что вижу сегодня. «Вера сумеет», говорят они и кланяются. Да, сумела! Сумела их вера, растоптала и подняла. Только ненадолго. «Здесь нужно, чтоб душа была тверда; здесь страх не должен подавать совета». Наши несуществующие души тверже железа. Мы поднимемся. Вымирание? Да полно, глупости. Вымирание начинается, когда одного — всего лишь одного — мага, человека, дракона заставляют поступать определенным образом. Взять в жены лишь ту, что взмывает в небо; немедля произвести отпрыска, Двоих, троих, не дать роду угаснуть; вот тогда — да. Но пока мы решаем сами, нам не страшен никакой Первый.

— А смешанные браки? — Мне была неприятна эта тема, еще миг, и я зашипел бы, как кошка, озлившаяся на чужих, но я не мог не спросить. — Вы не боитесь, что драконы выродятся?

— Я? О нет. Ты, Рист — ваши судьбы получились такими из-за отделенности и одиночества. Когда мы сможем встречаться без страха, мы, победители, — жить под солнцем, ничего не боясь, тогда подобные связи вновь станут уделом одиночек. — Он усмехнулся. — Ты ведь искалечен, Квентин. Ты не знаешь, что такое — найти свою вторую половинку. Ту, которая живет тем же огнем, которая поймет тебя с полуслова. Ты и такие, как ты, ущербны — навсегда, и всю жизнь вы проведете за стеклянной стенкой, на которой написано «Я так решил». Скажешь, я не прав?

Он замолчал.

Вокруг ровно дышало море. К мшистым камням лениво ластились волны, вокруг плясали солнечные пятна: время близилось к полудню, и облака давно разошлись.

— Вы правы, — чуть удивленно ответил я. — Но я счастлив.

— Никто не помешает тебе быть счастливым. Но ты и сам хочешь, чтобы никто не повторил твоего пути.

Вельер помедлил и добавил:

— И моего.

— И поэтому — война? Чтобы драконы снова вили гнезда, создавали семьи, строили замки?

— И поэтому тоже. Ты боишься высокой воды, я знаю, — Вельер поддел носком камешек, — но она не успеет забурлить. Кроме того, у нас будет книга.

— Вы о книге думали, когда жгли деревни?

— Не будь ребенком, — устало проронил Вельер. — Сядь.

Мы молчали, слушая волны. Вельер, наверное, собирался с силами, а я чувствовал себя беспомощнее, чем когда-либо. Мы были слишком похожи; мы и думали почти одинаково. Как переубедить того, кто говорит то же, что и ты, только иными словами?

И выводы делает иные…

Будто я поднимался по лестнице, которую выложил сам. Иногда медленно, опираясь на каждую ступень, иногда перескакивая через пролеты. И вдруг натолкнулся на стену. Настоящую, твердую, высокую и крепкую — но, как и ступени, эта стена — тоже я. Ее не разрушить и не обойти, но мне нужно подняться наверх. Нужно.

Что с вами делать, Вельер?

— Жаль, что ты так и не успел прогуляться по поселку, — задумчиво сказал он. — Не Вельер в его лучшие годы, конечно, но Вельер в миниатюре. Фермы, гильдии, мастерские, ярмарка в базарный день. Если бы ты поговорил с людьми, ты бы понял…

— Не нужно, — я покачал головой. — Я знаю, что они любят вас.

— И это не имеет для тебя значения? — мягко спросил Вельер. — Что в меня верят и драконы, и простые люди?

Я вспомнил имя. Одно-единственное.

— Аркади. Она от вас отвернулась.

Вельер не пошевелился. Лишь быстро-быстро забилась жилка на шее.

— Дален спалил одного из моих людей заживо, — отрывисто сказал он. — Знаешь, что это такое?

— Сам пробовал, — прошептал я. — Не знаю, насмерть ли.

— Ах, вот даже как… Но близкие у тебя в огне не горели.

— Правда? Как погибли мои родители?

Вельер осекся.

— Не скажу, — глухо сказал он. — Никогда. Не спрашивай.

— Я не спрашиваю, — я сам не заметил, как взвился мой голос, — я требую.

— У тебя нет права требовать! — Его голос поднялся тоже. — Что ты потерял, мальчишка, который рос в тепле и неге? Родителей? Они совершили в разы больше тебя и ждут того же от сына! У тебя свой путь? Иди и принеси нам книгу, а не отвлекайся на мелочи!

— Няня Лин — мелочь? — очень тихо спросил я. — И Аркади де Вельер?

— Помолчи, — прежним, сухим тоном бросил он. — Да, мелочи. И моя изрубленная жизнь, и их… воспоминания. Аркади допрашивала Далена по моему приказу, и, пепел его побери, он должен сказать спасибо, что ему не накинули на голову мешок и не подожгли во дворе. Я не желал смотреть ему в глаза; я до сих пор не знаю его в лицо.

— А вы похожи… — негромко заметил я.

— Молчи. Я не буду обсуждать предателей. Ни Марека, ни Аркади, ни себя. Виноват я один — ты это хочешь сказать? Да, это так. Что дальше? Поднимем кверху лапы или вспомним, что мы одно?

— Вспомним, что мы одно, — устало повторил я. — Но с вами во главе мы совершим те же ошибки.

— Нет, — Вельер странно улыбнулся. — У счастливых все хорошо, Квентин, — а те, кто не осознал своих ошибок, счастливы. Несчастливые люди двигают историю.

— У отца и мамы все было прекрасно.

Он усмехнулся.

— Ты в этом так уверен?

— И вызову любого, кто будет утверждать обратное.

Вельер с заминкой кивнул.

— Ты прав. Это больно — все еще и очень больно, когда думаешь о друзьях, о родных — тех, что были счастливы, — и понимаешь, что мог бы прожить так сам. Если бы не та судорога в море… если бы не ночь, когда я решил, что мне дозволено все… если бы я не отправил лучшую ученицу в подвал к убийце. И все это — на фоне бунтов и волнений: тогда их еще можно было потушить, но мы не справились, не успели…

Он оперся на колонну, скрестил руки. Солнце било по рассохшейся дороге, согревая старые доски и каменные плиты, но Вельер один стоял в темноте, на узком клинышке тени.

— Труднее и дольше всего ищешь то, что у тебя когда-то было, — наконец произнес он. — Понимание. Суть. Ты знаешь, что зеркальные плоскости, которым тебя учили, начинались с этого? Не отражение своего огня, не тщеславное зеркало, а проекция твоего ближнего, друга, брата?

— Как? — вырвалось у меня.

— Тот же механизм, — Вельер поднял руки, небрежно прочертил в воздухе огненный треугольник. — Не смотри на меня; я давным-давно забыл, чему меня учили. Через зеркальную плоскость мы черпали силы друг у друга и многократно отражались в зеркалах сами. По преданию, когда четыре дракона спасали Сорлинн от стихии, они видели в отражениях всех своих предков… до основания, — его голос упал до шепота. — Такая сила, такие глубины… а маги разменивают их на фейерверки.

Перед моими глазами встали лица мамы и отца, вытканные в пламени. Почерпнуть у них сил, поделиться собой, узнать, о чем они думали, как завершили свой путь; увидеть в зеркалах Эрика Риста и Вельера и понять их еще лучше… Мы станем ближе друг другу, сохраним свой огонь и зажжем его для тех, кто встанет с нами; высокая вода будет нам нипочем. А маги… маги не устоят тоже.

Я чуть было не выкрикнул: «Так давайте попробуем!» Слова уже рвались с языка; я одернул себя в последнюю секунду.

У нас нет времени, чтобы овладеть зеркальными плоскостями как должно. Это приманка: Вельер возьмет знание как есть, и каждый дракон сожжет по городу.

Я посмотрел на Вельера и медленно покачал головой.

— Жаль, — вздохнул он. — Я надеялся. Значит, завтра многие взлетят в последний раз.

— И вы обвиняете меня? Вельер, если бы я согласился, вы бы спалили Галавер дотла, — Я вспомнил праздник на замковой площади, костер, музыкантов, хохочущую белокурую девушку и парнишку с искрящимися рукавами и почувствовал, как по лбу и коленям течет холодный пот. — Думаете, это справедливо?

— Справедливость? — Вельер резко развернулся. — Людям нечего ждать справедливости. Они бродят во тьме, как сказал поэт.

Он смерил меня взглядом и отвернулся к морю.

— Хотел бы я, чтобы ты сейчас встретил отца и мать, — не глядя на меня, сказал он. — Они бы тебя переубедили. Увы. Разве что через врата… но ты нам нужен.

— Мои родители не принимали врат. Хотя… знаете, если бы врата снова сделали меня ребенком, я бы заколебался, — я присел на корточки, подняв ладони над набегающими волнами. — Встретить отца и маму… я мечтал об этом.

Вельер задумчиво посмотрел на меня.

— Когда я был ребенком, — проговорил он, — мы прилетали сюда летать и купаться. Потом сохли, ночевали на берегу. В один из дней море было особенно бурным, но я упросил мать, и мы отправились к воде. И вот, когда мы зашли по пояс, пошла волна — огромная, сизая — и накрыла меня с головой. Я забарахтался, захлебнулся, и моя рука выскользнула из маминой. Песок набился в глаза, я ничего не видел, меня относило от берега…

Он умолк. Я сидел и смотрел на прозрачные волны, наползающие на мраморную крошку. Такие спокойные, такие обманчивые…

— Не знаю, может быть, ничего и не случилось бы, — продолжал Вельер, — но мой отец не растерялся: подлетел к воде, нырнул, подхватил меня и спас. Мы рисковали: в безлюдном месте, без огня, да еще и с ребенком, мои родители были беззащитны, но это не имело значения. В тот вечер мне было надежнее всех на свете.

На секунду он прикрыл ладонью лицо. Я не видел его глаз.

— Теперь уже никто не возьмет меня за руку.

— И вы тоже иногда мечтаете о вратах? — помолчав, спросил я.

— Врата — наша память об огненном веке. И еще одна неудача. Ты хоть знаешь, для чего их построили? Или «Мифы и легенды» — твой потолок?

Я нахмурился. Если и книга, которую читали мы с Эриком и Лин — подделка, что же настоящее?

— О чем вы?

— Врата построили в год первой казни, — Вельер холодно посмотрел на меня. — Но вовсе не для того, чтобы будущие преступники могли искупить вину. Врата должны были изменить наше прошлое. Отменить убийство. Вернуть казненного к жизни.

— А не наказать будущих убийц… — ахнул я, сразу все понимая. — Мы желали переписать прошлое…

— Врата не стали строить с самого начала: верили, что они не понадобятся, — Вельер криво усмехнулся. — Слишком страшной была цена, которую за них заплатили в изначальном мире. Но когда пролилась первая кровь, мы поверили, что можем все изменить. И возвели врата времени… и обманулись. Парадокс Первого — теперь все проклятое называется именем Первого. Прошлое не меняется. И тогда врата вошли в легенды как тюрьма, убежище, путь в никуда. Я прочитал об этом в библиотеке… когда она еще у меня была. А потом и Корлин упомянул врата в своем дневнике. Вот уж кто, кажется, прочитал все книги на свете.

— Значит, врата времени могли бы стать нашим спасением? — нерешительно спросил я. — Путем в огненный век?

— Конечно. Почему их воздвигли? Чтобы начать все заново. Чтобы огненный век никогда не уходил дальше чем на ладонь; чтобы всегда можно было протянуть руку. Это потом мы поняли, что переписать прошлое не получится — никогда. Пришло отчаяние, а за ним мудрость… надеюсь. Врата стали возможностью, выбором, памятью. Твои родители правы, Квентин: если ты хочешь делать будущее, это путь в никуда. Но для того, кто устал и хочет отдыха… — Его губы иронически скривились. — Право, это не худший шаг.

— А вы устали больше, чем подаете вид…

— Разумеется, — пожал плечами Вельер. — Мне почти полвека. Но чтобы шагнуть во врата, нужно, чтобы было куда идти. А так — какой смысл? Это наказание, разлука… да и все равно ничего не изменится. Оставим это. Ты понимаешь, что завтрашний день не переписать? Что если нас уничтожат, это конец?

— Понимаю.

— И, зная это, упорствуешь? Не встанешь впереди и не поделишься знанием?

— Понимаю и отказываюсь, — повторил я. — Вы проговорились, Вельер. Когда вы говорили о Первом, помните? «Мы увидим друг в друге мужчин и женщин, и родятся волшебники», — вы знали, что Саймон прав. Знали и продолжали говорить о мести!

— Правитель лжет для общего блага, — холодно ответил Вельер. — Так же, как врали твои учителя-маги. Ты тоже о многом умолчал: волшебники Галавера куда слабее, чем кажутся.

Я вспомнил Марека, и у меня заныл живот. «Когда они поймут, что в их власти все вернуть, нам крышка».

— Кто вам рассказал? Де Вельер? Саймон?

— Не все ли равно? Я это знаю, — Вельер потянулся за кожаным мешком и извлек оттуда глиняную флягу. — Вина? Завтра будет поздно.

— Нет, — покачал головой я. — Мне нужна ясная голова.

— Не в ближайшие четверть часа, — он криво улыбнулся, вытирая губы. — Пепел! Почему споры не кончаются звонким: «Вашу руку, вы меня убедили!»?

— Мы слишком хорошо понимаем друг друга.

— Вероятно, — Вельер усмехнулся. — Хотел бы я залезть в твою голову… стало быть, ты не прочь залезть в мою. Что ж, значит, мы ничего не добьемся. — Он вскочил легко, словно был моим ровесником. — Полетели!

Я уныло кивнул, поднимаясь. Все, слова сказаны. Вельера не переубедить… да я, кажется, и не пытался. Или все-таки пытался, сам того не сознавая?

Поздно. Такой светлый день, такое спокойное море… Как там сказал Вельер? «Когда четыре дракона спасали Сорлинн от стихии»?

Четыре дракона…

— Вельер… — хрипло начал я. — Давайте полетим к Сорлинн. Возможно, я хоть там докажу вам, что нельзя убивать родных.

— Кто впервые убил дракона, если не дракон? — Вельер глянул на меня узкими глазами, в которых стрелами темнели вертикальные зрачки. — Идеального мира не существует, Квентин. Есть только победа или поражение.

— Если врата не могут изменить мир, это не значит, что мы не можем. А вот разрушить картину мира школяра и земледельца, дракона и чародея — запросто.

— Мы теряем время, — Вельер сбросил плащ. — Ты хочешь увидеть Сорлинн? Я понимаю. Мы сделаем крюк. Но…

Он бросил на меня сочувственный взгляд.

— Не надейся.

Горестно крикнула чайка. Вельер сбросил тунику, когтем подцепил мешок и взвился в воздух.

Я снова летел в хвосте. Живот болел все сильнее; хотелось есть. Ясное небо дрожало и туманилось перед глазами: недели в воде не прошли даром. И в таком состоянии я еще хотел кого-то уговаривать?

А что делать?

Под крыльями шумели волны. Я вздохнул терпкий соленый воздух так, чтобы он заполнил все тело. Стало легче.

Четыре дракона… четыре статуи. И Линка, одна в незнакомом доме… я даже не спросил, справится ли она. Взять бы ее с собой, в воздух, на гребень, пронести над запахом волн, под облаками, выше птиц — куда-нибудь, где нет войны и Вельера. Только найти вначале Драконлор…

Я поймал себя на том, что думаю о книге как о лекарстве от всех бед. Как о давно потерянном старшем брате, который придет и рассудит всех, правых и виноватых. И нет дела, что у книги нет рта — хрупкие страницы скажут сами за себя. Ободрят Лин, утешат Эрика, удержат Вельера, положат Далену руку на плечо…

И для меня найдутся слова, наверное.

Впереди расстилался бледно-голубой залив. По прозрачной воде скользили солнечные блики, проглядывало светлое дно.

Вельер повернул голову. Черный коготь описал круг, указывая на волны, пляж, россыпь камней на берегу. Что он хочет сказать? Что это и есть Сорлинн? Наша древняя столица, залитая водой, утопленная, забытая?

Песчаная коса, как лунная дорожка, вела к маленькому островку: белый мраморный квадрат, полузасыпанный галькой и ракушками, три грубые статуи… обломанные крылья, склоненные головы… от четвертой статуи вообще остался лишь каменный выступ…

Сердце зашлось, в ушах оглушительно застучало.

Здесь!

С этой скалы лился водопад. Здесь замерли стражами каменные изваяния. Врата времени, наш памятник, наш алтарь — где еще Корлин сберег бы работу всей своей жизни?

Я чуть не застонал. «Лин», водопад — единственный, тот самый! «Кор» — как я мог не разглядеть имя своего рода! Корлин дал нам все ответы. Мы просто не желали их видеть.

Вельер все еще глядел на меня. Я с усилием пожал крыльями и развернулся. Нет, Вельер. Ты не догадаешься, о чем я думаю. Ты готов убивать, готов драться — значит, вырвешь и книгу из рук. Я вернусь, но без тебя.

Я глубоко вздохнул, потом еще и еще раз; сердце забилось ровнее. Здесь даже воздух был другим: спокойным, мягким, с легкой медовой нотой. Осенью на море цветут крокусы — наверное, вон там, за невысокой грядой белых скал, поросших кустарником. Дома, на ферме, я видел подснежники лишь весной…

Придет новая весна. Только бы не на пепелище.

Я кивнул Вельеру. Тот моргнул — как мне показалось, озадаченно, — взмахнул хвостом и взмыл в небо. Я последовал за ним.

Полета к Серым холмам я не запомнил. В ушах звенело одно: книга, книга, книга…

Пятки ударили по плитам двора. Алая мантия, вобравшая в себя дневное солнце, согрела озябшие плечи. Рядом Вельер, подняв руки, чертил в воздухе огненную плоскость.

— Не зеркальная, — объяснил он, поймав мой взгляд. — Но даже моих, мягко скажем, средних умений хватит, чтобы раздраконить галаверских волшебников в клочья.

— Думаю, это вам не удастся, — раздался ледяной голос с галереи.

Анри де Верг стоял в тени, небрежно опираясь на перила. Как и Вельер, он был в черном, но вместо мантии мага на нем были свободные брюки и рубашка. В его руке поблескивал комок нитей из огненной паутины; две алые струйки тянулись от клубка к земле. Я проследил их взглядом и похолодел: все нити сходились у пятачка, с которого мы с Вельером только что подняли свои одеяния.

Я сделал шаг в сторону… попытался сделать. Ноги прилипли к камню, как переваренный рис.

Анри, бледный и сосредоточенный, ступил вперед.

— Я не твой отец, мальчик, — проговорил Вельер.

— Думаете, это месть отцу-дракону, который меня бросил? — Анри слабо улыбнулся. — Если бы это было так… Впрочем, сейчас я бы, наверное, не отказался. Вдруг помогло бы? Но вы ошибаетесь, Вельер. Я не мщу, и мне нужны вы.

— Это ловушка? — спокойно спросил Вельер. — Или приглашение к перегово…

Хрип прервал его слова. Горло, грудь, лодыжки Вельера обхватили золотистые петли. Анри качнул поднятыми ладонями, и бич еще раз скользнул крест-накрест, стягивая локти Вельера, колени, запястья. Я по-прежнему не мог сойти с места.

Вспыхнул воздух, и мы с Вельером оказались в огненном колодце. Еще миг, и из камней поднялась похрустывающая алая паутинка… вот она поднялась до колен… вот тонкие усики тянутся к груди… Я попытался отшатнуться и не смог.

— Мне нужна книга, Кор! — крикнул Анри через стену бушующего пламени. — Книга, или Вельер мертв!

— У меня ее нет!

— Да ну? — Анри повел рукой, и враз побледневший Вельер упал на колени, задыхаясь. — Посмотри наверх!

Она стояла у окна. Тонкое красное платье несколько раз перепоясывала грубая веревка; два тяжелых стула подпирали Лин сзади. Слева, поигрывая кинжалом, стоял Марек. Заметив мой взгляд, он вежливо поклонился.

— Так что? — крикнул де Верг. — Приступим к переговорам?

ГЛАВА 4Лин

Когда Вельер упал, извиваясь под ударами золотистых бичей, я почувствовала, как натягиваются мои путы.

— Марек, прекрати, — сквозь зубы произнесла я.

— Извини, — спокойно отозвался он. — Но дело уже не в уроке. Мне нужно, чтобы он испугался.

— Квентин? Чего ты от него хочешь — чтобы он догадался, где книга, и принес ее тебе на блюдечке? За полчаса?

— Я уже догадался и сам, — Марек небрежно кивнул на мою спину. — Мне нужен перевозчик.

— Ты… ты самый…

Я задохнулась.

— Ты же просила не убивать Вельера, — пожал плечами Марек. — Вот тебе и милосердия достойные плоды. Впредь будь умнее.

Внизу Квентин запрокинул голову: нити подбирались к его шее. Анри, мастер огненных ловушек, молча наблюдал за двумя полуголыми мужчинами в паутине пламени. Квентин что-то крикнул; я не слышала слов.

— Если с ним что-нибудь случится… — начала я. — Ты хоть понял, что вы с ним сделали в замке?

— Ты бы предпочла, чтобы мы лишили его рук? Или повесили там же, на месте? Всегда есть выход, Лин. Но он не обязан нравиться тебе.

— Если вы его убьете, я доберусь до Анри, — прошептала я. — И до тебя. Любыми путями. Потому что меня больше не будет.

Я отвернулась. Там, на камнях, Квентин барахтался в ловушке. Если бы только поймать его взгляд…

Мне показалось, что он меня видит. В следующий миг огненные нити, сдерживающие его от пояса до шеи, беззвучно полопались. Новые побеги уже тянулись к нему, но дело было сделано — Квентин вскинул руки и резко повел ладонью, выстраивая заклинание.

Окно выпало наружу с грохотом и лязгом. К деревянной раме пристали осколки кирпичей. В лицо пахнуло жаром, но ни один кусочек стекла не коснулся меня: нас с Мареком прикрыл невесомый воздушный щит.

Второй жест, и я почувствовала, как веревка на мне горит и осыпается. Платье осталось нетронутым, но я не думала, как это может быть: я уже бежала, опрокидывая стулья. Кресло — кортик — переворот, не задеть плечом шкаф — дверь — ступеньки — пустая прихожая — пятно крови — крови?! — и кубарем, клубком через покинутую кухню — в заднюю дверь.

Я не успела перевести дыхание, как чья-то рука рванула меня на себя, и я полетела в кусты. Другая рука закрыла рот.

— Тихо, — прошипел де Вельер. — Пока я не скажу, сиди и молчи.

— Марек… — промычала я.

— Знаю. Тихо.

— А вот теперь, — прозвучал холодный голос Квентина, — я готов к переговорам.

— Я не смогу тебя долго удерживать, — послышался голос Анри. Я приникла к кустам и увидела его: ладони вытянуты, лицо напряжено. — Но Вельера я удержу, не беспокойся. Ты видишь, что он у меня на пальце? Убей меня сейчас — и не успеешь.

— Вижу, — сухо ответил Квентин. — Чего ты хочешь?

— Отвези Марека туда, куда он скажет. Потом верни его в Галавер. Ну, а потом — возвращайся, если сможешь. Но лучше бы тебе успеть: за пару часов до рассвета я улечу. Тут останется труп.

— Ты умеешь летать?

— Не паясничай, — поморщился Анри. — Я учился… Что дальше? Если тебе интересно, женщина заперта в своей комнате. Все остальные на Серых холмах; у вас чудесные законы гостеприимства. Все, кто мог бы вступиться за хозяина, — далеко… и это — накануне войны!

— Не все, — прошептал рядом де Вельер. — И сейчас ты в этом убедишься.

Я толкнула вниз руку с арбалетом.

— Ты идиот? Не слышал Анри? Вельер у него на пальце! Если с Анри что-то случится, Вельер мертв! Ты дернешься, и твой повелитель мертв!

— Именно так, — раздался рядом голос Марека. — Приветствую, господа. Будем убивать друг друга или подождем, пока дракон на горе не свистнет?

Де Вельер неохотно поднялся.

— Теперь все зависит от Квентина, — продолжал Марек, словно не замечая, что я осталась сидеть. — Захочет ли он выручать врага, без которого, быть может, не будет войны — или попробует договориться с нами сам?

Квентин нас не видит, вдруг поняла я. Он не знает, что со мной, с Мареком; не подозревает, что здесь де Вельер. Впрочем, толку от нас… Но лучше попробовать.

— Идемте, — я вскочила и потянула де Вельера за собой. — Нам нужно им показаться.

— Не стоит. — Марек по-кошачьи переместился так, что очутился между нами и углом дома. — Не думаю, что нужно их отвлекать.

Я посмотрела на него. Мой учитель, который преподал мне урок. Несколько часов в веревках, как животное… во имя чего?

— Меня это не касается, — сказала я. И впечатала ногой ему в зубы.

Марек не упал — сел. Медленно поднес руку к окровавленному лицу, и я вдруг почувствовала себя в сто раз хуже, чем несколько часов назад, когда на груди защелкнулись веревки.

Анри покосился на нас.

— Господа, вы меня отвлекаете, — без всякого выражения сообщил он. — Или придвигайтесь ближе, или возвращайтесь в дом. Я, между прочим, человека убивать собрался.

В первый раз…

Де Вельер ступил вперед. Я последовала за ним и тут же увидела Квентина. Он стоял в огненной паутине, скрестив руки и пытаясь сохранить непринужденный вид.

— Итак? — поднял бровь Анри.

— Без Лин я никуда не полечу, начнем с этого, — Квентин посмотрел на меня, потом на Вельера. Тот уже не хрипел, но оранжево-алая паутинка захлестнула нижнюю половину лица: он не мог говорить. Лоб и щеки были белыми, как мел. — И я хочу, чтобы ты ослабил бич.

— Лин бери, — кивнул Анри. — Путы не ослаблю. Он выживет, и руки-ноги останутся целы. Но иначе я его просто не удержу — а я привык побеждать, извини. Так что, будешь спасать жизнь лютому врагу или разойдемся по домам?

Лицо Квентина исказилось, будто от боли.

— Ты же знаешь, что буду, — медленно произнес он.

— Хорошо. Кстати…

Я не заметила, как Марек оказался рядом. Просто в одну минуту его не было, а в следующую де Вельер оседал на землю, а Марек аккуратно убирал что-то в карман.

— Очнется через пару часов, — пожал плечами Марек, поймав мой взгляд. — Если что, Анри успокоит его еще раз. Мы же не хотим, чтобы де Вельер позвал подмогу, верно?

— Что теперь? — тихо спросила я.

— Принеси связку, — выдохнул Квентин. — В прихожей, в сундуке. Выглядит, как переплетение кожаных ремешков.

— Мне приходилось летать на драконе, — без улыбки кивнул Марек. — Я принесу.

Мы остались вчетвером на каменном дворе, среди колючих кустов и засыхающего плюща. Клонилось к западу солнце; под крышей чирикали воробьи.

Я шагнула к Квентину.

— Тебе стоит переодеться, — с усилием сказал он. — Что-нибудь теплое.

— Квентин… — шепнула я. — Там в доме кровь.

Квентин так резко обернулся к Анри, что из земли рванулся новый ряд огненных побегов.

— Кто? — ледяным тоном спросил он.

— Кровь Марека, если тебе интересно, — Анри не шевельнулся. — Что до женщины, ее бережно усыпили. Она, правда, успела набедокурить.

Квентин чуть расслабился.

— Я переоденусь, — сказала я, но не двинулась с места,

— Окно жалко, — Квентин улыбнулся уголками губ. — Столько воспоминаний…

Он на миг закрыл глаза, и кончики пальцев потянулись ко мне через огненные нити. Я шагнула вперед — и взяла его за руку. Секунда, и мне в пальцы скользнуло что-то круглое.

— Медальон? — прошептала я. — Ты оставил его в мантии, а теперь…

Он кивнул.

— Сохрани его. И возьми с собой дневник.

— Да, — я сжала его пальцы. — Я сейчас вернусь.

— Иди, — шепнул он. — Все хорошо.

Когда я спустилась в прихожую, застегивая плащ, Марек сидел на сундуке, перебирая в руках необычную упряжь из коричневой кожи.

— Подожди одну минуту, — попросил он.

— У нас было несколько часов.

Мне не хотелось с ним говорить и одновременно хотелось сесть рядом с ним, как в роще, у той осины, и говорить без конца. Простить друг друга, понять, сделать вид, что последних дней просто не было, и, может, их правда не станет…

— Я знаю, — вдруг улыбнулся Марек. — Сядь рядом. Пожалуйста.

Я достала из кармана зажигалку. Протянула ему:

— Вот… это твоя. Я ее не заслужила, наверное.

— Заслужила. Ты много чего заслужила… хорошую порку, кстати, тоже, — он вздохнул. — Я вот думаю: если бы Саймон сразу сказал нам, что последнего дракона из рода Кор зовут Квентин? Если бы Квентин сказал Саймону свое имя; не ограничился бы звучным «Кор»? Что было бы? Такая глупая игра — «если бы», и хочется играть в нее без конца, и нельзя…

— Ты хочешь сказать: что было бы, если бы я осталась твоей ученицей?

— Я бы хотел, — он взглянул на меня. — Оставь зажигалку себе, хорошо?

Он встал. Я осталась сидеть.

— Я думала, ты что-то хочешь сказать? — нерешительно и в то же время настойчиво произнесла я.

— Да в общем-то уже все… — Марек улыбнулся. — Ты же меня понимаешь. Идем.

Снаружи за эти несколько минут словно бы сделалось темнее. Неужели уже сумерки? Я оглядела двор. Анри, весь в черном, огненный круг, паутина, Вельер… И похолодела: Квентина не было.

— Идите, — Анри махнул рукой в сторону сада. — Там, за яблонями, лужайка.

Проходя мимо Анри, Марек посмотрел на него каким-то очень понимающим взглядом. Анри де Верг коротко кивнул и отвернулся.

— Он ведь может умереть, правда? — спросила я негромко.

— Запросто.

— Ты так легко это говоришь…

— Я не уверен, что Квентин не свернет мне шею, к примеру. Или себе — и тогда разобьемся мы трое. Мы очень хрупки, Лин. Тебе повезло, что ты не видела насколько.

С яблонь осыпались листья. Один упал мне на плечо, другой застрял у Марека на вязаном рукаве.

— Я в детстве любил гулять по саду, — сказал он, коснувшись рукой ствола. — Особенно осенью. Драконьим летом всегда тихо, в ветвях золото, под ногами шуршат листья, падают на плечи, обволакивают, гладят… Я раньше верил, что, если долго стоишь среди яблонь, сам превращаешься в дерево.

— Скорее, в гору листьев, — невольно улыбнулась я. — А вот и Квентин… ой!

На примятой сухой траве возлежал чужой и неуместный здесь дракон с тусклой чешуей. Темно-алая, с бордовым отливом, она приковывала взгляд, и я вдруг вспомнила о пятне крови на пустой кухне… и заметила, что Марек чуть подволакивает правую ногу.

— Садитесь, — произнес низкий голос, идущий, казалось, из ниоткуда. Разом нахлынули воспоминания: ночная библиотека, молнии в потемневших глазах, шуршащая бумага под рубашкой… растрепанные волосы и теплое дыхание.

Марек болезненно поморщился, обходя Квентина, но набросил связку — ремешки, петли, подобие седла — быстро и ловко. Я села, коснулась ладонью гребня… и вцепилась в него что есть силы: мы взлетели.

Вниз ушли яблони, качнулись и исчезли холмы; перевернулись перед глазами поля. В грудь бил упругий воздух, руки Марека, бесстрастные, как кожаные ремни, лежали на талии. Небо, синее и серое, вдруг оказалось рядом, а еще через минуту слилось с землей, и я поняла, что впервые вижу море. Мы снижались.

— Как быстро! — крикнула я. — Где мы?

— Квентин уже знал, куда лететь, — отозвался Марек. — Анри мог бы и не говорить ему. Сорлинн, конечно! Он должен был догадаться!

Сорлинн…

Впереди показался голубой залив. Квентин, должно быть, увидел его сегодня утром — или он был здесь раньше? В столице драконов — кажется, он видел ее во сне…

Мраморный островок приближался. Я уже различала статуи, точь-в-точь такие же, как их огненные двойники; видела гладкую, словно отполированную миллионами рук плиту… могла разглядеть отдельные ракушки…

Земля последний раз качнулась под ногами. Мы прибыли.

— Отвернись, — шепнул Марек, помогая мне слезть. — Это болезненно.

— Всегда?

— Часто.

— Не то чтобы очень, — Квентин запахивал на груди мантию. — Но спина болит до сих пор. Марек, вы не пробовали есть поменьше?

— Ты шутишь, потому что тебе страшно? — спокойно спросил Марек.

— Я не хочу, чтобы Вельер погиб, — Квентин присел на камень, тяжело дыша. — А часть меня хочет, чтобы все закончилось. И нашептывает, что гибель Вельеpa от рук Анри — лучший выход. Хороший выбор, правда? Вельер — или война.

— Война будет все равно. Безвременье все равно долго бы не продлилось. Ты ведь заметил, что историю делают одиночки? Вельер, я, ты. Достаточно одного человека, чтобы все вспыхнуло.

— Вулкан, который извергается каждые двадцать лет? — Квентин покосился на него. — Хорошо же вы представляете себе наш мир.

— У тебя есть блестящая возможность все изменить, — Марек указал на плиту между статуями. — Драконлор.

А мэтр, наверное, сейчас на Серых холмах и ни о чем не подозревает…

Квентин встал.

— Ты впервые на море, Лин?

Я кивнула.

— Тогда постоим тут немного. Просто постоим…

Я прислонилась к нему и обхватила обеими руками. Марек стоял рядом, и плащ его колыхался, как крыло. В ушах шумело море.

— Наверное, пора, — наконец прошептала я.

— Да… — Квентин очнулся, тряхнул головой. — Корлин был из рода Кор. Значит, тайник с книгой примет мою кровь. Марек, вы поможете?

— Уж чем-чем… — Марек невесело усмехнулся. — Подать руку, подставить ногу — всегда пожалуйста.

Он достал из кармана тонкое лезвие и протянул Квентину. Тот опустился на колени и вытянул руку над плитой. Его губы беззвучно шептали, но я не слышала ни слова.

— Давайте, Квентин, — мягко сказал Марек. — Нам некого ждать.

Квентин поднял голову и посмотрел на меня.

— Ты знаешь, где мы? — тихо-тихо спросил он.

— Сорлинн… четыре изваяния…

— Это врата времени, Линка. Все, что осталось от бывшей столицы. Знаешь, прошлое не меняется. А те, кто возводил врата, хотели его изменить. Жить, ошибаться — и возвращаться в точку, когда врата были построены. В огненный век. И снова делать ошибки, уже другие, потому что все дозволено…

— Правда?

— Нет, — Квентин покачал головой, закашлялся. — Они всего лишь хотели предотвратить первое убийство. Но пришли бы к тому, о чем я сказал. Хорошо, что прошлое не меняется. Мир мудрее нас… скорее всего.

— И поэтому врата — наказание?

— Да нет, наверное. Какая разница, в каком веке жить — по большому-то счету? Но ты права. Разлука с близкими… С друзьями. Страшнее, должно быть, только увечье или смерть.

— Или промедление, которое смерти подобно, — заметил Марек.

Квентин отмахнулся.

— Марек, вы не понимаете, что сейчас будет? Капля крови на плите — и откроются врата. Один неосторожный шаг, и вы уже не здесь. Точнее, здесь: точки входа и выхода неподвижны относительно врат; но какая вам будет разница? Врата не действуют на тех, в ком нет нашей крови, но проверять не стоит.

— Я предупрежден и вооружен, — кивнул Марек. — И готов забрать у вас книгу, кстати. Начинайте.

Квентин устало посмотрел на него. Я попробовала представить, о чем он сейчас думает, и не смогла.

Книга или Вельер? Ответы на все вопросы — или одна жизнь? Жизнь того, кто хочет развязать войну; жизнь врага; жизнь дракона и человека, который совершал преступления, калечил… Дален в тонких перчатках… нянюшка, которая плакала по ночам… Марек…

И Драконлор.

Марек молча смотрел на Квентина.

Квентин медленно надрезал палец. Еще медленнее положил лезвие и коснулся рукой плиты.

Ничего не произошло.

— Не получилось? — сочувственно спросил Марек. — Неужто придется размазывать кровь по всему камню?

Я выразительно посмотрела на него.

— Не думаю, — хрипло сказал Квентин. — Началось.

Гладкая поверхность замерцала. На секунду мне показалось, что на камне проступили черточки, буквы, слова… Я моргнула, и все исчезло, кроме света, который, казалось, исходил из земли.

Радужное сияние разрасталось. Отблески упали на лицо Марека, на грубо вытесанные морды статуй, на склоненную голову Квентина… на мрамор, песок, набегающую лазурную волну…

Яркий цветной свет, заслоняющий остров, небо…

И ничего. Плита оставалась гладкой и пустой.

— Нет, — глухо сказал Квентин. Сияние начало гаснуть.

— Нет книги, — Квентин упал на землю. — Только врата. Может быть, она уже в прошлом, а? И огненный век наступил?

Он засмеялся. Мне стало не по себе.

— Квентин, соберись, — Марек потряс его за плечо. — Где она? Где она может быть?

— Я знаю, — вдруг сказала я.

Я врала. Все, чего я хотела, — чтобы Марек отступил. Но Квентин посмотрел на меня неверящими глазами, и я вдруг поняла, что действительно знаю.

— Марек, отойди, — попросила я. — Ты же все равно поймешь.

— Конечно, — Марек обнажил в улыбке желтоватые зубы. — Но хотелось бы поскорее.

— Ему и самому страшно, — пробормотал Квентин. — Эйлин, Дален, все эти мальчишки и девчонки из Галавера… А дирижабли горят так жарко…

— Прекрати, — отрывисто сказал Марек.

— Хотел бы, да не могу. Я тоже боюсь, — Квентин протянул руку. — Лин, скажи мне на ухо.

Я сказала.

— Я так и думал, — он улыбнулся. — Думаешь, нам повезет?

— Где? — быстро спросил Марек. — Куда?

Квентин уже расстегивал мантию.

— Садитесь, если хотите успеть до рассвета. — Его голос менялся, подрагивал. Я закрыла глаза; что-то твердое и острое коснулось запястья, и я вдруг поняла, что чуть не случилось в тупичке возле библиотеки. — Мы должны успеть.

Последние слова прозвучали так низко, что я едва их расслышала. В ушах стоял сплошной гул.

— Куда мы летим? — повторил Марек.

Я обернулась к нему. Пепел, как же это было приятно: он не знал, а я знала!

— В Галавер.

Кожаные ремешки были холодными на ощупь. В последнюю минуту я хотела спрыгнуть и коснуться рукой волны, но увидела, как Квентин морщится от случайных брызг, и не стала.

Солнце садилось. Марек натянул кожаные перчатки и протянул мне вторую пару. Я не стала отказываться. Закуталась в плащ, обмотала вокруг себя ремешки — и постучала по гребню.

Когда я в последний раз обернулась к островку, радужный блеск почти погас. Врата времени… бедные драконы. Интересно, если высокая вода скроет Сорлинн окончательно, врата тоже исчезнут? Или путешественникам придется нырять?

Через полчаса море исчезло, как ни вертись. Было холодно и темно. Марек за спиной молчал, но когда я начала ежиться, просто обхватил крепче и прижал к себе. Стало немного теплее.

Квентин мерно взмахивал крыльями. Внизу темнели деревья, гряда за грядой. Я закрыла глаза и стала думать о Галавере.

Я была на крыше замка лишь дважды. Один раз, когда по просьбе-приказу Марека искала золотую булавку — и нашла, проведя пять часов на раскаленной черепице. И второй раз, когда Квентин, ошалевший от бесконечных занятий, нагрузил корзинку снедью, решительно схватил меня за локоть и потащил любоваться звездами. Наверное, в ту ночь я окончательно поняла, что его тепло кружит мне голову.

«У меня никогда не было друзей. Но если бы были… я не представляю, чтобы они были лучше, чем ты».

Квентин…

Я не заметила, как задремала. И проснулась от крика Марека:

— …В воздухе! Ты соображаешь, что делаешь?

— Что?

— Ничего, — он встряхнул меня за плечи. — Не спи, замерзнешь. И свалишься, что куда ощутимее.

Я кивнула и выпрямилась. Ветер с новой силой ударил в лицо.

Статуи на крыше замка… Что, если я ошиблась? И Квентин ошибся? Вдруг книга в другом замке? Сколько их выстроено вдоль побережья, у реки, в скалах, в долинах? Почему Галавер?

Да потому, что Корлин — волшебник, шепнул внутренний голос. Он должен был вернуться домой.

Но школы магов еще не было…

Думаешь, он не знал, что она там будет? Он встречал Далена; он знал прошлое. Чародей такого дарования видит будущее, не может не видеть.

Видит будущее, знает прошлое… Чародей из рода Кор…

Под сердцем кольнуло. Я почувствовала тошноту. Что-то не так… что? Кто?

— Галавер, — сказал над ухом Марек. — Приготовься.

— К чему?

Рядом просвистела струя пламени.

— Вот к этому! Думаешь, в военное время драконы часто летают над городом?

— Мы же не долетим! — закричала я. — Мы разобьемся!

Марек стиснул мои плечи.

— Они знают, что я вернусь. Помнят, что Квентин учился здесь. Подожди.

Квентин снижался, выписывая замысловатые кривые. Внизу показался город, огни замка, знакомые парк и река… как хочется туда! Чтобы завтра был всего лишь еще один день занятий, Марек улыбался и подтрунивал, Квентин сидел над записями у себя в комнате, а драконы затихли в своем вересковом убежище.

— Держись, — шепнул Марек. — Мы возвращаемся.

Когти проскрежетали по черепице. Люк был откинут, и на ровную площадку вокруг статуй высыпали люди. Я узнала Эйлин в темно-синей мантии, знакомого боевого мага, студентов, что жили на том же этаже, что и Квентин… Далена не было.

Я спрыгнула на нагретый камень. Марек приземлился следом.

— Если бы ремни натирали чешую, я бы с ума сошел, — с чувством произнес Квентин, пиная кожаную упряжь. — Эйлин, добрый вечер.

— Я подожду, пока вы оденетесь, — сухо произнесла она. — Вы добыли книгу?

— А, — Марек скрестил руки на груди, улыбаясь. — Хороший вопрос.

— Я хотел бы знать, кто устроил нам теплый прием, — Квентин выступил вперед. Шелковая мантия, теперь изрядно помятая, мела пыльную черепицу.

— Его накажут, — холодно ответила Эйлин. С чем вы пришли?

— Драконлор, — Квентин переводил взгляд с нее на Марека. — Если я не отдам его вам, к рассвету Вельера убьют.

— К рассвету убьют всех, — хмыкнул какой-то маг.

Эйлин подняла руку.

— Еще одно слово… Марек, тебе лучше сойти вниз или передвинуться кому-нибудь за спину. Лин, с кем ты — в этот раз?..

— С Квентином, — проглотив насмешку, ответила я. — Всегда. А вы?

— А я вот с магами, — серьезно ответила Эйлин. — Так сложилось. Все, церемонии окончены. Говорите.

— Плита между статуями, — Марек опустился на корточки рядом с ближайшим каменным драконом. — Книга под ней.

Эйлин подняла брови.

— Интересно… А указания на то, что это так, у вас с собой?

— Я видел, — лаконично ответил Марек.

— Подождите, — Квентин потер виски. — Что еще случится на рассвете?

Ни один из магов не открыл рта. Эйлин посмотрела на Марека. Тот пожал плечами.

— Дирижабли летят к морю, — устало бросила Эйлин. — Бой будет утром, и не говорите, что вы не догадывались.

— Мне нужна книга, — Квентин бросился к плите. — Немедленно.

Лезвие чиркнуло по камню, высекая искры. Только бы он палец себе не отхватил…

Ничего. Плита оставалась холодной и темной.

— Вы уверены, что нужна ваша кровь? — поинтересовалась Эйлин.

— А чья же?

— Самого Корлина, к примеру. Далена. Эрика Риста. Вы не думали, что замок подчиняется хозяину?

— Подозревал, — пробормотал Квентин сквозь зубы. — Нет… только не это. Лин, подойди сюда.

— Зачем? Я нужна?

— Подойди, — произнес он новым, незнакомым тоном.

Лезвие кольнуло палец так быстро, что я даже не успела испугаться. А в следующую секунду две половинки плиты ушли вниз.

В нише лежала книга.

У меня закружилась голова.

— Если ты послание, ты и ключ, — тихо объяснил Квентин, держа меня за руку. — Помнишь, я говорил тебе тогда, в парке? Только не пугайся. Не бойся. Уже все.

— Но если Корлин воспользовался моей кровью, чтобы спрятать книгу… как?! Ведь я еще не родилась!

Квентин повернулся к Эйлин.

— Мне нужна склянка или чистый кусок стекла. Немедленно.

Эйлин вытянула руку. Кто-то из магов протянул ей крошечный флакон. Квентин резко, почти грубо выхватил у нее пузырек и приложил к свежей ранке, надавив на мой палец. Туда упала капля крови, потом еще одна.

Голова кружилась, как в детстве на самодельной карусели. Драконлор, мы нашли Драконлор…

Волшебница хмурилась все сильнее.

— Откройте книгу, Квентин, — наконец сказала она.

— Подождите… пожалуйста. Еще минуту, — Квентин закрыл глаза. — Я не могу.

— Тогда, если вы позволите мне… — Марек отвесил шутовской поклон.

— Не смей, — очень тихо сказала Эйлин.

Я подняла взгляд. Пьяное забытье пропадало, таяло в бледных, напряженных лицах. О чем они думают? Я знала, что могу догадаться, если захочу, но в голове стояла глухая стена, словно в мой первый день в Галавере. В день, когда я узнала, что никогда не стану волшебницей…

В полной тишине Квентин извлек книгу из ниши. Открыл первую страницу. Между пухлой кожаной обложкой и пожелтевшими листами лежало письмо, сложенное вдвое.

Медленно, очень медленно Квентин развернул тонкий лист. Шевельнул побелевшими губами. Посмотрел на Эйлин и кивнул.

Волшебница закрыла глаза. Кажется, в ужасе.

Тем же холодным незнакомым голосом Квентин прочитал вслух:

«Квентин!

Не открывай эту книгу. Я знаю, как тебе хочется это сделать. Знаю куда лучше, чем ты думаешь, потому что я — это ты.

Этот путь не пройти одному. Но тебе придется проходить его в одиночку. Сухие красные глаза, усталость, тоска, невозможность свернуть. Ты возненавидишь эту книгу. Но…»

Его голос оборвался.

Страшно заломило виски.

— Это письмо станет реликвией, — проговорил кто-то.

— Воспоминания могут закружить голову, — сказал Квентин, поднимая взгляд. — Я помню, Эйлин.

Я мучительно хотела потерять сознание. Старалась — и не могла.

Если я подозревала неладное… если я в один миг решила, что догадываюсь…

Он знал.

ГЛАВА 5Квентин

Я догадался в тот миг, когда плита не открылась, получив мою кровь. Когда вспомнил страницы в книге о тайных посланиях — страницу за страницей, заполненные моим почерком.

Корлин… Легендарный волшебник, чародей, дракон… я.

Сколько людей в мире могут похвастаться, что знают дату своей смерти?

Впрочем, прошлое ведь не меняется? Если я сейчас шагну с крыши, окажется, что письмо написал кто-то другой. Кто-нибудь из молодых талантливых волшебников отправится в прошлое и нарисует подделку…

— Квентин…

Эйлин коснулась моего плеча. Я огляделся: на крыше никого не осталось, кроме нас и Марека. И Лин, уткнувшейся в землю пустым взглядом. Лин… Ее-то за что?

— Я разогнала всех, — тихо продолжала Эйлин. — Вы не ели весь день; сюда принесут еду и чистую одежду. И ваши старые записи… вам они понадобятся.

— Да, конечно, — я негромко засмеялся. — Знаете, я вспомнил первых узников, обреченных на вечное изгнание. Им, наверное, тоже приносили горячий ужин, устраивали встречу с родными… мы милосердны. Только вот кто будет обрекать на одиночество самого себя?

— Вы будете жить, Квентин. А Дален и Анри, скорее всего, погибнут через несколько часов.

Эйлин очень серьезно смотрела на меня.

Письмо жгло мне руки, и я медленно, очень аккуратно вложил его обратно в пухлый том. Сколько здесь страниц… сколько лет работы… небо, за что? Почему?

Но здесь не только это, понял я. Все книги мира… любое заклинание… любые приключения… Что еще может быть наградой герою, как не бесконечное путешествие?

— Простите, — я встряхнулся. — Мы летим. Дайте мне полчаса… нет, двадцать минут. Вы полетите со мной? Мареку, наверное, не стоит. Лин тоже пусть останется здесь.

— Нет, — ответила Лин.

— Лин, я вернусь. — Я заставил себя посмотреть на нее. — Я не улетаю навсегда.

— Ты нарисовал записку у меня на спине, помнишь? Кажется, ты мне немножко должен.

Она улыбнулась. Мне стало страшно от этой улыбки.

— Линка, не надо, — прошептал я. — Не бей меня. Меня трясет не намного слабее, чем тебя.

— Не буду, — она протянула руку. Коснулась запястья — и вырвала у меня флакон с собственной кровью. Бросок — и прозрачная склянка исчезла внизу, в темноте.

Марек присвистнул.

— Об иву — и в реку, — проговорил он. — Если кто-нибудь будет говорить тебе, что ты неспособная, не верь. Кстати, сколько тебе лет?

— Марек… — устало попросил я. — Хоть вы не начинайте.

— Я серьезно, — он поднял руку. — Нам нужна дата.

— Разве Саймон для вас это не выяснил?

Марек развел руками.

— Единственный вопрос, который я опоздал задать.

Я глубоко вздохнул. Все казалось призрачным, ненастоящим. Темное туманное небо с редкими звездами, влажная зелень далеко внизу, широкое зеркало реки… Может быть, мне все привиделось?

Шершавая черепица покалывала ступни. Саднила рука: кажется, Лин поцарапала ее ногтями. Я опустил взгляд. Книга по-прежнему лежала рядом. Нет. Вот оно, будущее.

— Вы уже решили, что будете делать? — тускло спросила Лин. — Утро скоро.

— Сначала нужно долететь. А потом… ну… может быть, броситься между враждующими армиями? — Я развел руками. — Пока ничего в голову не приходит, извини.

— Он прав, — вдруг поддержал меня Марек. — Решим на месте. Книгу бы стоило оставить здесь…

— Я начну ее переписывать, — спокойно сказала Эйлин. — Мне не запрещено. Сколько успею…

Крышка люка откинулась, и на крышу вылез парнишка в мантии мага. Кажется, и точно, мой старый знакомый.

— На кухне все остыло, — извиняющимся тоном произнес он, выкладывая перед нами прожженную в нескольких местах клетчатую скатерть. На ней тут же появились сыр, виноград, овощной пирог, головки чеснока…

— А чеснок-то зачем? — чуть улыбнулась Лин. — Чтобы жизнь медом не казалась?

— Не знаю… Брал, что под руку попалось. Мед, кстати, я тоже принес.

Я почти жалобно посмотрел на пузатую флягу. Пепел, вот когда самое время напиться…

— Ты бы еще бочонок с вином притащил, — хмыкнул Марек, усаживаясь рядом. — Полетели бы зигзагами через море…

— Извините, — паренек потупился.

— Ты справился. — Эйлин взяла у него сверток с одеждой и тетрадку. ~ Можешь сказать товарищам, что сам Корлин тебя похвалил. Теперь уходи. Дежурство на крыше возобновите через четверть часа, когда мы улетим.

Паренек кивнул и попятился к выходу, не отрывая взгляда от меня. Я почувствовал, как по спине стекает капелька пота. Если все на меня будут так смотреть…

Я посмотрел на Лин. Она грустно улыбалась чему-то, глядя вдаль. Линка… Она была моим счастьем и слабостью. Мне хотелось обнять ее. Поцеловать туда, где сходятся тонкие брови, сгрести в охапку и утащить… да хоть в огненный век. А Корлином пусть будет кто-нибудь другой.

Дален сказал: «Я даже не знаю, была ли у него семья…»

Но я видел ее рядом со мной. Видел золотые волосы на песке… значит, мы можем быть вместе?

Нет. Это другое будущее, только и всего. Оно случится, если я останусь… наверное. Но я уже знаю, что я выбрал, правда? Ведь это я написал себе письмо.

— Лин, мне нужна твоя кровь, — сказал я вслух. — Всего две капли. Ты знаешь, что это произойдет, потому что это уже произошло. Не тяни, пожалуйста.

— И что ты будешь с ней делать? Разведешь реактивами через пятьдесят лет?

— Ты сама все понимаешь. Зачем спрашивать?

— Я должна быть рядом!

Я улыбнулся. Лин отшатнулась.

— У тебя в предках были драконы?

— Хватит! Выяснять, кто, куда и кого, будете потом, — отрезал Марек. — Доели?

— Конечно, — я поднялся. — Эйлин, захватите книгу, пожалуйста.

— Еще полстраницы, — не оборачиваясь, бросила она. Рядом с ней росла кипа исписанной бумаги.

— Эйлин, мы не можем опоздать, — позвал Марек. — Эйлин!

Опоздать…

Анри! Он же убьет Вельера! Как я мог забыть, идиот!

Я шагнул к Мареку и схватил его за шиворот.

— А я все гадал, когда ты вспомнишь, — ухмыльнулся он. — Время, кстати, еще не вышло.

— Что с Вельером? — медленно и раздельно произнес я.

— Да ничего особенного, — Марек отвернулся, и как-то само собой получилось, что я разжал пальцы. — В полночь Анри сбежал… должен был. Мы договорились, что заберем его неподалеку от рощи: Дален заберет, после сражения.

— Ясно… И ради этого вы водили меня за нос?

— Я же обещал Лин не убивать вашего вождя, — развел руками Марек. — Что мне еще оставалось делать?

— Вы говорите правду?

— Да, — вдруг сказала Лин. — Я ему верю.

«А тебе — нет», — понял я. Пепел, пепел, пепел… неужели все? Навсегда?

— Эйлин, — тихо окликнул я волшебницу. — Мы знакомы? Там?

— Нет, — ответила она почти сразу. — Дален вас видел. Один раз, кажется. Мы — нет. Может быть, Аркади, но я не уверена. Вельер вас знает.

— Вельер не расставался с моим дневником, — пробормотал я. — Это выход, но мы не успеем показать ему письмо. И — я не знаю, смогу ли я его убедить. Я все еще мальчишка.

— Вы — это вы, — она положила мне руку на плечо. — Мне жаль, Квентин.

— Я знаю.

Я обернулся в последний раз. Крыша, где мы с Эйлин разматывали длинные шлейфы заклинаний, упражняли пальцы, строили огненные замки; обломанная черепица чуть поодаль, где мы сидели с Лин, где я впервые коснулся ее щеки; напряженные каменные статуи и ниша, где Корлин спрятал труд всей своей жизни, где он же открыл его…

Вернусь ли я?

Я невесело усмехнулся. Один раз — точно.

Я разделся. Глянул на последние зеленые деревья в парке — и подбросил крылом шелковый халат. Алая ткань, расправляясь, полетела вниз, как кленовый лист.

Драконье лето закончилось. Впереди ждала холодная зима.

Лин подошла к самому краю крыши. Обняла меня за шею; я похолодел.

— Я люблю тебя, — тихо сказала она. — Не бросай меня, ладно?

Я закрыл глаза.

Воздух бил по крыльям, как мокрая плетка. Спина не выдерживала тройной ноши, позвоночник ныл от обиды, но так было даже лучше.

Эйлин что-то прокричала наверху. Марек отрывисто пролаял что-то в ответ.

Сколько еще лететь до Серых холмов? Три часа? Четыре? И каждую минуту в одиночестве… я же не выдержу…

А всю жизнь — выдержу?

Конечно, холодно ответил себе я. Чем я занимался до этого, а? Рос на ферме, не смея даже думать о магии. Потом, в Галавере, жил тем, что отведено, — куском парка, неба и реки, что я видел из окна. Теперь мне откроется весь мир.

Я стал собой, обрел себя — я понял свою судьбу. Тысячи людей думают, что живут бессмысленно, и мечтают обрести славу, важность, значимость. Вот она — залейся!

Но… я не понимаю… это неразумно, нелогично… Я знал Эйлин несколько недель, Эрика Риста — и того меньше; с де Вергом и Даленом я общался лишь мельком.

Почему мне так больно?!

Какая ирония! Я тянулся к прошлому, мечтал об огненном веке и только теперь, когда я понял, что готов строить будущее — другое, новое! — рухнул на землю: ради него мне придется идти назад. В предвоенное время, в годы бунтов, видеть войну, замки, сминаемые пламенем, толпу, гибнущих людей… отца с мамой, может быть…

Нет. Они погибнут после того, как я умру. И никогда не узнают… А хотел бы я, чтобы они знали?

Чего хотели драконы, сознательно, в День трех колоколов, заводившие детей, которые никогда не смогут зажечь на ладонях огонь? Никогда не полетят, никогда не станут собой? Что они надеялись принести в этот мир?

Чьи слова повторила Эйлин тогда, на крыше? «Сказать, что мы не равны, все равно что сказать, что огонь в печи, на пожаре, в свече не равен между собой. Каждый из нас — искра. Любой — и вы, и я — свет. Только вот бродим мы в темноте и видим так мало…»

Эйлин на огненных ступенях… Она тоже смотрит в небо. Каждый смотрит в небо. Только оно не говорит ни с ними, ни со мной.

Я вспомнил наш первый урок; бесконечные миры-истории на гравюрах. Возможно, в одном из них я обнимаю Лин, а войны между магами и драконами никогда не было… а может быть, не было и самих магов, а Дален и Вельер родились братьями…

Теперь я понимаю, почему Корлин не отдал книгу волшебникам или драконам — по той же причине, что и сейчас. А тогда, в разгар войны, и маги, и мы употребили бы новую мощь только на одно — и высокая вода захлестнула бы Галавер с Херрой еще до того, как Лин исполнилось бы десять.

Лин… Как я мог так поступить с ней? Сделать из нее послание, лишить веры в себя, поманить надеждой, что она сможет вести пламя? Ее, единственную, кого я назвал бы другом? Эрик, Эйлин… да, но разве они знают меня, как она?

…Разве я лгал им, как ей? Херра, мое происхождение, то, что я знал о книге, — да я использовал ее с самого начала!

Неужели это — я? Настоящий я?

Мы летели в полной тишине. По левую руку стелился вереск: он белел в ночи, как зачарованный, и темные пятна рощ рядом с ним казались глубокими колодцами. Звезды безмятежно подсвечивали наш путь — как, наверное, светили десяткам дирижаблей, проплывшим тут до меня.

Впереди показалась знакомая роща в кольце седых холмов. И брошенный лагерь: ни души. Нет, вот кто-то размахивает руками… рукой…

Эрик Рист? И… Анри де Верг?

Странная компания, право…

Я снизился. Болело все тело, крылья ныли, но я каким-то чудом умудрился не застонать.

— И как ты выдержал, — выдохнул Эрик, подбегая ко мне. — Три седока! Эйлин, вы с ума сошли?

— Времени не было, — коротко ответила Эйлин. Она добавила еще что-то, но я набрасывал мантию через голову и не слышал ее.

— Где… где все остальные драконы? — нерешительно спросила Лин.

— Представь себе треугольник, — Эрик повернулся к ней. — В одном углу Галавер, в другом — эта роща. Третьим углом будет…

— Не будет, — перебил его Анри. До этого он стоял в стороне, странно молчаливый. — Они не встретятся под Вельером, Рист! Смотрите!

Далеко на горизонте плыли оранжевые точки.

— В Вельере их заметят, — промолвила Эйлин.

— А зачем драконы вообще полетели туда? — спросила Лин.

— Это символично, — Эрик чуть улыбнулся. — Все началось там, должно там и закончиться.

— А закончится здесь, — завершил Марек. — Драконы вернутся сюда, чтобы встретить дирижабли. Вельер не захочет лить огонь на город, если этого можно избежать… Как мы будем их останавливать?

Анри удивленно посмотрел на него.

— Ты решил выступить против всех?

— Знаешь ли, я уже не в том возрасте, чтобы хоронить друзей, — огрызнулся Марек. — Все слишком переплелось. Нам нужно сесть и разобраться.

— Сейчас… давайте сначала соберемся, — Эйлин поднесла руки к вискам. — Рик, что ты здесь делаешь?

— Я остался, — просто ответил Эрик Рист.

Анри де Верг отвел глаза. Что он увидел здесь, в роще? Дракона, ковыляющего с перебитым крылом?

— Значит, нас шестеро, — подытожила Эйлин. — Двое магов и двое драконов… и книга Корлина. Что мы можем?

— Я еще не давал согласия… — начал Анри. — Книга Корлина?

— Да, — Эйлин глубоко вздохнула и посмотрела на меня. — Видишь ли…

Я покачал головой:

— Эйлин, подождите. Дайте мне одну минуту.

Анри удивленно посмотрел на меня. Ну да, я же осмелился приказывать его наставнице… Я улыбнулся про себя: еще несколько часов назад я барахтался в огненной паутине, в его власти. А когда-то он победил меня на дуэли…

Спросить бы его: «Анри, ты книжку написать не думаешь? Под чужим именем?» Откажется ведь…

Я тряхнул головой. Что за бред в голову лезет?

Небо еще темнело, ревниво натягивая на себя звездное одеяло. Но скоро рассвет. Совсем скоро.

Я оглядел своих спутников. Эйлин смотрела на меня, сдвинув брови. В глазах Анри я увидел насмешку и вызов… и что-то еще, похожее на смущение. Марек старался не смотреть на Эрика Риста, а Эрик стоял в двух шагах от него, прозрачно-бледный, и комкал в руке пригоршню земли. Лин сидела на земле, не глядя ни на кого. И мы — такие, как сейчас, — хотим победить?

Что бы сделал Корлин на моем месте?

А что бы здесь, сейчас сделал я?

— Никого не удивляет, почему мы так внезапно передумали? — начал я. — Эйлин, вы готовили меня к войне. Анри, ты правая рука Далена. Марек, вы всегда желали победы друзьям. Мы с Эриком… мы мечтали вернуть прошлое. Всю жизнь.

— А маги — отстоять настоящее, — негромко вставила Лин.

— Верно…

Я запнулся. Я терял нить каждую секунду, мысли путались, фразы цеплялись одна за другую. Как объяснить другому, что он чувствует то же, что и я? Что я боюсь его страхов, разделяю его вину, вижу во сне ее грезы? Как тогда сказал мне Вельер? «Хотел бы я залезть в твою голову…»

Дать им понять другого… увидеть его…

Вот оно! Кажется, я понял…

— Верно, — заговорил я громче. — Мы мечтали вернуть прошлое. Маги — отстоять настоящее. Но и прошлое, и настоящее теряет смысл, когда день и ночь думаешь о том, что ты сделал ради будущего. О чужой крови. О своей вине.

Теперь они все смотрели на меня. Даже Лин.

— Я не могу поделиться своей болью. — Я чувствовал, как мой голос становится глухим, мне было трудно продолжать, но я говорил. — Но вы знаете вашу. Анри, ты помнишь, что ты чувствовал сегодня…

— Я сбежал за два часа до полуночи, — усмехнулся он, вытирая лицо. — Я не выдержал.

— Марек, ты не смог убить Вельера…

Эрик Рист обернулся. Бледное лицо вспыхнуло.

— Смог бы, — негромко ответил Марек, покосившись на него. — Не захотел.

— Это одно и то же, — прошептала Лин.

— Эйлин, вы знаете…

— Свою вину, — почти шепотом продолжила она. — Знаю.

Мы говорили все тише и тише, словно боясь, что хоть одно слово да прольется, ускользнет.

— Лин, Корлин не написал тебе ни слова, и ты не знаешь, как с этим жить…

— Он взял мое имя и добавил к своему, — чуть улыбнулась Лин. — Уже немало.

Эрик разжал пальцы. Комья земли беззвучно просыпались на землю.

— Ты это серьезно? — еле слышно спросил он.

— Я — Корлин, — кивнул я. — Буду им… но это неважно. Дирижабли на горизонте, растущее утро, крылья, что вот-вот рассекут воздух с той стороны — вот что имеет значение. Эрик, вы могли бы быть мной. Поверьте, что мы справимся. Поверьте в меня. Поверьте друг в друга. Вы простили Саймона… вы знаете, что это — лишиться самого дорогого…

— Если бы они чувствовали то, что видим мы… знали бы, насколько мы похожи… — Эрик прикрыл глаза.

— Они бы остановились, — прошептала Лин.

— Мы им покажем. — Мой голос окреп, стал сильнее. — Эйлин, вы учили меня зеркальным плоскостям, помните? Драконы знали о них давным-давно. Через них мы черпали силы друг у друга и многократно отражались в зеркалах сами, чувствовали предков в себе, видели свои внутренние глубины. Если маги и драконы суть одно, мы увидим это. И покажем им.

— Это опасно, — Эйлин нахмурилась. — Риск, что мы сожжем друг друга…

— Риск, что они сожгут друг друга!

— Ничто не предопределено, Квентин! ~ Она повысила голос. — Вы не бессмертны!

— Если я умру, значит, мироздание ошибается: я не Корлин, — я пожал плечами. — Но я прав.

Она смотрела не на меня — на Эрика. На пустой рукав…

Она права. Если зеркальные плоскости не подчинятся мне, я разделю его судьбу.

— Квентин, вы не должны, — повторила Эйлин. — У нас Драконлор. Есть ответы…

— Не открывайте книгу! — Мой голос заглушил шум ветра и деревьев. Примолкли даже ранние птицы. — Если вы не верите мне сейчас, как вы поверите Корлину потом?

Тихо. Очень тихо. Пять пар глаз — растерянные, живые, недоумевающие. Но в каждом лице — надежда. «Сделай», «найди», «прими решение». И… кажется… да, даже в глазах Эйлин: «Я с тобой».

— Летят, — вполголоса сказал Анри. — Драконы летят на север.

В сереющем небе, подшитом алой каймой, моргали темные точки.

— Значит, пора, — Эрик выступил вперед. — Квентин, я смогу тебе помочь?

Я покачал головой:

— Нужен маг. Мы должны проверить, что можем читать друг друга.

— Значит, моя очередь, — Эйлин откинула косы за спину. — Давайте… попробуем.

— Да здравствуют детские страхи, подспудная тоска и стыдные мысли, — пробормотал Анри. — Мы же друг другу потом в глаза смотреть не сможем… Кстати, я понадоблюсь?

— Да, но чуть позже, — я обернулся к Эйлин. — Вам нужно время?

— Полминуты, — она с усилием кивнула. — Отдышаться.

— А дирижабли все ближе, — заметил Марек. — Успеете?

Я проследил за его рукой. Цепочка воздушных шаров растянулась на полнеба. Сколько их здесь… Оранжевые, алые, темно-коричневые — и в каждой гондоле маги…

— Мы видели один по дороге в Галавер, — проговорила Лин. — Интересно, он сейчас здесь?

Она стояла совсем близко. Рядом шумели березы — строго, совсем не по-летнему. На некоторых уже совсем не осталось листьев.

— Ветер, — прошептала Лин. — Поэтому они так медленно движутся.

Осеннее небо плыло в ее глазах. Я сделал шаг и зарылся лицом в ее волосы. Под ногами стелилась выгоревшая трава, и весь мир был одного цвета — светло-золотистый.

— Ты говорил со мной, — прошептала она. — Я помню. Все, что ты сказал, — это ответ.

— Ты слишком хорошо обо мне…

Она накрыла пальцем мои губы.

— Жаль, что я не волшебница. Но я и так знаю тебя всего — теперь… А ты меня.

— Да уж… — пробормотал я. — Пожелай мне удачи.

— Желаю, — шепнула Лин. Я коснулся губами ее губ и заставил себя отойти.

Эйлин и Эрик стояли рядом.

— …Я видела даже огненное крыло, Рик! Столько заклинаний для одной руки — можно, нужно обходиться без громоотвода…

Я кашлянул. Торопливый шепот умолк.

— Нам понадобится ртутный сплав, — негромко сказал я. — Как мы без него справимся?

— Никак, — Эйлин покачала головой. — Разве что тонкий слой серебра и расплавленная соль… Но я не Дален: я не умею расщеплять вещество на молекулы.

— Уговорим Далена спуститься и помочь? — хмыкнул Анри. — А это мысль.

— У нас есть ртуть, — устало вздохнул Эрик. — Лин, тебе очень нужен твой кортик?

Лин уставилась на него.

— Там смещенный центр тяжести. Ртуть заливается в полость внутри лезвия, и…

— …При ударе стремится к острию, — закончила Эйлин. — Хрупкая девушка бьет, как рослый вояка. Остроумно.

— Уже нет, — Лин отстегнула кортик и протянула мэтру Ристу. Ее плащ распахнулся, и на землю упала обгорелая тетрадка в потрепанном переплете.

— Подождите, — в руках Эйлин волшебным образом появилась светлая тетрадь. Я узнал свои первые записи. — А это не та самая…

— Нет, — отрезал я. — Одна и та же вещь не может существовать дважды.

— Почему же? — возразил Анри де Верг. — Помню, когда мы разбирали записи рода Верг, выяснилось, что мой прадедушка одновременно приходился мне дедушкой в девятом колене, поскольку в результате прохода через врата, сам того не зная, женился на очаровательной особе, коя приходилась мне… дайте подумать, я запутался…

— Врата не пропускают неживое, — негромко сказал Эрик Рист. — Книгу через них не передать.

— Хватит, — я почувствовал металлические нотки в своем голосе. — Эйлин, встаньте напротив меня. Анри, держи щит.

Они повиновались мгновенно. С гулким хлопком вокруг кортика возник воздушный щит, и послышалось слабое, еле слышное шипение: плавился металл.

— Плотнее, — скомандовал я и сам себе удивился: кто этот неприятный тип, занявший мое место? — Звука быть не должно.

— Начинайте, — одними губами сказала Эйлин.

Я в последний раз оглядел небо. Стена дирижаблей — и стая драконов. Они были близко, неправдоподобно близко, воздух искрил от страха, напряжения, ожидания боя — но время еще не настало. Мы должны успеть.

Эйлин выжидающе смотрела на меня. Я глубоко вздохнул и потянулся к ней — не руками. Огонь и ртуть сплелись в выпуклое зеркало, и все померкло.

Она была передо мной вся, словно я и впрямь залез к ней в голову. Крошечная, как пряничная фигурка на ладони, и огромная, от моря до неба.

Я видел шестилетнюю девочку, которая поливала розы. Ее же, чуть старше, с огненными звездами в раскрытых ладонях. Видел, как высокая стройная брюнетка выплескивает ей в лицо кружку воды… как девочка стоит по утрам по горло в воде и на мокрые волосы садится стрекоза. На меня хлынули эмоции: трехлетней крохи с игрушечной мельницей, четырнадцатилетней девушки, что уходила из дома, не оглядываясь… способной девятнадцатилетней волшебницы…

Я почти ничего не помнил. Я помнил все.

А потом зеркало раздвоилось, растроилось, и я увидел черноволосого мальчишку на берегу моря. Он хотел быть драконом еще сильнее, чем Лин мечтала стать волшебницей; он каждый день думал об отце. А еще…

Я зажмурился бы, но это было невозможно. Поток света от зеркал делался все ярче; я начал улавливать отдельные мысли. Я знал, что стою босиком на холодной земле, что вокруг разгорается утро, что вот-вот начнется битва, но это знание никак не касалось меня: я был отдельно. Плыл в невесомом океане и сравнивал несказанные слова с другими, произнесенными вслух.

…Магия — не только математика. И не средство устрашения. Ни одно заклинание не возникает просто так. Это язык, прекрасный и беспощадный в своей простоте — потому что любой, кто думает, что понял эту простоту, начинает усложнять…

…Для заклинаний не нужно говорить слова. Но если хочется, пусть. Они действуют как якоря — как переплетенные пальцы Марека, когда он уходит в тень…

…Бесконечные приключения, игры с огнем… но где оно, настоящее?..

…Тяга к знанию. Не к затейливым манкам, не к технике. Эйлин этого не понимает, она думает, что сноровкой можно заменить вдохновение, дар, волшебство, что лежит в нашей сердцевине. То сокровенное — я не понимаю его, но чувствую, знаю, что оно совсем-совсем близко…

…Ненавидеть нельзя. Иначе останется только безмозглое дикое пламя, как сейчас…

…Стеклянные браслеты — да, он хочет свободы, права делать все, что ему хочется, но делает-то он наручники! Не случайно я потянулся к ним, когда хотел забыться. И не просто так Лин разбила «оковы безразличия», когда началась война!..

Я понял, что слышу собственные мысли. Я видел свой образ в зеркалах, искаженный, испуганный… нет, я видел себя, каким меня видели другие. Чудовище, изрыгающее пламя над Херрой; усталого мальчишку в трактире; сонного и пьяного парня в дилижансе. Счастливые улыбки и чужие слезы; запачканные чернилами рукава и сломанный карандаш; взгляд в пустоту и внезапное озарение; чужая неприязнь, своя зависть, обида, боль — все это было.

Я увидел себя глазами Лин и обмер. Почувствовал взгляд Эрика — и поежился. Увидел себя глазами Анри — и позволил себе ухмылку.

Я видел свой путь: встречу с Лин в трактире, пустой рукав Риста, вкус жареной курицы во рту, дорогу от лагеря разбойников до постоялого двора, первую дуэль и первое поражение… Воспоминания смешались: их было слишком много; огонь ударил в грудь, обжигая, и я почувствовал, что вот-вот стану собой…

А потом я понял, что летняя жара вокруг — настоящая, а не призрачная. И тут же получил пинок под колено.

— …Умирают!

Я открыл глаза.

Небо озарилось, словно подсвеченное тысячами фейерверков. Горела трава.

Эйлин лежала на траве, смаргивая слезы; Эрик помогал ей подняться. Анри сидел, ошалело мотая головой. Ртуть медленно оплывала в прозрачном резервуаре: я подхватил воздушный щит и поставил свой.

Рядом с чудовищным треском упало дерево. Ветка коснулась травы и тут же запылала.

Я поднял взгляд. Вверху две стены огня и воздуха сошлись, как возмущенные крылья. Кометы, плоскости огня, сумасшедшие струи безумных великанов…

— Марек, забери Лин отсюда! — прокричал я. — Лин и книгу! Вы нам ничем не поможете!

Над нами проплывал воздушный шар. Ярко-синий, в белую полоску, он казался забавной игрушкой, пока из корзины не выстрелило пламя.

С неба за рощей донесся крик. Темно-зеленая крылатая тень вдруг вспыхнула алым, как бумажный змей. Тень судорожно вильнула, перевернулась, пытаясь сбить пламя — и в воздухе хирургическим ножом упала огненная плоскость. Нечеловеческий крик сменился женским воплем — и прервался.

Эрик отвернулся.

Рядом раздался резкий свист, словно кто-то проколол воздушный шарик. Огненная плоскость перед соседним дирижаблем смазалась и пропала. Светло-красный корпус сложился пополам, уменьшаясь на глазах, и упал за рощей. Взрывом заложило уши.

— Сколько… сколько там было?

— Может, один, а может, двадцать, — крикнул Анри. — Делай, что задумал, пепел тебя побери! Корлин ты или кто?!

В его глазах стояли слезы.

Я огляделся: ни Марека, ни Лин рядом уже не было. Небо, пусть они выберутся…

Повсюду полыхал огонь. Жег босые пальцы ног, обжигал пятки. Я поднял ладони, замыкая нас четверых в невидимый купол.

— Встанем в круг. — Я не слышал собственного голоса. — Эйлин, помните, вы говорили, что зеркало увеличивает силы? Мы поступим, как четыре дракона в Сорлинн когда-то: хоровод, зеркальные плоскости друг на друга, как только что, а из кольца — общее зеркало! Только найти Далена и Вельера!

— Уверены?

— Я могу только догадываться! Но иначе смерть!

Эйлин судорожно вздохнула.

— Стройте круг, — кивнула она. — Я направлю общее зеркало. Мне нужно еще высчитать углы… но это всего лишь сухая математика, верно?

Она странно улыбнулась, и я понял, что пока я читал ее мысли, она не могла не узнать мои.

— Простите…

— Вы тут не властны, — отмахнулась она. — Стройте!

Я развел руки в стороны. Огонь, это всего лишь огонь, что режет бумагу и дерево… как он может читать живого человека? Видеть чьи-то желания и помыслы — пепел, это ведь невозможно!

Но невозможны и врата времени, и Первый, и сами люди…

Эйлин коротко кивнула, вставая в круг, и я понял, что расчеты закончены. Анри де Верг стал рядом с ней, и ртуть потекла в щитах, обретая форму.

Я сделал шаг, чтобы помочь Эрику занять место в круге, но Анри успел раньше, повел рукой, ставя четвертое зеркало, и я тотчас почувствовал, как на меня хлынула волна поддержки. Эрик Рист был куда сильнее меня. Если бы только он не потерял руку! Ему стоило оказаться на моем месте — ему, не мне!

И он оказался бы, шепнула совесть. Хочешь ему такой судьбы?

«Как бы их звали? — мелькнула в голове фривольная мысль. — Эйрин?»

А в следующую секунду горячая земля ушла из-под ног.

Губы Эйлин задрожали, глаза затуманились: она пересчитывала углы. Анри трясся, как в лихорадке, зубы стучали, и я запоздало понял, что он так никогда и не поднимался в воздух. Стихоплет… Но он держал круг, а у меня дрожали колени, из носа пошла кровь, и хуже всего, я теперь видел бой вблизи, и даже воздушные щиты, что питал наш огонь, были слабой защитой от боли и ужаса.

— Вращательный момент упустили! — выкрикнула Эйлин.

— Физику учить надо было! — отозвался де Верг. Даже сейчас в его голосе звучала толика ехидства.

Я задыхался; ветер забивал ноздри. Стало очень холодно. Я запоздало подумал, что теперь высокая вода нам не страшна, но узнает ли об этом кто-нибудь?

— Стабилизируй! — Эйлин подняла лицо к небу. — Выравнивай поток!

— Я… не могу! — отозвался я сквозь зубы. — Я… не… Корлин!!

— А кто?!

Я держал круг, не зная как и чем. Мы перестали подниматься, но теперь нас засасывало в невидимую воронку, вращало все быстрее. Образы мелькали перед глазами, как раскрашенные куклы в детстве; я вдруг увидел профиль Эйлин, сделанный углем на деревянной дощечке, и понял, что о ней думает Эрик — не я.

И тут я ощутил Вельера.

Он видел нас. Он чувствовал все наши помыслы. Он знал, кто я и чей дневник он хранил под подушкой; на несколько долгих секунд я узнал и увидел его в такие минуты, что уверился: он нас убьет. Всех нас.

— Ты видишь, — я услышал шепот Риста. — Но не гляди на меня. Посмотри дальше.

И я понял, о ком он.

Взгляд Далена было нелегко выдержать.

Ему было все равно, как бывает безразлично скалам, заваливающим путника при обвале. Вельер пережил уход Аркади и Марека много лет назад — Далена предали и обокрали сегодня. Дален узнал мое новое имя, и это не произвело на него впечатления. Он смотрел на Эрика Риста и не чувствовал вины. Он умудрялся смотреть в глаза и Эйлин, и Анри, и его взгляд менял их лица так, что по моей спине, несмотря на холод, ручьями лился горячий пот, отбирая последнее тепло.

Пауза. Молчание. О чем он думает? Дать дерзким предателям умереть и наконец-то посчитаться с врагом? Завершить войну насовсем?

Они отвели взгляды одновременно, Дален и Вельер. И посмотрели друг на друга.

…Жесткие складки у губ, тяжелый подбородок, усталые глаза, и где-то там, в глубине, за семью замками — мальчишеская улыбка…

— Все так просто, — прошептала Эйлин. — Просто и понятно, как магнит. Если они вольются с другой стороны, они помогут, раскрутят спираль в обратную сторону. Но мы долго не выдержим…

— Они это видят?

— Да.

— И смогут нам помочь?

— Магнит, — слабо улыбнулась Эйлин. — Они сами — магниты. Все просто…

Она потеряла сознание.

— Эрик, держите ее, — прохрипел я, чувствуя, как разом улетучиваются силы. Эйлин же была волшебницей… у нее куда меньше огня! Мы не должны были даже почувствовать ее уход!

«…Все равно что сказать, что огонь в печи, на пожаре, в свече не равен между собой…»

Стена холода…

И закрываются глаза.

Анри беззвучно бормотал что-то. Эрик с ужасом смотрел на Эйлин и, кажется, оставался в сознании только потому, что боялся за нее. Я не видел ни боя, ни потоков огня, ни падающих тел; вращение замедлялось, воздушный щит становился все тоньше, нас несло, как легкий шарф на ветру, и я больше никогда не увижу Лин…

…Дадим им выбрать.

Я не заметил, как холод отступил. Мы опускались все ниже и ниже, звуки стихли, запахи исчезли — как в палате лазарета. Земля приняла нас мягко, воздушные щиты лопнули с тихим хрустальным звоном, и я заметил странную пустоту: серебряных зеркал больше не было. Исчез и сосуд с ртутью. Я повернул голову и улыбнулся: в десятках шагов от нас садились драконы.

Дирижабли опускались. Кто-то крепил тросы, кто-то готовил сходни. Из рощи доносились стоны; должно быть, туда сейчас бросятся лекари.

Ноги не слушались, и я остался лежать на земле. К Эйлин бежали маги; Эрик сидел рядом с ней и держал ее за руку.

Из корзины воздушного шара вылетела белокурая девушка и бросилась к Анри. Он вскочил, отряхнул брюки от гари и подхватил ее на руки так легко, словно готовился к этому всю жизнь.

Небо очистилось. Дым относило в сторону, и сквозь серое марево проглянуло солнце. Я задрал голову и смотрел на него, пока мир не заполнился ослепляющим золотом слез.

А потом солнце обрушилось в обморок.

ГЛАВА 6Лин

Когда над полем боя вспыхнули огненные буквы и Вельер с Даленом первыми спустились на землю, я не поверила собственным глазам. Неужели все закончилось? Так быстро?

— Все только начинается, — пробормотал рядом Марек. — Переговоры, торг, строительство… Знаешь, чего я боюсь? Что мои и твои договорятся, а людей отодвинут в сторону.

— Не будет такого, — я покачала головой. — Вельер знает, на что способны люди. И Дален знает.

— Сейчас — да. Но через двадцать лет? Через пятьдесят?

— Увидим… Марек, я должна бежать туда.

— Подожди, — он смотрел мимо меня. — Мне жаль будет с тобой расставаться.

Я подняла брови.

— Я никуда не собираюсь… Марек, я же не могу уйти через врата…

— Мне жаль будет с тобой расставаться, — повторил он, и я наконец-то поняла. И залилась краской.

— Мне тоже, — прошептала я. — Очень.

Идею палаточного лагеря на обожженном поле отмели сразу. Кто-то словно невзначай упомянул о замке в Вельере, огромном и брошенном, и уже к полудню драконы и дирижабли потянулись туда.

Квентин провалялся без сознания все эти часы. Я сидела рядом с ним в дирижабле, перелистывая обгорелую тетрадку, и пыталась найти хоть пару целых строк, но слова прыгали перед глазами.

«Важно, что история течет в одном направлении. Всегда. Да, из настоящего мы уходим в прошлое, но какое это имеет значение? Важно лишь то, что мы больше не увидим друзей…»

«Прошлое — залитая солнцем дорога, по которой уже все прошли, и теперь ты шагаешь по ней в полном одиночестве. Но в конце пути есть кое-что еще, и оно наполняет тебя надеждой. Знание, что все кончится хорошо».

Банальности, которые проговариваешь, чтобы утешить себя. От безысходности, от потери смысла или от одиночества?

А может быть, это и есть надежда?

Квентин… Корлин…

Пепел все побери, у меня же есть отец. Мама умерла… еще года не прошло. А я — я хоть раз о них вспомнила за эти дни?

Но мама хотела, чтобы я была счастлива. А отец… он не пропадет без меня. Он трактирщик, он встречает многих людей. Может быть, уже встретил.

Во мне нет драконьей крови. Нет ни капли магии. И я буду всю жизнь оборачиваться, гуляя по улицам, — но никогда не увижу Квентина…

Я перегнулась через борт гондолы. На мокрые скалы накатывался прибой, вторым цветением распускались кусты жимолости, гладкие каштаны, первоцветы. Зеленеющая трава, яркие листья — неужели снова приходит весна?

— Здесь осенью всегда так, — заметил молодой маг, управляющий дирижаблем. — Мы ведь летим на юг. А в Вельере цветут розы.

Погулять бы тут вдвоем! Ведь у нас есть еще несколько дней, правда? И, может быть…

— Линка… — Квентин открыл глаза. — Где мы?

Я улыбнулась.

В замке нас встретили приветливо, испуганно и недоуменно. Местный бургомистр, высокий и пухлый, хорошо знал мэтра, и это облегчило нам задачу. Впрочем, и он нервно сглотнул, узнав, с кем имеет дело.

Многие волшебники и сами выглядели смятенными. Стояли, разводили руками, маялись, вспоминали, как коснулось их серебряное зеркало… А потом словно прорвалась плотина: разговоры в каждом углу, сначала негромкие, сочувственные, делались все торопливее, все громче, глаза разгорались, и вот уже вчерашние недруги хлопают друг друга по плечам, смеются, откупоривают бутыли с янтарным медом…

Драконам новости дались легче. Когда «мы — одно» въелось в плоть и кровь, а род священен, естественный ответ новым родичам — сострадание. И облегчение, что твоя вина не сделалась непомерной.

«Подружись со мной, пичужка, будем вместе в доме жить, сядем рядышком под вьюшкой, будем азбуку учить…»

Вельер как-то незаметно стушевался, отошел от дел. Один раз я видела его в пустом каменном коридоре: он стоял, не двигаясь, и я уже хотела его окликнуть, но Марек утащил меня за руку и тихо объяснил, что именно там когда-то находились их комнаты — Марека и Аркади.

Квентин проводил долгие часы с магами. Однажды рано утром он исчез, и я полдня бродила по парку как потерянная — но они спустились с неба, сияющие, и из сбивчивых объяснений Анри я поняла, что им удалось создать первый айсберг…

Мэтр постигал премудрости тонкого огня под присмотром Эйлин и казался на десять лет моложе. Я, наверное, так до конца и не привыкла к нему — новому, но мы понимали друг друга.

— Поговори с Квентином, — негромко сказал он как-то. — Если он хочет видеть тебя рядом с собой, вы найдете выход.

— Мы… сделали одну-единственную попытку, — я прикрыла глаза, смахнула слезинку с щеки. — Я настояла. Врата не откликнулись на мою кровь. Вообще никак.

— Я не могу тебе советовать, — помолчав, сказал он. — Но… вот одно. Я очень к тебе привязался — но мне легче будет знать, что ты счастлива там, чем кусать губы, видя, что ты гаснешь здесь.

Я кивнула и поднялась со скамейки. Вдали три раза тяжело бухнул колокол.

— Вечером праздник, — напомнил мэтр. — Придете?

— Вельер с Анри переписали книгу? — Я подняла бровь.

— Две копии. Оригинал будет храниться в Теми, из уважения к автору.

— Вы вернетесь в Темь? — тихо спросила я.

— На время, — он закрыл глаза. — А там посмотрим.

— Другие драконы, кажется, не прочь сделать вас… — я хотела сказать «правителем вместо Вельера», но проглотила эти слова. — Видят в вас героя.

— А Квентин вообще теперь фигура легендарная, — кивнул он. — Он справится.

— А вы?

— Я учусь летать, — он мягко улыбнулся. — И я достиг всего, чего хотел. Я счастлив.

В парке начали отцветать розы. Лепестки усыпали дорожки, как в Галавере.

Квентин быстро шел мне навстречу.

— Все, — почти шепотом сказал он. — Больше никакой магии, никакой высокой воды, никаких переговоров, никаких изысканий. Отсюда и до дня проводов я свободен.

— Разве ты не знаешь, что написано в книге?

— Ни строчки, — он улыбнулся. — Полетели?

— Прямо сейчас?

— Помнишь, я обещал тебе, что мы вернемся на Серые холмы? — Он коснулся моей руки. — Хочешь туда?

— Хочу куда-нибудь с тобой. Где море и цветы… Можно?

— Ага, — Квентин обхватил меня за плечи. Глубоко вздохнул: — Лин… постой со мной минутку, а? Я хочу тебя вот так держать и не отпускать ни за что…

— …Вдруг получится?

— Чудеса случаются, — он тихо улыбнулся. — Пойдем куда-нибудь, где никого? Становиться собой на людях… это не очень удобно.

Мы шли, и Квентин говорил не останавливаясь:

— …Саймон сбежал, представляешь? Жители поселка устроили праздник, решили на радостях позвать и его, а он начистил картошки и фьють! Как в воду канул. А де Вельер наотрез отказался возвращаться в город, откуда когда-то прогнали его повелителя… вот у кого длинная память! Сейчас он принял на себя бразды правления поселком на Серых холмах. И, знаешь, у меня такое чувство, что Вельер вернется туда — и лет через пять там будет и город, и замок. Да такой, что теперешний Вельер ахнет…

— А Дален? Он простил своих?

— Анри и Эйлин? Конечно. Ругались они страшно. Эйлин настаивала на том, чтобы взлететь над морем и строить айсберг из воздушного кокона, как мы тогда, а Дален заявил: ни метра над водой без парусного судна и двух воздушных шаров с поддержкой. И, кстати, правильно сделал: шхуну мы чуть не затопили. Там было очень холодно, Линка, — он стиснул мою руку. — Хорошо, что ты была здесь. Я в тот раз чуть не умер, когда увидел горящие деревья и тебя рядом.

— Дразнишься? Морская прогулка, айсберги, высокая вода — да я бы не променяла такое и на двадцать взломов!

— Ну, морскую прогулку мы еще устроим… Готова?

Мы взвились в воздух, как дельфины, играющие в воде. Я чувствовала, как красиво это выглядит со стороны, и замирала от восторга. Казалось, воздух весь был мой: я могла соскочить с Квентина и полететь рядом, могла обнять его и перевернуться в воздухе, могла…

Я закричала: меня переполняло счастье, чистое, как утреннее облако. Никогда в жизни я не летала ради полета, никуда не стремясь и никуда не опаздывая. Квентин взмывал все выше, и небо держало меня, как вода в быстрой реке.

Я легла на спину и раскинула руки. Ветер перебирал мои волосы, облака уносились вдаль, в животе сладко замирало, и я наконец-то поняла, каково это — летать.

Когда Квентин приземлился и лег на бок, возвращаясь, я свалилась на траву почти без чувств.

— С ума сойти, — прошептала я. — И ты отказывался от такого каждый день?

— Это было давно и неправда, — откликнулся Квентин. — Хотя, наверное, придется привыкать снова: Корлин непредусмотрительно не рассказал потомкам, что он дракон.

— Значит, будешь летать ночью под звездами, — я перевернулась на спину. — Квентин… как мне не сойти с ума, а?

Он молчал. Я не видела его глаз.

— У тебя будет дом, — продолжала я. — Неделя в чьей-то библиотеке — и несколько недель, может быть, полгода у очага. Над формулами и последовательностями… Может быть, ты даже сможешь завести семью.

Квентин покачал головой.

— Не говори глупостей. Моя семья — это ты.

— Потому что ты так решил?

Он болезненно поморщился.

— Не только поэтому. Так просто есть. Ты дороже… нужнее… просто у меня не может быть иной семьи, кроме тебя. Вот и все.

Я подняла голову. Вокруг покачивались осенние крокусы. Бледно-голубые, фиалковые, нежные, они цвели повсюду.

— Каждый год распускается цветок для каждого живущего на земле, — пробормотала я. — Когда ты исчезнешь, твой цветок закроется?

— А если цветок сорвать, кто-то упадет с лошади? — подхватил Квентин. — А наемные убийцы-то и не знают…

Он посмотрел на меня. Вертикальные зрачки стремительно становились нормальными, круглыми, но мне все равно было не по себе. Чуть-чуть.

— Я хочу… — он запнулся. — Я хочу сказать тебе одну вещь. Корлин не написал тебе ни одного слова, потому что не должен был. Моя жизнь предопределена. Ты делаешь свой выбор сама.

— Какой выбор? — прошептала я. — Какой?

— Быть счастливой без меня, например, — серьезно сказал Квентин. — Мне бы этого хотелось.

— Я, конечно, ни на что не намекаю, но нормальным людям обычно хочется быть счастливыми с теми, кого они любят, — огрызнулась я. — И вообще, ну ее, эту разлуку! У нас еще есть несколько дней. И я… я хочу… быть с тобой. Вот.

— С тобой спокойно, — чуть улыбнулся он. — Ни войны, ни боли, ни тревог. Словно сидишь в мягком кресле, а в сгибе ноги устроился котенок.

— И царапается, — пробурчала я, придвигаясь ближе. — Но мы остановили войну. Теперь будет новый мир. Другой… разве нет?

— Я надеюсь, что нет, — Квентин вздрогнул. — Перемены — это страшно. Нет, мир тот же, и мы те же. Просто знаем о себе чуть больше.

— Мы остановили войну…

— Потому что поняли друг друга. Мы тянулись друг к другу всегда. Ты и я, Вельер и Дален, волшебники и драконы, — он закрыл глаза, вспоминая о чем-то. — Как магнит. А сейчас круг замкнулся. Мне кажется… я даже уверен, что я тут ни при чем. Вместо Корлина мог бы прийти Эрик, Дален, даже Вельер — если захотел бы. Если бы на чашки весов упала еще одна сосновая иголка. Это неизбежно.

— А мы с тобой? — спросила я шепотом. — Тоже неизбежно?

Над нами нависала сосна, раскинув ветви. Как давным-давно у реки, в самом начале нашего знакомства. Только там я купалась в одной рубашке, а теперь на Квентине не было одежды, и по обнаженной коже катился запах моря, как соленая волна.

Десять недель назад я его таким и в мыслях не видела. А сейчас…

— Я уколол тебя в палец, пока ты спала, — прошептал он. — Прости меня.

Я молчала. Шумели сосны, перешептывались каштаны, ветер гулял над травой, и еле слышно что-то шептало небо.

Мы смотрели друг на друга, и слова как-то очень вдруг стали не нужны.

— Ты знаешь, какой сегодня день? — тихо спросил Квентин. — Это абсолютная безответственность.

— Это будущее.

— Линка…

— Мы должны замкнуть круг. Если ты уходишь от меня… насовсем… я не могу отпустить тебя так. Я хочу…

Тихо:

— Уверена?

Я засмеялась. И поцеловала его в ответ.

Это было как полет, как летнее небо на опушке, где мы гуляли с мамой, — солнечно-синее, прозрачное, радостное. Я знала его всего — без зеркал, без магии. Только тепло нагого тела, только его губы на моих, только его руки… как закружилась голова, когда его пальцы замерли на моих волосах, и я поняла, что лежу перед ним без одежды… как мы расхохотались, думая об одном и том же…

Мы росли в одном времени, но за много миль друг от друга. А через несколько дней мы будем сидеть на одном камне и смотреть на те же кипарисы, но между нами будет пятьдесят лет…

Неважно. Сейчас мы вместе. Вместе, вместе, вместе…

Все предопределено, но это мы выбираем сами — и это тоже предопределено.

И когда мы соединились, я поняла, почему он сделал меня посланием.

Ради этого момента.

Над головой качались сосны, а нос щекотали цветы. И это было счастье.

— …Когда успело стемнеть? — сонно спросил Квентин.

— Оно нарочно, — серьезно сказала я. — Чтобы напомнить нам, что сегодня праздник имени тебя. Кстати, предлагаю ночью пойти купаться и повторить все по новой.

— О да. Великого мага Корлина тяпнет за ногу медуза, и магам срочно придется тянуть спичку. Готов поспорить, де Верг сжульничает, — Квентин вскочил. — Летим?

Я прыгнула ему на спину, торопливо застегивая рубашку. И взмыла в небо.

Мы летели вдоль прибоя в темноте, беззвучно. Южная ночь одуряла: пахло жасмином, абрикосовыми цветами и деревьями, о которых я даже не слышала.

Никуда отсюда не уеду, поняла я. Буду жить в домике у моря, загорать и встречать друзей. Займусь резьбой по дереву, посажу за домом пару яблонь, буду фехтовать… найду себе учеников. А вечером буду думать о Квентине.

Замок был ярко освещен. На узком балконе стояли Дален и Вельер с бокалами в руках и разговаривали о чем-то. Внизу кружились в танце девушки, горел костер, и еда ждала на накрытых столах…

— А вот и вы, — поприветствовал нас Анри, когда мы вынырнули из-за угла. — Кор, ты бы переоделся, что ли. Или ты речь говорить не собираешься?

— Почему же, собираюсь, — невозмутимо отозвался мой спутник. — Покажу пальцем на тебя и заявлю: «Это ему достанется мое будущее? Знаете, перспектива не очень-то радужная».

— Понятно, — бодро кивнул Анри. — Драконам слова не давать. Ну что ж, если готовы, прошу к столу!

Вечер прошел как во сне. Много говорили о тех, кто погиб в последней битве. Анри опустил голову; Эйлин вытирала слезы. Я не слышала, что говорил Квентин: перед взглядом стояла разлитая по морю бирюза, кривая сосна и цветущие крокусы. Только один раз, когда он закашлялся посреди фразы и все отвели глаза, я стиснула руки и посмотрела на него.

Мы не танцевали; Квентин явно чувствовал себя неуютно. Наверное, в эти минуты он в первый раз пожалел, что не ушел через врата сразу: на него смотрели жадно, как на готовое испариться сокровище. Может быть, ему и стоило бы исчезнуть тогда… но в тот день я прикоснулась к плите дрожащей рукой, камень не пошевелился, свет не разгорелся — и Квентин не смог уйти.

Но сможет. У нас еще неделя, а потом…

Потом зазвучали трубы, и Дален вынес Драконлор на шелковом покрывале. Все взгляды снова обратились на Квентина. К моему удивлению, он смотрел на мэтра и смеялся до слез.

Я смотрела на пламя костра сквозь пузатый бокал. Мед, темно-коричневый, с золотыми прожилками, струился по хрустальным стенкам, я перебирала пальцами ножку, и в прозрачном дне так уютно отражался огонек свечи…

— Огонь, — задумчиво проговорил Марек. Он остановился сзади, положив руку на спинку стула. — Лин, ты ведь не вернешься в Галавер. Что бы ни произошло, не вернешься.

— Я…

Он внимательно посмотрел на меня.

— Вот-вот… Пойдем, я тебе покажу кое-что.

В пустых залах каждый шаг отзывался гулким звоном. Узкий коридор, в который меня поманил Марек, напоминал лаз. Я уже потеряла счет шагам, как мы оказались в обшитой деревом комнатке с низким потолком. По стенам выстроились наспех сколоченные ящики с тусклыми кожаными томами и пожелтевшими свитками.

— Библиотека, — прошептала я.

— Остатки, — усмехнулся Марек. — Сейчас, подожди…

Он наклонился над одним из ящиков, заработал локтями, распихивая книги, отодвинул верхний сундук, заглянул в нижний и вскоре зарылся в залежи по пояс.

— Я приложил руку к этому счастью, — запыхавшись, объявил он, протягивая мне нетолстый томик. — Думаю, дня за три ты выучишь его наизусть.

Он ждал вопроса. Я приподняла бровь.

— Ну ладно, ладно, — махнул рукой Марек. — Хотя могла и спросить, не развалилась бы… Здесь все замки и дворцы, о которых я слышал. Потайные ходы, люки, лазы, подземные тайники, ловушки, забытые двери… Кладезь для вора. Когда мы с Вельером еще разговаривали, он подарил ее мне, а я, дурак, так и не забрал.

— А сейчас?

— Что — сейчас? Сейчас дарю тебе.

— Нет… Марек, вы сейчас разговариваете с Вельером?

— Есть немного, — он вдруг улыбнулся. — Только не спрашивай о чем. И если увидишь у него следы синяка на скуле, тоже не спрашивай.

— Шутишь?

— Может быть, — Марек отвернулся. — Лин, я прочитал книгу Корлина. Я знаю, что будет. Препротивнейшее чувство… никто, кроме меня, не понял — да и понять-то не должен! — а я знаю.

— Что? — Я схватила его за рукав.

— Ничего важного, — он покачал головой. — И книга будет написана, и все случится, как должно. Только один человек проживет свою жизнь чуть-чуть по-другому. Ты когда-нибудь хранила секреты?

— Хочешь со мной поделиться? — улыбнулась. — Но разве это не изменит чье-то будущее? Может быть, потом?

— Да, потом… — отрешенно кивнул Марек. — Лин, если ты когда-нибудь вернешься в Галавер — вспомни меня.

Я вернулась к столу, чувствуя, как на лбу зреет морщинка. Марек никогда ничего не говорит просто так — может быть, он узнал, что мы с Квентином?..

На моем стуле кто-то сидел. Я открыла рот, собираясь согнать негодяя — и ахнула. Там, где десять минут назад стоял мой бокал, теперь лежали ореховые дощечки.

— Неужели это вы!..

Мой сосед по дилижансу обернулся. Он. Торговец, что показал нам водопад и дракона, Первого и стихию огня… рассказал нам сказку по пути в Галавер.

— Сыграем партию? добродушно улыбнулся он. — Приехал в гости к брату, смотрю — а вас со спутником, похоже, придется в колоду добавлять.

— Колоды не хватит, — смеясь, возразила я. — Нас здесь много.

— Жаль, что карты нельзя забрать с собой во врата, — Квентин неслышно подошел сзади и обнял меня за талию. — Я бы попросил колоду на память.

— Вам — с превеликим удовольствием, — поклонился торговец. — Только вот деньги вы из прошлого, извините, тоже не заплатите. Так что…

— Ну вот, начнут здесь торговать твоим лицом без позволения, — хихикнула я. — А где вы сейчас живете?

— Я-то? Из Херры приехал.

Квентин напрягся. Рука, спокойно лежавшая у меня на талии, каменной гирей упала вниз.

— Как там сейчас? — тихо спросил он.

— Ну… — торговец почесал в затылке. — Если уж начистоту, бюргеры в совете рады были бы вас увидеть. Вы погорячились, бургомистр, если уж без экивоков, тоже. А раз уж и маги с драконами помирились, и войне не бывать, выходит, что вы вроде как герой, а они не правы.

— Они были правы, конечно. Они защищали город…

— Это верно, но кто же знал, что потом пойдет! Если бы вы там побывали, походили по дворцу и при всем честном народе сообщили, что, мол, я зла не держу, всем легче стало бы. Я, честно говоря, за этим и приехал.

— То есть меня боятся?

— Нет, — торговец мотнул головой. — Как же вам объяснить-то… Представьте, что переночевали вы в трактире, а хозяин, хитрая бестия, мало того, что накормил помоями и подсунул вонючий матрац, так еще и обсчитал на три монеты при расчете. А вы, недолго думая, взяли да спалили ему сарай. Прошло полгода, едете вы той же дорогой, но время уже другое. Он остепенился, сына растит, вы в дилижансе с молодой женой. Можно мимо проехать, но старая вина через год, через два да аукнется. А можно зайти, друг перед другом повиниться, чарку выпить и дальше поехать с чистым сердцем. Тем более что дом родительский, он один. Другого не будет никогда.

Я покосилась на Квентина. Он улыбался.

— Спасибо вам за новости, — наконец сказал он. — Наверное, вы правы. Я… подумаю.

Час спустя, когда мы улизнули с банкета и качались на волнах в полумиле от замка, я спросила:

— Ты полетишь?

— Я — последний из рода Кор, — помолчав, ответил он. — Я должен.

— Ты знаешь… мне кажется, это не худший конец для рода Кор, — зажмурившись, сказала я. — Если бы твои предки знали, что ты остановил войну и потратил жизнь, чтобы написать ту книгу, они бы поняли.

Когда я открыла глаза, Квентин был совсем близко. Огни замка светились в воде.

— Я думаю, они бы поняли, даже если бы я не написал ни строчки, — тихо сказал он.

У меня снова закружилась голова. И не останавливалась еще много дней.

Мы не оставались вдвоем: Эйлин, Анри, мэтр, Марек и даже откуда-то взявшийся парнишка из Галавера не отходили от нас всю неделю. Дважды на наши посиделки заходили Дален с Вельером — как ни странно, вместе. Мы говорили, не умолкая, пока не начинали слипаться веки, и даже тогда мы с Квентином засыпали, не отрываясь друг от друга…

Морские прогулки, костры, музыканты, поцелуи, Херра… Квентин полетел туда в одиночку и вернулся поздно вечером, усталый и отрешенный. Но закрыл глаза с легкой, почти счастливой улыбкой.

А затем наступило последнее утро.

Мы ехали на лошадях, хотя Квентин мог бы долететь гораздо быстрее. Я сидела перед ним в седле, прижавшись к нему спиной, и думала только об одном: когда мы поедем обратно, его со мной не будет. Нужно запечатлеть, съесть каждое мгновение, запомнить его глазами, ртом, лбом, запястьями, а потом, когда станет плохо, наклониться к этим воспоминаниям, как к роднику.

«Я не поеду», — сказал Вельер. «Драконы уходят в одиночестве». Квентин ответил с иронией: «Но я, похоже, больше не дракон — не могу им быть». Вельер покачал головой без насмешки: «Ты им останешься. Увидишь».

Они обнялись и разошлись. Сегодня утром Вельер не вышел на балкон своего бывшего замка — впервые за эти дни.

С мэтром Квентин попрощался прошлым вечером. Я не стала им мешать.

А сейчас в небе кружили драконы. Я насчитала трех… нет, четырех…

Сердце подпрыгнуло. Там, у самого солнца, парил в вышине дракон с огненным крылом. Неужели?..

Корлин принес в мир столько света…

Но теперь его не будет рядом, и я чувствую, будто не могу дышать.

У залива мы спешились. Здесь не было пышных проводов, не было труб — только маленький белый островок в паре сотен метров от берега.

— Жаль, Эйлин не поехала, — вздохнул Анри, выпуская поводья.

— Это ее выбор, — ответил Дален.

— Выбор — понятие несущественное, — заметил Марек. — По крайней мере, не сейчас. Ну что, как переправимся? Босиком по воде?

— Мы с Далеком вас перенесем, — ответил Квентин. — Согласны?

— Еще бы, — пробормотал Анри. — Всю жизнь мечтал грохнуться в море и кричать «Спасите, спасите!» на радость пролетающим чайкам. Вы как хотите, а я пешком.

Взгляд скользнул по солнечной голубой воде.

— Я, наверное, тоже, — нерешительно сказала я. Может, врата мокрых драконов не пропускают?

Квентин оглядел берег: лошадей, тропу, зарастающую бурьяном, наши следы на песке, по-утреннему неподвижные кипарисы… Шумно вздохнул.

— Идемте…

Прохладная вода гладила пальцы ног. Квентин подхватил камешек и подбросил его в небо. Минуту спустя камень плюхнулся в море за нашими спинами. Я вздохнула, подобрала обломок ракушки и запустила его в грубые каменные статуи, что вырисовывались все ближе. Второй, третий, четвертый… Мимо не пролетел ни один.

— Да, — помолчав, сказал Квентин. — Я зря выпендривался.

Путь до врат не занял и десяти минут. Я с тоской посмотрела на высокое солнце.

— Пора? — спросил Марек. — Ножичек я подготовил.

Я прислушалась к себе. День трех колоколов — да; но я не знала, не знала…

«У тебя есть в роду драконы?» Теперь будут?

— Подождите! — донесся крик.

Из-за мыса показалась белая лошадь с разметавшейся гривой. Длинные косы всадницы развевались как флаг.

Эйлин соскочила с лошади прямо в воду. Подол серого платья вмиг потемнел, и волшебница приподняла юбку. Сначала до лодыжек, потом до середины икр, до колен… Ветер играл темными волосами, в зеркальных глазах плескалось море.

Когда вода достигла бедер чародейки, я почувствовала, что мужчины рядом думают о чем угодно, только не о Драконлор.

Эйлин, кажется, тоже это заметила. Волшебница с улыбкой подняла голову и посмотрела на нас. Поднесла палец к губам, вытянула руку — и на ладони расцвела огненная роза.

Я приоткрыла рот. Пришло время, когда вода не мешает огню?

— Если вода не коснулась рук и лица, у мага есть несколько секунд, но… — голос Далена оборвался. — Эйлин, это чудо или совпадение?

Она улыбалась.

— Неужели это все ты? — почти с восхищением спросил Анри де Верг, толкая Квентина. — Парень, ты так затмишь славу Первого!

Квентин покачал головой.

— Мне кажется, это прощальный подарок, — мягко произнес он. — Я должен был увидеть, какими вы станете.

— Я не могла не попрощаться, — призналась Эйлин. — Квентин, ваши вещи… медальон, тетради…

— Если Лин они не понадобятся, пусть хранятся у вас с Эриком, — ответил Квентин. — Там же, где и Драконлор.

— Я как раз собиралась в Темь, — кивнула Эйлин.

— Ты вернешься? — окликнул ее Дален.

— Да, но позже — и, возможно, не одна.

— А я уеду на далекий север, — мечтательно произнес Марек. — Вернусь, наверное, весной.

— Вместе отправимся, — негромко, но твердо сказал Дален. — Когда разберемся с книгой. Высокая вода все еще идет, и нам понадобится каждая пара рук, даже если на ней не будет огней.

Я представила волшебников и драконов, водящих хоровод вокруг снежной горы, и хихикнула. Марек развел руками и польщенно улыбнулся.

— Хорошо. Приятно быть нужным, пепел все побери!

Квентин остановился напротив Анри.

— Я напишу продолжение твоей книги, — усмехнулся де Верг.

Квентин слабо улыбнулся:

— Не стоит. Пиши свою.

Марек коснулся моего запястья — мимолетным жестом. Кивнул и отступил в сторону.

— Ты меня понимаешь, — прошептала я.

Квентин обнял Эйлин:

— Я оставлю вам письмо. В книге.

— Я его уже прочитала, — тихо ответила она.

Он молча обнял ее еще раз.

— Доброго пути, Квентин, — низким голосом произнес Дален.

Квентин остановился напротив него. Кивнул и обернулся к нам:

— Доброй ночи, друзья.

Пусть свершится чудо, взмолилась я. Я хочу туда, к нему, в запах земляники, в сильные руки, которые оборачиваются крыльями… ведь у него больше никого нет.

Квентин повернулся ко мне.

— Лин, я…

— Неважно, — перебила я. — Я хочу проводить тебя во врата.

— Что?

— Я хочу встать во врата рядом с тобой. Ну и пусть, что они не откроются… Я хочу держать тебя за руку. Ты не должен быть один. Квентин… Кор… пожалуйста.

— Да, — одними губами сказал он.

Я подхватила лезвие, выпавшее из его руки. И быстро, словно боясь, что он передумает, коснулась пальцем плиты в том месте, где алела его кровь.

Плита осветилась.

Корлин…

Ты придумал имя, которое соединило тебя и меня. Ты пришел в мой дом, когда я еще не могла тебе ответить. Ты взял меня с собой, когда ни ты, ни я не знали, кто ты. Все было предопределено. У меня не было выбора, как не было его у тебя.

Но сейчас — я выбираю. Я люблю.

Возьми меня с собой. Прошу тебя.

Радужное сияние росло. Квентин взял меня за руку. «Я люблю тебя», — прочитала я на его губах.

Я справлюсь.

Все хорошо.

Вера сумеет.

— Я верю, — прошептала я.

И мы шагнули вперед, не разжимая рук.

Я не боюсь.

Эпилог

Он сидел у камина с книгой в единственной руке. Письменный стол был завален бумагами, на кожаных креслах стопкой лежали манускрипты. Треск пламени в камине заглушал шум дождя, но едва-едва.

Простучали за окном копыта. Эрик Рист вздохнул и перевернул страницу.

Хлопнула дверь. Послышались легкие шаги, и Эйлин вошла, откидывая капюшон с мокрых волос. Волшебница упала в кресло и долго не поднимала глаз. Наконец протянула пальцы — и их руки встретились.

— Вот я и вернулась, — произнесла Эйлин.

— Добро пожаловать, — серьезно ответил Эрик.

У двери настороженно заворочалась собака. Покосилась на волшебницу, вздохнула — и улеглась обратно. Дождь стихал. Пламя в камине разгоралось ярче.

— А ведь мы могли оказаться на их месте, — вдруг сказала Эйлин.

— Не самая незавидная судьба, — отозвался Эрик. — Бывает и хуже. Много лет в разлуке, например.

— Ты думаешь, их выбросило вместе? В тот же день, в тот же год?

— Я не знаю, хорошая моя. Я могу только надеяться.

— Пожелаем им счастливого прошлого, — шепнула волшебница.

Эрик закрыл глаза. И увидел две фигурки, залитые радужным светом.

…Здесь тоже было море. Алое, как небо, но пахло все не кровью, а летним бризом, песком, закатом.

Лин сидела на песке. В ее волосах сверкнуло солнце, нанизывая на них золото, и Квентин подумал, что они останутся золотыми и через пятьдесят лет.

— Я рад, что ты здесь, — прошептал он.

— Марек знал, — вполголоса сказала Лин. — И мэтр… кажется, догадывался. Знаешь, я совсем не хочу отпускать твою руку. Это нормально?

— Это прекрасно. Это упоительно. Это… — он заглянул в прозрачные глаза, полные солнца. — Это есть. Магия — не огонь на ладонях, не математика, это всего лишь язык, а настоящее — вот, вокруг нас, настоящий закат, башни Сорлинн под водой, блики солнца на воде, твое лицо, время, которое всегда здесь и никогда не уходит… И ты.

— Квентин…

— Корлин. Теперь я Корлин. Привыкнешь?

— Уж свое-то имя я запомню, — беспечно улыбнулась Лин. — А может, все имена магов и начались с меня? Корлин… послушай. Если врата меня пропустили, значит?..

— Мы не знаем, — он провел рукой по ее телу. — Может быть, нас будет трое. Может, ничего и не произошло, а врата всего лишь пропустили нас вместе. А может быть, он исчез и появился в другом времени. Ведь он может быть кем угодно.

— Хоть Первым…

— …Хоть вторым. Мы ничего не знаем, и это прекрасно, — он улыбнулся. — Я люблю тебя. Слышишь?

Кричали чайки. Море шумело. Корлин лежал на песке и чувствовал неимоверное облегчение.

— А ты хотел взять мою кровь с собой, — задумчиво сказала Лин. — Но ты же не мог! Врата бы ее не пропустили!

— Я был уверен, что как-нибудь обойдется. Взял бы капельку крови у тебя в ночь, когда ты родилась; я успел бы спрятать книгу в Галавере и вернуться… Я не знаю, Лин. Но я не мог рисковать, поэтому я взял с собой флакон с твоей кровью… попробовал взять. Это глупо?

— Нет. Предусмотрительно. Ведь на твоих плечах теперь весь мир.

Корлин посмотрел на нее, подняв брови. Лин развела руками, и они начали хохотать как сумасшедшие.

— Я буду твоей тенью, — задумчиво сказала Лин. — Легкой и незаметной… ну, за вычетом того дня, когда Вельер велит сшить для меня то платье. Буду красть свитки, открывать двери… класть мокрое полотенце на лоб и брать за руку.

— Ты куда важнее, Лин. Ведь Корлин — это я и ты.

Длинные тени ложились на пляж. Небо уходило все выше, и в ста шагах от моря, там, где пахло весной и распускались магнолии, пробуждались первые звезды.

— И никаких романтических поползновений! — прозвенел голос Лин.

— Ага! Значит, на шею залезть — это мы запросто, а вот целоваться…

— Именно! У нас еще будет время.

— Да. Вся жизнь.

Огненный дракон взлетел над вечерним морем. Девушка на его спине казалась невесомой, как песочные часы.

Но каждая песчинка меняет мир.