нец, опомнившись, уперлась ему в грудь и отодвинулась.
На сей раз дракон отпустил. Его лицо было алебастрово-белым, без капельки серебра — вся сыпь бесследно исчезла, — зато глаза казались ямами, полными черного огня. Он смотрел на меня тем взглядом, которым… никто и никогда на меня не смотрел. И молчал.
— Как вам такое средство? — спросила я, пытаясь отдышаться и скрыть смущение.
Он ощупал свое лицо и провел тыльной стороной ладони по моей, вновь ставшей гладкой и шелковистой щеке, осторожно, чтобы невзначай не оцарапать. Я впервые за вечер устыдилась своей чумазости, но дракон, похоже, ее даже не замечал.
— Не уверен, что подействовало. Закрепим результат? — И снова потянулся ко мне.
Я испуганно уклонилась. Испугалась я не его напора, а того, что соглашусь, поэтому быстро выпалила:
— Вернусь через неделю. Приказываю вам не пытаться меня найти или помешать. Берегите рубин фортуны, у вас в руках счастье одной семьи и целого королевства.
— Безумие следовало назвать твоим именем, принцесса, — прошелестел он, но глаза продолжали гореть огнем.
— Приму это за комплимент.
— Это и был комплимент.
Пока удача на моей стороне, оттягивать нельзя.
— Как зовут посыльного? — спросила я у Хоррибла, изо всех сил делая вид, что ничего особенного не произошло.
Птица успела вновь переместиться к картине с павлинихой, предоставив нам самим разбираться со своими делами.
— Квохарь, принцесса, — ответил слуга, покосился на Кроверуса и густо покраснел.
— Мы летим в Затерянное королевство, Квохарь, — громко объявила я и забралась в корзину.
Птица вздрогнула, вытянулась по струнке, взяла разгон и побежала к корзине с самым решительным видом, отталкиваясь крепкими лапами и широко разведя крылья. Я зажмурилась в ожидании столкновения, но вместо этого корзину слегка накренило и качнуло. Когда я решилась открыть один глаз, мы уже летели и пол быстро удалялся.
Обернувшись, я увидела, что дракон и слуга смотрят вслед.
— Я сдержу слово! — крикнула я.
Что они ответили и ответили ли что-нибудь, я не узнала, потому что все заволокло вязкой массой — мы влетели в витраж над дверью, через который Квохарь обычно проникал в замок. Звуки смолкли, слышалось лишь тягучее чпоканье, как будто кто-то шел по болоту, стало нечем дышать, а в глазах заплясали синие искры. Но длилось это недолго, и мы очутились во дворе замка. О недавних гостях напоминали только колышки с номерками и изрытый когтистыми лапами газон. Часть слуг разъехалась, оставшиеся занимались уборкой.
Кто-то поднял голову и указал на меня товарищу. Я быстро спряталась и отползла в глубь корзины. К тому же, при виде уменьшающегося клочка земли, к горлу подступила тошнота. Теперь только пережить полет, а там… непременно придумаю, как помочь друзьям и разоблачить мадам Лилит.
Небесная завеса дрогнула, и скала с замком осталась позади, превратившись в мутное пятно. Зато воздух наполнился стонами, завываниями и воплями. Со всех сторон из пара облаков начали возникать потрескивающие воронки и смерчи, издающие эти звуки. Непростая все-таки работа у посыльных. Хорошо, что Квохарь — опытный летун.
Птица ловко обогнула первое препятствие, зато я чуть не вывалилась из корзины. Так не пойдет. Немного порывшись среди остальных заказов, я отыскала пару шарфов и крепко привязала себя к днищу. Еще вскоре выяснилось, что на высоте значительнее холоднее, особенно если летишь не в кабине Варгара. Ничего похожего на одеяло или манто из горностая не нашлось — только связка битых зайцев. Фу-фу-фу! Но делать нечего. Я завернулась в свое панно и накрылась ею. Противно, зато тепло. Под голову подложила пару мешочков со специями — пахли они приятно — и прикрыла глаза.
ГЛАВА 21,в которой я продолжаю отдавать приказы и отстаиваю права трудящихся птиц
Больше никогда в жизни не стану путешествовать в корзине! Уж лучше при помощи огарка или мелков. Заячья связка очень скоро перестала греть. Шкурки подернулись инеем, а вместе с ними — мои ресницы и щеки. Стоило смахнуть наледь, образовывался новый слой. Зубы стучали, я дышала на ладони, но едва могла разогнуть пальцы.
Хорошо хоть, стоны и вопли заколдованных воронок смолкли, когда мы отлетели на достаточное расстояние от замка. Правда, на смену пришла гнетущая тишина: здесь, на высоте, был слышен лишь свист ветра и хлопанье крыльев Квохаря. Его оперение, как и говорил Хоррибл, светилось в темноте, так что можно было не опасаться, что в нас кто-то случайно врежется. Если не считать этого мягкого мерцания, нас окружала темнота. Зато звезды стали намного крупнее и ближе. Я старалась гнать мысли о том, на какой головокружительной высоте мы находимся. Но один раз не выдержала: отвернула панно, подползла к краю корзины, ухватилась за борт и глянула вниз.
Дыхание перехватило от смеси ужаса и восторга, сердце забилось часто-часто: под нами простиралось лоскутное полотно ночи. Темные гористые и равнинные участки перемежались скоплениями огоньков — то были города и деревеньки. Среди покачивающихся верхушек деревьев тут и там что-то мерцало, наверное, эльфийские поселения. Все вместе напоминало вышивку по черному бархату.
Я так залюбовалась, что свесилась за борт, не заметив, как накренилась корзина. Посыльный недовольно поддал мне крылом, и я, сообразив, быстро спряталась обратно.
Спать себе не позволяла — боялась, что до Затерянного королевства долетит только сосулька, — и старательно разгоняла кровь: растирала ступни, встряхивала руками, разминала пальцы. Это не помогало. Я не знала, который час, но до Затерянного королевства определенно было еще порядочно лететь. Почувствовав, что больше не выдержу, я дернула Квохаря за перо. Тот недовольно повернул голову.
— З-з-знижайся…
— Квох-квох?
— Зм-м-мерзла.
Губы не слушались, а ледяной ветер заталкивал слова обратно. Я не слышала сама себя. Посыльный моргнул и неожиданно нырнул клювом в корзину. Я испуганно прикрыла голову руками.
— Эй, ты чего? («Ий, дчво?»)
Хоррибл никогда не упоминал, а я не спрашивала, чем питаются птицы синомолг. Мускулы не появляются на ровном месте. Последовала возня, и мне в плечо мягко ткнулся клюв, на колени что-то упало. Когда я решилась открыть глаза, птица уже снова сосредоточенно смотрела вперед, а на моем подоле лежал небольшой мешочек из суровой ткани. На ярлычке была изображена перечеркнутая снежинка.
Я развязала тесемки и обнаружила внутри с полдюжины семян. Взяла одно и покрутила: похоже на абрикосовую косточку, только зеленую и с ребрышками. Квохарь покосился на меня и издал нетерпеливый возглас, мол, жуй уже скорее.
Наверное, семена были чем-то вроде средства от простуды: съев всего одно, я почувствовала, как по телу разливается тепло, словно хлебнула горячего пунша. И оно не только не выветрилось через пару минут, наоборот, жаркий ручеек начал растекаться по жилам, достиг кончиков пальцев, пощипал пятки, растопил иней на ресницах. Я смахнула капельки влаги и подняла глаза.
— Спасибо.
Птица что-то небрежно курлыкнула, но я решила по прилете обязательно рассказать об этом господину Мартинчику. За такое должна полагаться премия — ну там отпуск или дополнительная порция корма.
Остаток пути прошел в тепле и относительном спокойствии. Я лежала на дне, закинув руки за голову, и любовалась звездами под мерное покачивание корзины и колыбельную ветра. Уже без опаски прикрывала глаза и представляла удивленные и счастливые лица Озриэля и Эмилии при встрече. Им необязательно знать, что через неделю мне придется вернуться к Кроверусу. Я им расскажу, но… чуть позже. Не буду сразу огорчать.
Думая о драконе, я поймала себя на мысли, что больше не чувствую страха и возмущения — только печаль, оттого что придется расстаться с друзьями и любимым. Впрочем, кто его знает, что там выкинет Решальный Горшок? Предугадать невозможно. Может, он устроит дело ко всеобщему удовольствию. Сомнительно, но и сгущать краски не стоит.
Поскольку нет ничего постояннее, чем временное, я решила отодвинуть мысли о возвращении до момента возвращения, и поэтому больше ничто не омрачало мои сладкие грезы.
Звезды перед глазами кружились, соединялись и снова рассыпались по небу сияющими картами. Вот на черном бархате возник Озриэль — момент, когда мы кидали непотопляемые камешки с пирса. Ифрит улыбается мне мягко и нежно, и солнце делает его кудри похожими на одуванчик. А на следующей картинке Эмилия стоит в платье, которое сама сшила для вечеринки в Шаказавре, смущенная, но гордая и счастливая. Восхитительные образы сменяли друг друга, и все внутри трепетало в предвкушении встречи.
В одном из последних мне почудился лик дракона — смотревшие на меня глаза-звезды горели растерянностью и… восхищением. И от этого взгляда внутри поднималась жаркая волна.
— А ты еще кто такая?
Я заморгала, щурясь от яркого света. Мне в лицо тыкалась чья-то борода. Я фыркнула и попыталась отодвинуть ее. Над краем корзины склонились две физиономии.
— Боб, Хоп, что там у вас?
Физиономии тут же исчезли, сменившись спинами.
— Ничего, господин Трясински.
— Совсем-совсем ничего. Нет там никакой побирушки!
— Что?! А ну-ка, разойдитесь!
Спины раздвинулись, и в потоке света возникло третье лицо, явно принадлежавшее гоблину: зеленоватая морщинистая кожа, залысины окружены редкими пучками волос, нос длинный и крючковатый. Пенсне от изумления прыгнуло на самый кончик, словно хотело получше меня разглядеть.
— Я уже в Затерянном королевстве? — пролепетала я.
Господин Трясински отшатнулся, попятился и шлепнулся на зад, но гномы Боб и Хоп немедленно подхватили его под мышки и поставили на ноги.
Я поднялась, охая и потирая спину. Все затекло за время полета и сейчас страшно ныло. Я с наслаждением потянулась, чувствуя, как хрустит каждая косточка, повернулась к застывшей троице и повторила вопрос:
— Это Затерянное королевство?