"Больше, чем война, Богу угоден мир, — конечно, возразил Мане. — Только мир способен принести нам достаток и процветание, а война приносит лишь разорение".
"Что ж делать, если войны не избежать", — должен был вздохнуть Станчул, а вслед за ним не мог не вздохнуть и его седобородый брат Юрчул.
"Неужели, избежать войны никак нельзя?" — возможно, встрял Тудор.
"На всё воля Божья, но наш государь собрался воевать", — наверняка, ответил Станчул, теперь уже догадываясь, о чём речь, но прикидываясь непонятливым. Он пережил многих государей именно потому, что отличался осторожностью!
Тудор же, устав от уклончивых ответов Станчула, вполне мог вспылить и сказать седобородым боярам: "Вам двоим хорошо. Вы оба — старцы и потому в поход не пойдёте, в столице останетесь".
Конечно, так дерзко говорить со Станчулом и Юрчулом не следовало! Если это случилось, то Мане Удрище и его брат Стоян должны были призвать Тудора к спокойствию, однако вспыльчивый боярин не обязательно послушал сразу: "Думаете, война вас не коснётся? Нет, не удастся вам, почтенные, отсидеться за нашими спинами! Когда Янку придёт к нам со своим войском, придёт к нам ко всем разорение, даже если мы живы останемся. Отберут у нас у всех имения и передадут тем, кто поддержит нового государя, которого Янку поставит. А на помощь султана нельзя всё время надеяться. Он уже раз помог, а в другой раз поможет ли? А в третий раз поможет?"
"Дай Бог нашему государю победить врагов, чтоб не пришлось звать воинов султана", — возможно, сказал Станчул, всё ещё прикидываясь непонятливым, а Тудор тогда должен был сказать: "Молитесь или не молитесь, а победы не будет. Вы сами это знаете. У Янку войско сильнее нашего, но нашему государю до этого нет дела".
Если Тудор так говорил, то Станчул и Юрчул, конечно, начали хмуриться — седые боярские брови пришли в движение. Только Мане своим тихим вкрадчивым голосом мог предотвратить назревавшую ссору.
"Вот потому мы вас и позвали, — должен был говорить Мане. — Тудор, а также я и мой брат Стоян хотели узнать ваше мнение по одному весьма важному делу. Вы в совете дольше всех нас, и опыта вам не занимать. Подскажите, как избежать бессмысленного кровопролития. Помогите сохранить мир, который угоден Богу больше, чем война. Мы не хотим войны и желаем жить в мире с Янку. Как нам сделать так, чтобы Янку не наказывал нас за нашего государя, заключившего союз с погаными турками?"
"Способ только один — направить к Янку письмо и ждать ответа", — должен был сказать Станчул.
"А если письмо попадёт не в те руки?" — конечно, забеспокоился Мане.
"Придётся положиться на волю Божью, — наверняка сказал Юрчул, ведь ему уже давно следовало вступить в беседу. — Однако Бог милостив. Не слишком это опасное дело — слать письма. Важно другое — если отправлять письмо, то сейчас. А иначе поздно станет".
"И вы поможете нам составить письмо?" — должен был спросить Тудор, наконец, понявший, что престарелые бояре тоже не одобряют безрассудства своего государя и желают договориться с Яношем.
"Да, мы поможем, — конечно, кивнули Станчул и Юрчул. — Однако вам следует быть готовыми, что Янку, если примет ваше прошение благосклонно, может потребовать оказать услугу".
Влад верил, что события развивались именно так, ведь, насколько он помнил, в грамотах Станчул и Юрчул упоминались среди бояр Владислава отнюдь не последними. Значит, старые предатели тоже сделали многое, чтобы Яношев ставленник взошёл на трон, и это отразилось в документах.
Ах, как хотелось снова увидеть эти грамоты и убедиться, что память не подводит! А ещё хотелось снова поговорить с Калчо и спросить, не вспомнит ли он ещё что-нибудь про заговор. Наконец, хотелось просто пройтись по улицам Тырговиште, и, наверное, Войко всё-таки не зря говорил:
— Ты уж без нас никуда не отлучайся, господин.
Временами Владу всё-таки не сиделось на месте, и он, сев в седло, доезжал почти до самого ущелья и останавливался лишь там, где сугробы поднимались коню до брюха. "Никуда не уедешь, — убеждался всадник, — но и ко мне никто не приедет, ведь дальше снегу ещё больше".
Впрочем, если б вопреки всем препятствиям приехал сюда чужак, то мог и не распознать во Владе недавнего государя. Разве у человека из княжеского рода может быть на голове баранья шапка вместо лисьей? Разве окажется на плечах не плащ и кафтан, а длинный овечий тулуп? Разве человек из княжеского рода наденет вместо сапог опанки с полотняными обмотками? Да и остальное — простые серые штаны из шерстяной ткани, льняная рубаха и тканевая опояска вместо кожаного ремня — всё это приличествовало лишь деревенщине.
Недавнего государя мог выдать разве что конь — породистый, тонконогий. Из-за холодов этот конь оброс более длинной шерстью, сделался мохнатым, но всё равно вёл себя как господин всех лошадей, который легко рысит по глубокому снегу, потому что отъелся, и силу девать некуда. Деревенская лошадёнка, когда тянет по сугробам даже пустые сани, бежит неохотно, а этому всё было словно в забаву.
Временами, уже возвращаясь из поездки к ущелью и видя, что конь не устал, Влад с разгону взбирался на холм, где стояла деревенька, а затем, давая коню отдышаться, медленно ехал вдоль околицы и обозревал долину. Она лежала перед глазами, как на ладони — все уголки делались видны. Точно так же в камере узника видно каждый угол, поэтому приходила мысль: "Я заперт здесь".
"Эх, — думал недавний государь, — прав оказался Войко. Незачем мне было ехать в Турцию. Ведь здесь я ещё и месяца не провёл, а уже тесно, скучно, и утешает меня лишь то, что весной грядёт моё освобождение. А в Турции я бы мучился вот так в скуке и тоске лет пять. Вот, на что я хотел себя обречь! Хорошо, что не обрёк".
От скуки стали приходить и разные мысли, с местью не связанные. Например, Влад стал замечать, что вдова, у которой он живёт, ещё совсем молода — лет на пять старше его самого — и по-своему мила. Конечно, будь он государем, ему не подобало бы с ней сходиться. Государю, если уж хочется завести себе женщину для утех, следовало найти красавицу, которой не более семнадцати лет, и непременно такую, чтоб даже просватана не была, а уж замужем побывать тем более не успела.
Теперь же Влад начал думать, что его нынешнее положение по-своему выгодно: "Когда, если не теперь, я смогу узнать, что означает сойтись с такой, как эта вдовушка? Если снова сяду на трон, подобные женщины окажутся для меня под запретом".
Конечно, даже сейчас существовало множество затруднений. Например, было неизвестно, как сама вдова примет ухаживания, поэтому Влад, в один из дней сидя на завалинке и беседуя с местным стариком, будто невзначай завёл разговор о женщинах, а затем спросил:
— А вот та, в доме которой я живу... Что о ней слышно в селе?
— На счёт чего? — неторопливо спросил старик, пожевав беззубым ртом.
Влад, не желая выдать себя, тоже сделался неторопливым — поправил шапку, поддёрнул рукав тулупа и лишь затем пояснил:
— Как она вдовство своё переносит? Себя соблюдает или гуляет?
— Гуляет, господин.
— Да? И с кем же?
— С тобой, господин, — ответил старик и хитро прищурился, будто хотел добавить: "А ты выведываешь, знаю ли я? Да все мы знаем, что у вас давно шашни".
Влад от неожиданности крякнул, но спорить не стал. Однако новость была хорошая — если всё село уже "знает", значит, вдова не станет отвергать ухаживания того, с кем её и так свела молва. Сомнения оставались у него лишь по одному поводу — как к вдове подступиться, чтоб наверняка. Этого Влад не знал и потому решил пойти по самому простому пути — сделать дорогой подарок.
Поразмыслив ещё немного, Влад вспомнил, что не раз видел, как эта женщина бросала завистливый взгляд за соседский забор — как раз тогда, когда там стояла корова, которую на время выводили из хлева, чтобы этот хлев вычистить.
Также вспомнилось, что эта женщина покупает у соседей молоко для своих трёх детей — для девочки и двух мальчиков. Девочке было восемь лет. Старшему мальчику — шесть. Младшему — пять. "Хорошие дети, — думал Влад. — Пусть им тоже будет польза от подарка".
Он не знал, во сколько оценивается корова. Конечно, следуя примеру Войки, хорошенько поторговался, но, наверное, всё-таки переплатил. Уж слишком легко хозяева расстались со своим рогатым "сокровищем". Возможно, они втайне посмеивались над покупателем и уж точно посмеивались, когда он покидал их двор вместе с покупкой.
Больше никогда за всю жизнь Влад не делал то, что делал в тот день — вышагивая по улице, тащил за собой на верёвке корову, а животина то и дело останавливалась и оглядывалась на дом, который покидала.
Наконец, Влад привёл-таки подарок к вдове, но та вначале ничего не поняла и даже испугалась:
— Зачем ты привёл сюда соседскую корову, господин?
— Затем, что корова теперь твоя, — с улыбкой отвечал даритель.
— Моя? — не поняла женщина.
Казалось, она ушам не поверила. Или не поверила своему счастью, ведь сколько раз с завистью смотрела через забор, а теперь рогатое сокровище очутилось по эту сторону забора.
— Корова твоя, — повторил Влад.
— Да как же моя?
— Да так. Я купил её для тебя... и для твоих детей.
— Так значит, это корова твоя? — наверное, вдове было гораздо проще поверить в это, чем в то, что она сама является обладательницей коровы.
— Нет, твоя. Я дарю её тебе.
— Мне?
— Да.
Женщина в крайнем волнении стояла перед дарителем, не знала, куда деть руки, и куда посмотреть, а Влад с беспокойством смотрел на неё: "В чём дело? Неужели откажется от подарка? Она ведь понимает, почему я его дарю? Должна понимать. Но что её смущает? Деревенские сплетни? Нет, не может быть. Тогда что? Неужели она — мне на беду! — праведна сверх всякой меры?"
Меж тем женщина вдруг улыбнулась, довольная, но даритель, уже готовясь услышать некие приятные слова о себе, услышал не то, что ожидал:
— Господин, я благодарю тебя за подарок, только...
— Что?