Тут он вспомнил о плётке, заткнутой за пояс. Но разве могла причинить волку вред простая плётка, совсем не большая? Она предназначалась для коня и была тонкой — больно хлестнёт, а шкуру не портит. Влад во время поездок почти не пользовался ею, ведь конь и так бегал резво. Просто жеребец, зная, что у седока она есть, слушался лучше.
И вот плётка оказалась единственным, чем располагал Влад. "Ладно, зря я что ли погнался за этим серым? — подумал он, вынимая её из-за пояса. — Хлестну, а там видно будет". Новоявленный охотник плотнее прижал ноги к конским богам, подал руку с поводом вперёд, чтобы дать коню больше свободы, и припустился во весь дух.
Вот уже серый справа. Волк и конь несутся плечо в плечо, косятся друг на друга, как если б примеривались цапнуть. Влад размахнулся и ударил. Шкура у волка крепкая, а всё-таки больно, когда огреют вдоль спины. Казалось, ничего дальше не последует — зверь вот-вот скроется в лесу — но даже одного удара оказалось достаточно. От резкой боли волк на мгновение сбился с хода, запутался в собственных ногах, и тут же оказался под копытами преследователя.
Владов конь наскочил на зверя и принялся топтать, крутился на месте, будто сам знал, что делать — знал точно так же, как и минуту назад, когда только ринулся вдогонку за зубастым врагом.
Кто научил этому коня? Давно ли? Да не всё ли равно! Думать было некогда! У Влада в глазах начало рябить от постоянных поворотов. Небо и земля слились в одно. Есть ли волк под копытами или сбежал, понять казалось невозможно.
Наконец, пришла мысль остановить коня, заставить его отойти чуть в сторону и с седла посмотреть, что произошло.
Волк лежал на боку в траве. Лежал неподвижно. Голова зверя была проломлена, да и сам он весь выглядел как-то странно. Наверное, целых костей в его бездыханном теле осталось немного.
Влад заткнул плётку за пояс, спешился и, ведя коня в поводу, приблизился к мёртвому зверю, поднял за шкирку, оглядел: "Да, помят основательно".
— Ну, брат! Ну, молодец! Вот побасёнка теперь у нас будет! Станем рассказывать про тебя и волка, а никто нам не поверит! — засмеялся неизвестно откуда приехавший Александр, который, судя по всему, успел увидеть, что произошло.
— Я слышал, так охотятся татары и прочие степняки, — задумчиво проговорил Косма, вдруг оказавшийся рядом со своим князем. — Только плётка-то должна быть не такая, а тяжёлая, и чтоб на конце камень был или кусок свинца. Вот этим камнем они волка с размаху по голове бьют, и даже матёрый не выдерживает.
"Вот бы и в государственных делах всё стало так просто, как здесь. Здесь волков и овец не спутаешь", — вдруг отчего-то подумал Влад.
На следующей неделе Александр снова пригласил на охоту, которая обошлась без особых приключений, однако на этой новой охоте Влад наконец-то по-настоящему узнал, что значит убивать. Двоюродный брат исполнил прошлое обещание и позволил румынскому родичу самому зарезать волка, придавленного волкодавами.
Владу почему-то показалось, что убить такого зверя так же трудно, как убить человека. Серый совсем не хотел умирать, пытался вертеться, надеясь вырваться из собачьих пастей. Да и вонзить нож меж рёбер оказалось куда сложнее, чем втыкать кинжал в твёрдую землю.
Влад ещё помнил это странное ощущение, которое испытал, когда зарывал казну, и теперь сравнивал. "Тут всё иначе", — думал он, но дело было, конечно, не в том, что плоть твёрже земли, а в том, что руку сдерживал кто-то невидимый, говорил: "Не надо. Одумайся!" "Надо, — твердил себе Влад. — Надо".
С каждым разом делать подобные дела становилось всё проще, и тогда Влад стал лучше понимать Александра, жаждавшего волчьей крови. А меж тем время шло — окончилась весна, настало лето.
Охота на волков стала другой. Теперь она велась также по темноте, если луна ярко светит. Влад, Александр и Александровы люди истребляли не только взрослых волков, но и волчат, пробираясь к логовам уже за полночь — в то время, когда взрослые волки охотились где-нибудь далеко. Найти волчье логово помогал, в том числе, запах — густая вонь от тухлых недоеденных останков и от испражнений.
Паву в своей неизменной войлочной шапке подходил к логову, где в норах или завалах ельника затаивались волчата, и начинал выть. Волчата вылезали из нор, думая, что это родители принесли пищу, однако на месте родителей оказывались собаки, которые нещадно душили весь выводок.
Влад взирал на это, пусть и хотелось отвернуться, потому что волчата — пока ещё не серые, а бурые — походили на собачьих детёнышей, да к тому же скулили так жалобно.
— Жалко? — однажды спросил Александр, глянув на румынского родича. — Ну, так позволь этому выводку вырасти. Пускай волки режут крестьянский скот. Скот не жаль. И крестьян не жаль. Верно?
— Нет, не верно, — коротко ответил Влад.
Надо ли говорить, что в этой охоте он видел нечто совсем иное, чем видит обычный охотник. Возможно, и Александр тоже видел в волках совсем других своих врагов, но у него недоставало смелости бросить вызов тем — другим своим недругам.
Чем больше Влад размышлял об этом, тем больше хотелось ему съездить в Румынию — пусть тайно, назвавшись чужим именем — и просто посмотреть, что там делается, раз уж нельзя самому что-нибудь сделать.
Недавний румынский государь поймал себя на том, что очень хотел бы услышать от жителей Тырговиште похвальные слова, которыми молдавские крестьяне награждали Александра — "благодетель", "избавитель от волчьей напасти". Ах, как было бы приятно услышать такое! Однако Влад слишком хорошо помнил хмурые взгляды горожан, когда он заявился в румынскую столицу вместе с турецким войском.
"Возможно, — думал недавний румынский князь, — если бы я пожил среди своего народа, лучше узнал его мысли и чаяния, то позднее, снова взойдя на трон, смог бы учесть это и понравился бы своим подданным, и они в свою очередь поняли бы, почему я хочу устроить большую казнь, пролить столько крови".
Влад поделился этими мыслями с Войкой, когда они ехали по улице Сучавы, возвращаясь с очередной охоты в своё жилище — в домишко на окраине города, где теперь обосновались, договорившись с владелицей этого домишки, древней старушкой.
Сама она была уже слишком дряхлая, чтобы кормить и обстирывать троих мужчин, поэтому хозяйством занимался Нае и неплохо справлялся, а Влад и Войко вечно находились в разъездах.
Может, отчасти из-за этих разъездов пришла Владу мысль отправиться в путешествие — не в очередную Александрову деревню близ Сучавы, а дальше, за пределы Молдавии. Если уж ехать, так почему бы ни доехать до Тырговиште!
Серб выслушал эти соображения и неодобрительно покачал головой:
— Не надо тебе ехать, господин. Опасность слишком большая.
— А что мне тогда делать? — спросил Влад и принялся жаловаться. — Пусть в Молдавии житьё хорошее, и Александр гостеприимен, но здесь я живу в праздности. Раньше мне думалось, что Александр всё-таки даст мне войско, и я смогу отобрать свой трон у Владислава, но теперь ясно, что надежды на это никакой нет. Вот я и думаю поехать в Тырговиште. Осмотрюсь и, может, узнаю что-нибудь для себя полезное. Не может быть, чтобы в народе не ходило никаких слухов о том, как и почему умерли мой отец, старший брат, а также Нан, с которым я должен был породниться. Да и не только об этом хочется знать, а вообще обо всём. Вот я был государем, а своего народа не знаю.
— Господин, тогда давай я поеду вместо тебя, — предложил серб.
— Ты?
— Да. Поживу там, посмотрю, послушаю, а вернусь и всё тебе расскажу.
— Опять? — спросил Влад. — Помню, как мне жилось в той глухой деревеньке в горах, пока ты и Нае ездили в Молдавию, чтобы посмотреть и послушать.
— Так ведь хорошо всё вышло, — Войко пожал плечами.
— Для вас с Нае хорошо, а мне было так скучно, что даже вспоминать не хочу.
— Лучше так, чем убитому быть, — сказал серб и вспомнил пословицу, которую и прежде вспоминал. — Голова — не вербное дерево, и если срубят, из пня ничего больше не вырастет.
— Значит, тебе нужен другой конь, — задумчиво сказал Влад, ведь Войко по-прежнему восседал на одном из трёх вороных не виданной в здешних местах породы.
— Нет, господин, мне конь не нужен, — улыбнулся серб.
— А что же ты — пешком в Румынскую Землю пойдёшь?
— Где пешком буду добираться, а где — сидя на возу, — ответил Войко и пояснил. — Я найду купца, который скоро собирается в Тырговиште, и наймусь к нему охранять обоз. А когда купец вернётся в Сучаву, вернусь и я.
Серб сделал, как говорил, и это казалось действительно лучшим решением, однако почти сразу после Войкиного отъезда Влад стал изнывать от скуки, ведь молдавский князь Александр звал на охоту или на пиры не так уж часто, а в остальные дни его румынский родственник был предоставлен сам себе.
Пока Войко не уехал, занятие Владу находилось, потому что слуга-серб и его господин продолжали воинские упражнения — бились на деревянных мечах. Влад не оставлял надежд когда-нибудь сразиться со своим врагом Владиславом и хотел быть готовым к бою, но когда Войко уехал, биться стало не с кем, а просто стоять и размахивать оружием казалось бессмысленно. Ну, разомнёшься так, а что дальше? С Нае было драться бесполезно. Совсем не бойцовского склада оказался человек!
Бесцельно слоняясь по улицам Сучавы, Влад иногда заходил в тот самый трактир, в котором поселился, когда только приехал. Заходил просто потому, что место казалось очень шумное и многолюдное. Отовсюду доносились обрывки разговоров, так что, проходя мимо, удавалось стать как будто участником беседы — слушаешь, о чём другие толкуют, и вроде ты не один, и вроде при деле.
В том трактире недавнему румынскому государю однажды снова повстречался молдаванин, которому были даны деньги в обмен на совет.
— А это ты, Влад, сын Влада! — старый знакомый встал из-за стола, шутливо распахнул объятия, но обнять своего благодетеля не решился, потому что теперь знал — благодетель принадлежит к княжескому роду, пусть и соседней страны.