Гостя привели в комнату с невысоким потолком. Поверху каждой из четырёх стен тянулся ряд широких стрельчатых окошек, хорошо освещавших помещение, а в тёмное время суток здесь, наверное, горели две лампы. Эти светильники — из меди, а не из золота, но очень искусно сделанные — красовались сейчас в нише позади просторного возвышения, заваленного подушками. Именно там сейчас уселся хозяин комнаты — Мехмед.
Влад вдруг обратил внимание, что выглядел Мехмед необычно для турка. Борода, которая в шестнадцать лет только намечалась, с годами стала не только гуще, но и порыжела, а ведь обычно бывает наоборот — турчата порой рождаются чуть ли не рыжими, но затем темнеют. А ещё Влад, впервые видя султана так близко, заметил, что глаза у того серые или даже зелёные, что опять казалось странно. "Наверное, наследство от матери", — решил посетитель, ведь мать Мехмеда, простая рабыня, происходила то ли из греческих земель, то ли из Албании.
Впрочем, отцовские черты у сына тоже проступали во множестве, и самой заметной мог считаться горбатый нос. Мехмед сильно напоминал старого Мурата и одновременно отличался от него так же, как облако отлично от грозовой тучи. "Грозы не ожидается?" — невольно подумал Влад, однако поведение султана пока что напоминало лёгкий шторм на море, любимый лишь некоторыми особо опытными моряками, не боящимися волн и жалующими сильный ветер за то, что хорошо наполняет паруса.
Как только Влад отвесил положенные поклоны, Мехмед строго велел своему гостю сесть на ковёр напротив возвышения и говорить кратко:
— Чем ты можешь быть мне полезен?
Влад загодя готовился к такому вопросу, поэтому нисколько не растерялся и сказал, что может стать глазами и ушами султана "в северных странах", чтобы турецкому правителю оказалось легче решить, когда начинать новую войну с венграми. Недавний румынский государь прямо признался, что ему новая война на руку, и что он надеется получить от нового султана такую же помощь в завоевании румынского престола, которую несколько лет назад получил от старого Мурата.
Мехмед не разгневался на такие слова. Пусть он не выказывал желания нарушить трёхлетнее перемирие с Венгрией, но явно готовился к тому дню, когда оно закончится, поэтому начал расспрашивать своего гостя о северных краях, и оказалось, что гость знает больше, чем султанские советники.
В начале разговора Влад обратил внимание на открытые двери боковой комнаты, откуда раздавалось еле различимое журчание родника или фонтана, и подумал, что там может находиться некий слушатель или советчик — к примеру, великий визир — но Мехмед ни разу не взглянул в ту сторону. Во всё время разговора султан смотрел прямо на гостя.
Пусть Мехмед был на три года младше Влада, но считал себя старшим и нисколько не походил на некоторых христианских монархов, которые в девятнадцать лет только силятся вырваться из-под опеки регентов. Молодой правитель Турецкой империи не потерпел бы ничьей опеки.
Мехмед именно сам решил, что нуждается в слуге, подобном Владу, но хотел быть уверенным в своём выборе, а уверенность возникает, когда заглянешь собеседнику в душу. Вот почему даже после того, как Мехмед сказал, что берёт Влада на службу, было рано радоваться. Беседа ведь продолжилась, и это означало, что султан ещё мог поменять своё решение!
— Так значит, ты верно и преданно служил моему отцу? — спросил Мехмед.
— Да, повелитель, — ответил Влад.
— Однако по его воле ты оказался оторванным от своего отца. Ты прожил здесь четыре года. Это долго.
— Всё верно, повелитель, — отвечал Влад, — но если бы я не жил при дворе твоего отца, то разделил бы судьбу своего отца и старшего брата — был бы уже мёртв. Воистину, Всевышний даёт нам не то, что мы хотим, а то, в чём действительно нуждаемся.
Недавний заложник говорил по-турецки, и потому имя Бога в его устах звучало, как имя Аллаха. Рассуждая о божественной мудрости, Влад повторял не слова улемов, а слова православных священников, однако Мехмед, наверное, решил, что гость цитирует улема.
— Ты рассуждаешь мудро, — улыбнулся султан, — однако я думаю, что мой отец был излишне строгий человек, а излишняя строгость может отвратить от правителя даже самых верных его слуг. Не поэтому ли ты так долго не возвращался в Эдирне, когда потерял трон? Ты боялся, что мой отец разгневается?
"Ну, нет, — думал Влад. — Я в эту ловушку не попадусь. Сын может сколько угодно осуждать своего отца, но другим этого делать не позволит. Нет, Мехмед, ты не услышишь от меня ни одного плохого слова о Мурате. Можешь даже назвать его свиньёй, которая каждую ночь ложилась спать в обнимку с винным кувшином и умерла от пьянства, но я ни за что не пожелаю с тобой согласиться".
— Мне сложно судить о строгости твоего отца, повелитель, — произнёс гость. — К примеру, рыбак, выходящий в море на своём баркасе, видит и ясные дни, и бури, но даже после самой жестокой бури не станет ругать волны, потому что море даёт пищу и заработок. Куда рыбак денется от моря! Лишь буря утихнет, и он снова доверяет себя волнам.
— Когда ты успел усвоить эту истину? — удивился султан. — Разве твоя страна граничит с морем?
"Граничила во времена моего деда, — подумал Влад, — пока турки не оторвали от Румынии эти приморские области и не присоединили к своей державе". Однако вспоминать об этом сейчас не следовало.
— Чтобы приехать в Эдирне, я сначала вынужден был сесть на корабль, — начал объяснять Влад. — Мне хорошо известно, повелитель, что самый короткий путь в твою страну лежит через мои земли, но, увы, путь в мою страну для меня закрыт, и мне пришлось путешествовать длинной дорогой — по морю. Вот тогда-то, находясь на корабле, я поразмыслил о том, что может дать море смиренному рыбаку.
— Получается, ты знаешь, о чём говоришь, — снова улыбнулся Мехмед. — Что ж, я вижу, в твоём сердце нет злобы на моего отца.
Вот теперь беседу, пожалуй, можно было считать законченной. Султан явно остался доволен принятым решением о том, чтобы взять Влада на службу, но прежде, чем Мехмед повелел бы новому слуге удалиться, следовало успеть спросить...
— Повелитель, как я могу таить злобу на того, кто заботился не только обо мне, но и о моём младшем брате! Мы с братом удостоились чести жить под одним кровом с султаном, в этом дворце. Я надеюсь... — Влад запнулся, — что мой брат по-прежнему живёт здесь?
— Разумеется, — ответил Мехмед. — И всё так же окружён заботой.
— Могу я увидеться с ним?
— Как я могу запретить, чтобы братья виделись! — всплеснув руками, воскликнул султан и добавил. — Я не сомневался, что ты вернёшься сюда, в Эдирне. Вернёшься из-за брата. Ты, конечно, хочешь снова получить трон и справедливо видишь во мне того, кто поможет тебе, но братская любовь для тебя тоже значит много. Я знал, что рано или поздно ты приедешь. Мне даже жаль, что у меня нет братьев, привязанных ко мне так, как ты привязан к своему брату.
Владу следовало радоваться, что Раду жив и здоров, и что нет препятствий увидеться с ним, но тут совершенно некстати вспомнилась одна история, рассказанная купцом-греком по пути в Варну — история об убийстве. Молодой султан сейчас жалел, что лишён братьев, а между тем сам приказал убить одного из них!
Когда Мехмед только взошёл на трон, то вдруг выяснил, что одна из отцовских наложниц недавно родила мальчика, то есть претендента на султанскую власть, а ведь Мехмед уже привык считать себя единственным наследником.
Конечно, младенец ни коим образом не мог преградить своему взрослому брату дорогу. Ребёнок наверняка не дожил бы даже до того возраста, когда дети перестают пачкать пелёнки — младенцы в гареме умирали очень часто. И всё же молодой султан решил не испытывать судьбу, велев утопить своего брата в детской лохани для купания.
Ещё одна смерть младенца в гареме — многие не увидели в этом печальном событии ничего необыкновенного, но слухи всё же начали распространяться. Влад и сам не мог решить для себя, насколько они правдивы. Одно казалось несомненным — в словах Мехмеда о братьях присутствовало некое лукавство.
"Наверное, султан полагает, что я стану послушен ему не только из-за того, что он обещал мне помощь в моей мести, но и из-за Раду. Мехмед не отдаст его. Не позволит увезти", — решил новый султанский слуга. Однако Мехмед позволял братьям видеться, и этому следовало радоваться.
— Я могу увидеть брата сегодня?
— Нет, — ответил Мехмед, — лучше мы поступим так — послезавтра ты переедешь во дворец. Я дам тебе гостевые покои рядом с покоями твоего брата. Ты проживёшь здесь неделю. И вы сможете наговориться вдоволь.
— Благодарю, повелитель. Воистину так будет лучше всего!
Влад думал, что первая встреча с Раду окажется трудной, ведь младший брат имел полное право упрекать старшего за долгое отсутствие. Казалось, что, по меньшей мере, полдня уйдёт на то, чтобы уговорить младшего не дуться, однако получилось совсем иначе.
Старший брат не ожидал, что младший, едва увидев его, вскочит, кинется бегом навстречу, затем остановится в одном шаге, будто боясь поверить в истинность происходящего, и обнимет так, как утопающий хватается за обломок мачты.
— Брат мой... брат, — только и повторял Раду, уткнувшись лицом Владу в плечо, и обхватил руками с такой силой, что старший брат даже сквозь три слоя одежды чётко чувствовал ладони Раду на своей спине.
"Неужели, он настолько соскучился?" — удивлялся Влад, трепал брата по голове, говорил успокаивающие слова.
За прошедшие годы Раду сильно вырос. Одиннадцатилетний мальчик стал четырнадцатилетним, но всё равно как будто оставался ребёнком. Это проявлялось в том, что Раду не мог просто сидеть напротив брата — всё норовил пристроиться поближе, под бок или даже клал голову брату на колени. Устроившись так, младший просил снова рассказывать о Румынии, Сербии, Молдавии, Трансильвании, будто хотел услышать от Влада не правдивые истории, а сказки.
О себе Раду говорил мало. Наверное, его дни во дворце текли скучно. Однако стоило спросить о чём-нибудь, что не связано с дворцовой жизнью, и брат сразу становился говорливым. К примеру, много рассуждал о женщинах и даже мог очень точно передразнивать их поведение и манеру разго