— Хорошая рать получается только так, — ответил Молдовен. — Можно, конечно, понабрать необученных людей, которые станут драться косами, вилами и рогатинами, как умеют, но можно ли с таким войском завоевать победу, я не знаю. Тут многое зависит от случая. Но зачем полагаться на случай, когда можно действовать наверняка!
— Тогда беру тебя на службу, — Влад похлопал молдаванина по плечу. — С этой минуты ты — мой человек, и если Александр решит тебя схватить и бросить в темницу, я за тебя заступлюсь и выручу. Однако незачем тебе оставаться в Сучаве. Поезжай лучше в Трансильванию.
— Хорошо, господин, — кивнул Молдовен и встал с лавки, как будто собрался ехать сию минуту.
В то же время вид у него оставался не вполне решительный. Влад ожидал, что сейчас прозвучит вопрос, зачем ехать именно в Трансильванию, но оказалось, что новый слуга сам нашёл себе ответ.
— Там, в Трансильвании, как я слышал, живёт много румын, и, возможно, не все довольны жизнью. Возможно, кто-то из них захочет вернуться на землю отцов и ради этого вступит в войско. Господин, ведь я могу обещать этим людям от твоего имени, что ты, когда придёшь к власти, дашь им в Румынии землю?
— Да, можешь, — сказал Влад и добавил. — Кстати, я тоже кое-что слышал. Слышал, будто не всем румынским боярам пришёлся по вкусу государь Владислав, мадьярский ставленник. Некоторые бежали от него в Трансильванию.
— Ты встречал их, когда был в Трансильвании? — спросил Молдовен.
— Нет, — ответил недавний румынский князь, в очередной раз досадуя, что зима в Брашове прошла бездельно и бесполезно. — У меня тогда не нашлось времени их поискать. А ты поищи.
— Поищу, господин.
Вот тогда-то Влад и решил, что нужно ему перебираться из домишки на окраины Сучавы в другой дом — побольше и повнушительнее. Ведь те бояре, которых новый слуга взялся разыскивать в Трансильвании, конечно, захотели бы приехать в Сучаву, чтобы встретиться с претендентом на румынский престол.
Не в убогой же хате принимать их! А то они ещё решат, что претендент — голодранец, и что его притязания на власть так и останутся притязаниями. Сколько таких голодранцев шатается по свету, и многие из них до конца дней так и остаются бродягами!
Влад вдруг по-новому взглянул на свои воспоминания о раннем детстве, когда вместе с отцом, матерью и старшим братом жил в трансильванском городе, называвшемся Шегешвар. Отец тогда был не государем, а только претендентом и принимал у себя многих неприкаянных румынских бояр, которые выражали готовность поступить к нему на службу.
Ой, не спроста отец поселился в доме, расположенном в хорошем месте — в верхней части города. Ой, не спроста дом выходил окнами на Башню Совета. Это жилище показывало всем отцовым гостям, что приехали они к человеку достойному. И вот теперь настала пора для Влада последовать родительскому примеру.
Незаметно минуло полтора года. Влад и оглянуться не успел, как они пролетели. Всё это время он провёл, разъезжая между Молдавией и Турцией, потому что по уговору с султаном посещал турецкую столицу раз в два-три месяца, чтобы сообщить турецкому правителю новости о северных странах.
Дорога из Сучавы в Эдирне отнимала много дней — тех дней, которые можно было бы потратить на сбор сведений — но путешественник быстро сообразил, что сведения для султана он способен собирать не только сам, но и с помощью других людей.
О том, что делается в Румынии, помогал узнавать Войко, который по-прежнему ездил туда вместе с купеческими обозами, а в Трансильвании подспорьем являлся Молдовен, ведь он, набирая людей в будущее войско, тоже прислушивался к тому, что делается вокруг.
Увы, помощники приезжали в Сучаву нечасто, поэтому иногда приходилось хитрить. Если становилось ясно, что рассказать султану при встрече почти нечего, Влад шёл в корчму, где собираются купцы, и слушал тамошние разговоры, чтобы выудить из потока рассуждений о ценах что-нибудь, касающееся политики.
Иногда это и впрямь помогало. Так удалось узнать, что князь Владислав, по-прежнему восседавший на румынском троне, вдруг начал чеканить новые золотые деньги. Золото в них, как это и заведено, было с примесью другого металла, но всё же на монетном дворе у Владислава примешивали не так сильно, как на монетном дворе венгерского короля. Купцы это сразу оценили, а вот Янош разгневался, поскольку венгерскую монету стали принимать к оплате ещё менее охотно, чем всегда, и она сильно обесценилась, в убыток венгерской короне.
"Ага, — подумал тогда Влад. — Значит, Янош поссорился со своим ставленником. Наверняка, даже начал подыскивать на место Владислава кого-нибудь другого! Если Владислав с Яношем не помирится, то в Румынии скоро снова сменится власть". Это и было рассказано Мехмеду, но султан такие сведения ценил недорого. Он хотел знать не о том, что может случиться, а о том, что случится непременно.
Влад, конечно, старался угодить султану — таким людям как Мехмед ничего не стоит отрубить голову нерадивому слуге. Если на лицо турецкого правителя набегала туча, это означало, что тучи стремительно сгущались и над головой самого Влада, поэтому весьма памятной стала встреча, случившаяся вскоре после того, как Мехмеду покорился Константинополис — столица некогда великой Византийской державы и всего православного мира.
С известием о падении этого города половина Европы огласилась плачем и стенаниями, но Влад как будто не слышал их. Для него всё происходящее лишь означало, что трёхлетнее перемирие окончилось досрочно, и что в ближайшее время следует ожидать новой войны турков с венграми — такой желанной войны, которая помогла бы вернуть румынский трон и отомстить врагам! Вот, что имело значение!
Лишь позднее, побывав в захваченном городе, к тому времени уже переименованном в Истамбул, мститель взглянул на всё по-новому и вспомнил слова из Священного Писания про мерзость запустения на святом месте. Да, это было позднее. А пока сердце жаждало возмездия, и Влад думал лишь о том, как известие о захвате Константинополиса окажется принято Яношем Гуньяди.
Конечно, этот венгр, как почти все католики, относился к православным святыням с полнейшим безразличием, но ведь Янош, человек совсем не глупый, конечно, призадумался: "Если Византия пала, то кто следующий? Против кого честолюбивый Мехмед теперь повернёт своё войско? Надо браться за оружие, пока не поздно".
Султан Мехмед тоже понимал, что венгры встрепенутся, начнут готовить новый крестовый поход, поэтому главное, что султану хотелось знать — сколько людей венграм удастся собрать. Это он и требовал от Влада выяснить, и вот пришла пора отчитаться.
Когда Влад прибыл Эдирне, уже настала осень. Султан вместе с войском недавно вернулся из похода, и, наверное, поэтому на рынке и в лавках города появилось множество вещей, весьма похожих на военную добычу, которая из рук султанских воинов перешла в руки торгашей.
В глаза сразу бросались богатые ткани с ровными математически просчитанными линиями узора, в своё время принесшие славу византийским мастерам. В посудных лавках появились драгоценные блюда и кувшины такой формы, которой в Эдирне прежде не встречалось. Даже в лавках с оружием появилось нечто новое — много хороших мечей с прямыми клинками, а ведь туркам больше нравились сабли, и именно поэтому такое оружие стоило дешевле, чем могло бы.
Влад, в предыдущий раз видевший султана ещё до того, как турецкая армия двинулась к Константинополису, успел добыть много новых сведений, поэтому ступил в султанские покои уверенно. Так вступает на трибуну оратор, если знает, что подготовил хорошую речь, но Мехмед, который обычно проявлял проницательность и сразу угадывал, услышит ли что-нибудь интересное, в этот раз оказался странно хмурым. Он будто не замечал, что хмуриться нет причин.
Когда Влад, появившись в дверях, отвесил первый из полагавшихся поклонов, Мехмед, сидевший на возвышении, смотрел очень неприветливо. Когда гость сделал насколько шагов к султану, тот взглянул на него так, будто хотел сказать: "Как же ты мне надоел". Правая рука султана, унизанная перстнями, поднялась, будто нехотя, и всё же совершила взмах, означавший: "Ты можешь ещё приблизиться и сесть напротив возвышения".
— Повелитель, у меня хорошие новости, — сказал Влад, поклонившись в третий раз и усаживаясь на ковёр напротив султана, но Мехмед продолжал хмуриться.
— Что хорошего ты можешь мне поведать, когда мои советники говорят, что дела мои плохи! Не успел я закончить одну войну, а приходится начинать следующую. Моё войско нуждается в отдыхе, а я должен буду снова отправляться в поход.
— В поход на северные страны?
— Да.
— Повелитель, я думаю, что идти в поход в нынешнем году вовсе не обязательно.
— Главный колдун из Рима, узнав о моей победе, уже призывает неверных отобрать у меня то, что я завоевал. Значит, неверные скоро придут в мою землю.
Главным римским колдуном Мехмед называл Римского Папу, а под неверными подразумевал христиан и, прежде всего, католиков.
— Колдуны из Рима всё время призывают воевать, но их мало кто слушает, — возразил Влад.
— Их слушает свинья Юнус, — сказал султан.
Теперь речь шла о Яноше Гуньяди, и Владу очень нравилось, что молодой султан по примеру своего отца называл этого венгра свиньёй, однако сейчас, когда Мехмед был недоволен, турецкое слово "свинья" уже не казалось таким мелодичным. Прежде, чем наслаждаться звуком этого слова, следовало рассеять недовольство султана.
— Юнус только делает вид, что слушает колдунов, а на самом деле думает о себе, — произнёс Влад. — Юнус воюет только для того, чтобы укрепить свою власть. Семь лет назад он возвысился, потому что успешно воевал против твоей державы, но затем твой великий отец нанёс ему два больших поражения. Если Юнус проиграет снова, все неверные станут смеяться над ним, поэтому он очень осторожен и пожелает хорошенько подготовиться.
Оставалось непонятным, почему Мехмед был мрачен и опасался скорой войны. Султан ведь знал, что Янош после позорных разгромов под Варной и на Косовом поле перестал бросаться в драку с турками при всякой возможности, потому что боялся проиграть. И всё же султан твердил своё: