помню, что твой отец предал моего отца, причём так предал, что теперь занимает в совете Владислава первое место. Может, скажешь, что за услугу оказал твой отец Владиславу? За что такая высокая награда, а?
— Я всё-таки предпочёл бы говорить о таких делах с глазу на глаз, — повторил Драгомир.
— И не боишься рискнуть?
— Мой отец, отправив меня к тебе, рискует больше, чем я сейчас, — сказал Манев сын. — Если государь Владислав узнает, что я был здесь, моему отцу непременно отрубят голову.
— Ну, что ж, ты выбрал то, что выбрал, — усмехнулся Влад и повернулся к слуге. — Нае, иди в дом, а мы с моим гостем поговорим.
Как только дверь за пареньком захлопнулась, Драгомир Манев подошёл к Владу, махавшему мечом, чуть ближе и медленно произнёс:
— Я понимаю, что в тебе кипит обида, Влад, сын Влада. И мой отец это понимает. И он просит тебя о прощении.
— О прощении? — Влад снова рубанул по чучелу. — Экая наглость! С чего это я должен простить?
— Мой отец просит тебя поступить по-христиански, — сказал Драгомир. — Он просит, чтобы ты простил его, а также его брата Стояна, моего дядю.
— Наглость вдвойне! — ответил Влад, снова рубанув по чучелу. Он чувствовал, что левая рука пока натренирована гораздо слабее, чем правая. Пусть удар получился сильный, но следующий вряд ли получился бы таким же.
"Левой руке надо уделить ещё больше внимания", — отметил про себя Влад, однако показывать свою слабую сторону Драгомиру не собирался, поэтому непринуждённо прошёл к скамье под деревом и сел, положив обнажённый клинок на колени.
Манев сын последовал за своим собеседником, но сесть без приглашения не посмел, пусть рядом с Владом и оставалось ещё достаточно места — по меньшей мере, для троих человек.
— Мой отец — не наглец. Он отправил меня сюда вовсе не для того, чтобы тебя уязвить, — сказал Драгомир, щурясь от яркого солнца. — К тому же наглецы обычно дорожат своей шкурой. Наглецы только на вид смелые, а на деле всегда стараются предусмотреть для себя дорожку к безопасному отходу. Так вот у моего отца нет такой дорожки. Как я уже говорил, Владислав казнит его, если узнает, что я был здесь. Даже если мы с тобой ни о чём не договоримся, мой отец всё равно пострадает.
— Будет казнён за предательство? — усмехнулся Влад. — Не так уж плохо! Ведь Владислав сделает именно то, что собираюсь сделать я, когда сяду на трон. Я казню твоего отца и остальных предателей.
— Вот лишняя причина, почему мой отец не хочет выглядеть наглецом и сердить тебя, — заметил Драгомир и продолжал. — Мой отец готов покаянно склониться перед тобой и исправить вред, тебе причинённый. А взамен просит лишь одного — прощения. Он даже согласен, чтобы ты забрал у него те земли, которые даны Владиславом, а не твоим отцом.
— Ого! С чего бы приносить такие жертвы?
— Мой отец — немолодой человек. Ему пора думать о спасении души. Он хочет попасть в рай.
— В рай? — Влад снова усмехнулся. — А о чём же думал твой отец, когда предавал моего? Вот когда следовало начинать думать о спасении души!
— Да, восемь лет назад мой отец заботился совсем о другом, — согласился Драгомир. — Однако восемь лет — долгий срок. За восемь лет многое изменилось. Теперь мой отец хочет искупить свою вину перед тобой и помочь тебе занять трон, принадлежащий тебе по праву.
— Ну, допустим, что это правда. Допустим, твой отец хочет помочь мне, чтобы очистить свою душу, — задумчиво проговорил законный наследник румынского престола, но тут же в очередной раз усмехнулся. — А мне-то это зачем? Зачем мне принимать помощь предателя? Я добуду себе престол и без твоего отца.
— Ты уверен, Влад, сын Влада? — Драгомир покачал головой.
— На что поспорим?
— Я не буду спорить с тобой, Влад, сын Влада, — ответил Драгомир. — Если ты убеждён, что помощь моего отца тебе не слишком пригодится, значит, у тебя есть причины для такой убеждённости. Однако есть кое-что, чего без помощи моего отца ты добыть не сможешь.
— И что же я не смогу добыть?
— Правду, — Драгомир Манев произнёс это слово, будто каменную глыбу уронил, и она гулко ударилась о землю. — Ты ведь хочешь узнать правду о том, что случилось с твоим отцом и братом? Хочешь узнать все подробности тех далёких дней? Только мой отец и мой дядя Стоян могут рассказать.
Влад впервые за время разговора начал слушать своего собеседника внимательно и со всей серьёзностью, и даже пригласил присесть на скамью рядом с собой.
— Существует один надёжный способ добиться правды, — наконец, произнёс законный наследник румынского престола. — Я могу, схватив предателей, применить к ним пытки, и это поможет.
— Ты уверен, Влад, сын Влада?
Теперь Драгомир, сидя радом, произнёс это совсем по-другому, чем несколько минут назад, когда речь шла о возвращении престола, и причина перемены в поведении Драгомира заключалась не только в том, что собеседник смягчился.
— Пытки не помогут, — убеждённо произнёс Манев сын. — Предатели будут до последнего отпираться и валить вину друг на друга. Они будут пытаться скрыть от тебя то, что их порочит. А ещё они будут надеяться, что избегнут смертной казни, если не сознаются в преступлении. Так что вряд ли ты узнаешь всё, что хочешь, если пойдёшь этим путём.
Да, Манев сын говорил верно. Влад хотел знать правду, и это желание теснейшим образом переплелось со стремлением к отмщению. Увы, та картина событий, которую он выстраивал в голове, опираясь на слова старого писаря Калчо и на прочитанные грамоты, являлась лишь предположением. А Влад хотел знать всё доподлинно.
Праведную месть не осуществляют вслепую. Когда мстишь, нужно точно знать, за что мстишь — знать в подробностях, и упустить что-то из этих подробностей оказалось бы непростительно. Пытки могли подействовать должным образом не на всех предателей. И что тогда оставалось бы делать мстителю?
— Так значит, твой отец готов рассказать мне всё? — спросил Влад.
— Да, — ответил Драгомир.
— Когда?
— Когда уверится, что прощён.
О чём бы ни велись переговоры, они всегда проходят одинаково. Сначала стороны выясняют, что нужно одной и другой, а затем начинается торг. Вот он и начался.
— Я готов дать слово, что, видя твоего отца воочию, не буду проявлять гнева, — спокойно произнёс Влад. — Но прощу ли я, будет зависеть от того, насколько твой отец окажется откровенен. Если он станет лгать и выгораживать себя, то от его рассказа не будет пользы.
— Согласен, — кивнул Драгомир. — И точно так же тебе следует выслушать моего дядю.
— Его я выслушаю. И тоже прощу, если будет правдив.
— Благодарю, Влад, сын Влада, — Драгомир кивнул, — но я должен попросить тебя изложить твоё обещание в письме. Это письмо я отвезу отцу и дяде.
— А твой отец не боится, что оно попадёт в руки Владиславу?
— Моего отца гораздо больше беспокоит другое, — ответил Драгомир. — Он боится, что не получит прощения. А это письмо тебя обяжет. Мой отец знает, что ты — честный человек и не нарушишь своё слово.
Увы, встреча Влада и престарелого боярина Мане Удрище не могла состояться скоро. Драгомир резонно заметил, что его отец не сумеет приехать в Сучаву, ведь цель такой поездки оказалась бы слишком очевидна для всех.
— Однако мой отец может приехать в Трансильванию, — сказал Манев сын.
— В Трансильванию я сейчас не поеду, — отрезал Влад. — Недавно ездил. И больше пока не хочу. Поеду только тогда, когда окажется готово моё войско.
После той истории, когда пришлось просидеть почти целую зиму в крепостной башне Брашова, ездить в Трансильванию без крайней необходимости действительно не следовало. К тому же Влад ещё не вполне уверился в том, что бывший отцовский боярин действительно раскаивается в предательстве: "А что если Мане Удрище просто хочет выманить меня в Трансильванию поближе к румынской границе?"
Однако речи Драгомира этого не подтверждали. Скорее наоборот:
— Мой отец вовсе не настаивает, чтобы ты ехал сейчас, — сказал Манев сын и, помолчав, в очередной раз повторил: — Поверь, от моей семьи тебе больше не будет вреда, только помощь.
— Помощь мне не нужна, — оборвал его Влад, поднимаясь со скамьи и намереваясь продолжить упражнения с мечом. — Мне нужна правда, и только она.
— А если мой отец поможет тебе в добывании правды не только своим признанием и не только тем, что убедит признаться моего дядю Стояна? — спросил Драгомир. — Мой отец может кое-что ещё.
— Что ты имеешь в виду? — Влад остановился и обернулся.
Манев сын, успевший тоже подняться со скамьи, ответил вопросом на вопрос:
— А если к тебе в Сучаву приедет некий человек, который кое-что знает?
— Кто приедет? Ещё кто-то из бояр, желающих покаяться?
— Нет, — сказал Драгомир и, позабыв про меч в руках собеседника, подошёл совсем близко. — Тот, о ком я сейчас говорю, знает не так много, потому что не участвовал в заговоре, но всё равно может сообщить тебе кое-что. А поскольку этот человек Владиславу не служит, то может приехать к тебе в Сучаву, не опасаясь обвинения в измене.
— Что за человек?
— Его зовут Миклие. Он служил твоему отцу. Заведовал дворцовыми винными погребами.
Манев сын внимательно смотрел на Влада, а Влад молчал, пытаясь припомнить упомянутого боярина. На заседаниях боярского совета, проводимых отцом Влада, этот Миклие постоянно присутствовал, но говорил мало. Перед мысленным взором возник образ человека с негустой бородкой каштанового цвета, румяными щёчками и красноватым носом.
Должность у Миклие была такая, что ему следовало на каждом пиру стоять возле княжеского стола и пробовать вино, подаваемое князю, чтобы убедиться, не отравлено ли. "А ведь отец умер именно от яда, — напомнил себе Влад. — И если Драгомир говорит, что Миклие может что-то рассказать, то, очевидно, это связано с историей об отравлении. Сам Миклие моего отца не травил. Если б травил, то сейчас занимал бы первое место в совете".
Однако оставалось непонятным, почему Миклие до сих пор не приехал к сыну своего покойного господина, если Владиславу не служит. Этот вопрос Влад задал Драгомиру.