В тот день всё шло, как всегда. Молдовен, приведя господина на очередную лесную поляну, представил ему около тридцати своих учеников. Пятеро самых лучших, по сложившемуся обычаю, оказались представлены особо, и Молдовен назвал их имена.
Крайний из пятерых сразу обращал на себя внимание. Выглядел он старше остальных — на несколько лет старше самого Влада — а длинные тёмные волосы, расчёсанные на прямой пробор, не могли скрыть застарелый ожог, изуродовавший правую щёку и часть шеи. Кожа в этом месте имела почти такой же цвет, как и на остальной части лица, но покрылась узловатыми сплетениями, похожими на рисунок древесной коры.
— Штефан Турок, — меж тем произнёс Молдовен, называя Владу имя ученика.
— Турок? Занятное прозвище, — сказал Дракулов сын. — Почему Турок?
— Турецкую речь хорошо знает. Даже браниться по-турецки умеет, — ответил Молдовен. — Говорит, у турков прожил одиннадцать лет как пленник, а затем его вызволили.
Влад ещё раз посмотрел на ожог, но спрашивать, откуда это, не стал. Следовало помнить, что личная беседа с главным военачальником являлась для лучших воинов наградой и, значит, должна была оказаться приятной, а увечным людям совсем не приятно, когда их спрашивают, откуда взялось увечье.
Дракулов сын перешёл на турецкий язык:
— Значит, ты хорошо говоришь по-турецки, Турок?
— Раньше говорил лучше, господин, — чуть запнувшись от неожиданности, ответил ученик на том же языке. — Очень давно я в Турции не оказывался, но одиннадцать лет — долгий срок. Поэтому турецкую речь я не забыл.
— И как тебе жилось в Турции. Хорошо или плохо?
— Ни то, ни другое, — ответил Штефан Турок. — Однако я всегда предпочту быть здесь, а не там.
— Ну, как хочешь, — задумчиво проговорил Влад. — А я-то думал взять тебя с собой через месяц, когда снова поеду в Турцию по делу. Провожатый, который знает турецкий язык, в такой поездке никогда не лишний.
Штефан Турок встрепенулся. Сейчас он, несмотря на то, что был на несколько лет старше Влада, выглядел будто младший, который очень хочет, чтобы старший товарищ принял его в свою кампанию:
— Если так, то я охотно поеду, господин, — произнёс ученик по-турецки. — Я сказал лишь то, что жить в Турции не хочу, а если надо съездить ненадолго, чтобы тебе помочь, то я всегда готов.
— Хорошо, я запомню это.
Вечером, когда тридцать с лишним учеников собрались возле большого костра, и Влад как всегда в подобных случаях рассказывал о предстоящем походе на Тырговиште, Штефан Турок не сидел рядом.
Этот ученик, став одним из лучших, имел право сидеть поблизости от Влада и Молдовена, однако своим правом не воспользовался и сидел вдалеке, в ночной тени под деревом.
Когда обязательные вечерние рассказы, наконец, закончились, и Молдовен повелел всем ложиться спать, Дракулов сын оглянулся на Штефана Турка, по-прежнему сидевшего под деревом, и поманил пальцем:
— Иди сюда.
Турок нехотя приблизился, косясь на огонь, встал рядом с Владом.
— Почему ты сидел отдельно от всех? — по-румынски спросил Дракулов сын, поскольку говорить по-турецки сейчас не было необходимости.
— Прости, господин, но я не могу сидеть у костра долго, — ученик дотронулся костяшками правой руки до своей правой щеки. — Хоть и знаю, что давно зажило, но если сажусь к огню, то такое чувство, будто мне печёт.
Влад вдруг увидел, что тыльная сторона правой ладони у Турка тоже покрыта узловатыми сплетениями, напоминавшими рисунок древесной коры. Поэтому Дракулов сын решил, что и предплечье, и плечо правой руки тоже, наверное, оказались обожжены. Просто под одеждой это скрывалось.
— Я вижу, в своё время ты сильно повредил себе руку, — сказал Влад. — Но вопреки этому она у тебя действует хорошо. Ты даже стал лучшим в бою на мечах.
— Я нарочно её разрабатывал, — признался Штефан Турок. — Но даже если б она у меня иссохла, я научился бы действовать левой так же хорошо, как правой.
— Надо же, как велико твоё стремление научиться сражаться, — удивился Дракулов сын. — Но почему оно так велико? Чего ты хочешь этим достичь?
— Я хочу отправиться с тобой в поход, чтобы ты завоевал себе власть и наказал тех, кто погубил твоего отца и брата.
— О том, что я собираюсь отомстить за отца и брата, сегодня ни разу речь не заходила, — заметил Влад. — Я при тебе об этом не упоминал. Откуда ты знаешь о моих намерениях?
— Все знают, — пожал плечами Штефан Турок. — Я хочу тебе помочь.
Он покосился на своих товарищей по обучению, которые, исполняя повеление Молдовена, готовились ко сну, но продолжали ходить по поляне, а некоторые начали прислушиваться к беседе, которую вёл Влад с одним из лучших учеников.
Штефан Турок вдруг перешёл на-турецкий:
— Ты ведь не поверишь, если я скажу, кто мой отец? Ты решишь, что я — самозванец, и не станешь доверять мне? Поэтому я лучше помолчу. Я не жажду отцовского наследства или места в твоём совете. Я просто хочу тебе помочь, чем могу. Так я отомщу за отца, за мать и за сестру. Я слышал, что ты хочешь рассадить всех предателей, погубивших твоих родичей, по кольям. Я хочу посмотреть на эту казнь! Мне этого довольно. Но если ты захочешь оказать мне особую милость, то позволь стать на этой казни главным распорядителем.
Дракулов сын вскочил с бревна, на котором всё это время сидел, а затем ухватил Турка за левое плечо и потащил прочь от костра, в чащу.
Когда лесная поляна осталась позади, и со всех сторон к Владу и Штефану подступили тёмные деревья, чуть озаряемые светом костра, Влад строго спросил по-румынски:
— А ну рассказывай, где и как ты получил свои ожоги!
— В отцовском доме, когда был пожар, — ответил Штефан Турок. — Кто-то поджог дом, а спаслись только я и ещё четверо слуг. Мой отец, мать, сестра, а также остальные слуги — все погибли.
— А почему не погиб ты? — спросил Влад.
— Да, знаю, что должен был, — сказал Турок. — Люди, которые подожгли дом, хотели моей смерти, но меня спасла случайность.
— Рассказывай! Не увиливай.
— Меня не было в доме в ту ночь.
— А где ж ты был?
— В соседнем доме. Пробрался туда через чердак и по крыше. А когда увидел, что начался пожар, то ринулся назад, в свой дом.
— А в соседнем доме что делал? С бабой что ли...?
— Ну, да, — ответил Штефан Турок. — Это сейчас бабы на меня не очень-то смотрят, а до пожара было по-другому. Отец обещал меня женить, но всё откладывал, однако я времени не терял. Я и так слишком много времени потерял в Турции. При дворе старого султана Мурата всё было строго. Ты и сам это помнишь. Никого не заботило, что заложники — уже давно не дети.
Влад смотрел в обожжённое лицо и силился вспомнить то, что случилось много лет назад, когда Янош Гуньяди посадил Басараба на румынский престол. Тогда отец уехал в Турцию, сам Влад с братьями прятался в имении боярина Нана довольно долго, а затем Нан получил известие о том, что Владов отец, наконец, договорился с султаном, то есть получил от турков войско, чтобы прогнать Басараба.
Это случилось в марте, когда солнце светило ярко, земля просыпалась, поля зеленели, поэтому для Влада новость о возвращении отца, радостная сама по себе, стала особенно приятной, ведь совпала с радостью, которую испытывает каждый человек, наблюдая приход весны.
Нан и другие бояре, взяв с собой Влада и Владова брата Мирчу, отправились к Дунаю — туда, где турецкое войско устроило лагерь, когда переправилось с турецкого берега на румынский.
В лагере османов Влад встретил отца, и там же произошло ещё одно важное событие — оказалось, что Владов родитель привёз из Турции многих боярских сыновей, которых прежний государь, Александр Алдя, отдал туда как заложников.
Дракулов сын помнил, как боярин Нан вдруг изменился в лице и пробормотал:
— Сынок... — и оказалось, что юноши в турецкой одежде, собравшиеся неподалёку — вовсе не турки.
Влад помнил, как Нан радостно обнимал своего сына, а вот лицо этого сына никак не вспоминалось. В те далёкие времена Нанову отпрыску было лет двадцать, а сейчас Влад видел на месте юного лица изувеченное лицо тридцатилетнего человека и, наконец, сдался, понял, что не вспомнит, но всё равно готов был поверить в то, что Штефан Турок — это сын Нана.
— И что ты сделал, когда вернулся в горящий дом? — начал спрашивать Дракулов сын.
— Начал искать, кто там есть, — ответил Штефан Турок. — Я звал, но никто не откликался. Увидеть мало что можно было — всё окутал дым. И я никого не нашёл, пока не открыл дверь в спальню матери...
И тут Влад засомневался. Он вспомнил свидетельства Нановых слуг, пересказанные старым писарем из отцовой канцелярии. Четверо спасшихся челядинцев рассказывали, что хотели спасти хозяйскую семью, но никого не нашли, а одна дверь в хозяйских комнатах оказалась закрыта намертво. Спасшиеся говорили, что бились в неё, пока не увидели, что из-под порога течёт густой коричневый дым.
— Значит, ты всё-таки кого-то нашёл? И дверь легко открылась? — с подозрением спросил Дракулов сын.
— Да. А что? Не веришь? — спросил Штефан Турок.
— Это противоречит другим свидетельствам.
Турок обречённо махнул рукой:
— Я знал, что ты станешь верить другим людям, а не мне. Лучше б я молчал. Хочешь считать меня самозванцем — считай, но возьми с собой на войну.
Влад не стал отвечать на рассуждения на счёт самозванца и с нарочитым бесстрастием пояснил:
— Мне говорили, что слуги, которые хотели помочь Нану и его семье, никого не нашли в хозяйских комнатах, а одну дверь не смогли открыть.
— Врали, — вдруг неожиданно осмелел Турок. — Дверь открылась легко. Просто слуги, наверное, знали, что в горящем доме нельзя открывать двери, если из-под порога сочится густой дым. Они побоялись открывать, а после застыдились своего страха и поэтому соврали. Но я-то открыл. И получилось вот что.
Штефан Турок повернулся к Владу правой стороной лица, откинул длинные волосы, закрывавшие ухо, и Дракулов сын даже при слабом отсвете костра увидел, что уха как такового нет. Вместо уха осталась только дырка, а вокруг — всё те же узловатые сплетения, похожие на рисунок древесной коры.