— Я открыл дверь, а на меня оттуда — пламя, — сказал Штефан Турок. — Хорошо хоть, успел голову отвернуть, и глаза остались целы. Даже правый глаз не задело. Только волосы мне справа хорошенько опалило, правый рукав кафтана вспыхнул, потому что как раз правой рукой я дверь открывал. Я пытался кафтан сначала просто потушить — не вышло. А прежде, чем я успел левой рукой расстегнуть его и скинуть, ткань почти насквозь прогорела, кожа на правой руке начала отходить. Как позже оказалось, кафтан я с себя снял вместе с кожей.
— И что ты делал дальше?
— Я заглянул в дверь, которая теперь оставалась открытой. И увидел, что на полу лежат люди — шесть человек. Сильно обгорелые, но я всё равно их узнал. Среди них были отец, мать и сестра.
— Ты уверен, что не ошибаешься? — спросил Влад.
— Уверен, — ответил Штефан Турок. — И поэтому я не жалею, что открыл ту дверь. Если б не открыл, то ничего бы не увидел и не узнал. А так я сразу понял, что это не простой пожар. Не могли они все просто так оказаться в одной комнате. Их туда согнали и убили, или затащили уже мёртвых, а затем подожгли. Что-то точно сделали, чтоб никто не попытался спастись. Мой отец, мать и сестра не были связаны — я бы заметил по особому положению рук, если б оказалось иначе.
— Значит, перед тем, как поджечь дом, их убили? — Влад опять вспомнил свой давний сон про Нанову дочь.
— Это быстрее, чем связывать, — уверенно отвечал Штефан Турок, и его лицо исказилось так, будто он сейчас заплачет. — Я даже в дыму видел, что всё в доме раскидано. Те, кто устроил пожар, искали что-нибудь ценное, но времени на поиски не имели, поэтому только раскидали вещи, но даже не стали взламывать запертые сундуки. Времени не было. Значит, эти люди во всём торопились... Понимаешь? Они всё — всё! — сделали так, чтоб получилось побыстрее.
— Понимаю, — сочувственно отозвался Дракулов сын.
— Отцовских денег эти люди не нашли, — продолжал Турок. — Не знали, где искать. А я знал, где лежат деньги. Я взял их и выбрался из дома.
— Как выбрался?
— Через крышу. Опять в соседний дом.
— Ты сразу решил скрываться?
— Да. Та женщина, с которой я... ну, в общем, соседка... помогла мне. Я прятался на чердаке соседнего дома некоторое время, пока не поджили раны. Я знал, что мне нельзя показываться в городе, и что меня убьют, если обнаружат, что я жив. Я слышал о том, что случилось во дворце. Там убили троих.
— И что ты дальше делал?
— Когда смог, я скрытно уехал в Трансильванию и решил ждать, пока ты не вернёшься из Турции. Мне стало ясно, что в одиночку я не смогу отомстить за своих родичей.
— А откуда ты знал, что я хоть когда-нибудь вернусь из Турции? — удивился Влад.
— Я же вернулся, — Штефан Турок впервые за всё время своего рассказа улыбнулся. — Значит, и ты должен был вернуться рано или поздно. И ты вернулся. Я прислушивался к известиям о тебе и сначала хотел поехать в Сучаву, но затем подумал, что, если предстану перед тобой и назовусь, ты мне не поверишь и назовёшь самозванцем. А затем я услышал, что Молдовен готовит армию. Я сразу, не раздумывая, вступил в её ряды.
Турок вдруг посмотрел куда-то за спину Владу, поэтому Дракулов сын оглянулся.
Оказалось, что у него за спиной стояли все тридцать с лишним учеников Молдовена, да и сам Молдовен там находился тоже. Они стояли и слушали разговор, поэтому Влад на мгновение пожалел, что говорил всё это время не по-турецки. "Ведь я мог бы", — подумал Дракулов сын, но тут же понял, что про такое говорить на чужом языке оказался бы просто не способен. Только на родном, на румынском.
— Ну, вот, — произнёс Влад, глядя на собравшихся юных воинов. — Теперь вы знаете больше о том, почему мне надо вернуть власть. Мне надо отомстить не только за отца и брата, но и за тех, кто мог бы стать мне семьёй, но не стал из-за пожара!
Султан Мехмед выполнил своё обещание и денег дал. Султанские казначеи отсчитали Владу ровно десять тысяч золотых, после чего Дракулов сын приготовился вместе с Нае и Штефаном Турком везти всё это в Трансильванию, чтобы купить там оружие, доспехи и много чего ещё.
Также султан сказал, что турки выступят в поход на Белград не позднее начала лета, а Раду, когда узнал от Влада про готовящийся поход, воскликнул:
— Как жаль, что я не могу отправиться с тобой, брат!
Дракулов сын, сидя в покоях младшего брата во дворце, невольно думал: "Когда-то мы жили здесь вдвоём. И вот я уже давно свободен, а мой брат по-прежнему здесь".
Время летело быстро, и это становилось видно по тому, как младший брат рос. Казалось, совсем недавно он был отроком, а теперь уже стал юношей. Ему почти исполнилось девятнадцать, и желание отправиться в поход свидетельствовало не о боевом задоре, а о том, что Раду очень скучает. О том, как ведётся война, Владов брат ничего не знал. Мехмед не брал Раду в свои походы — ни в поход на Караман в Азию, ни в поход на Константинополис.
Сам Раду объяснял такое положение дел своим возрастом:
— Когда султан ходил на Константинопоис, мне было только шестнадцать. Наверное, если б мне исполнилось хотя бы семнадцать, меня бы на войну взяли. Поэтому я надеюсь, что в этот раз возьмут. Жаль, что я не могу вступить в твоё войско, но я, наверное, попаду в войско султана.
Увы, отправившись на Белград, Мехмед снова оставил Раду во дворце, но Влад, когда поехал с золотом в Трансильванию, ещё ничего об этом не знал. Была ещё только осень, а лето будущего года оставалось весьма далёким.
VIII
Наступила зима. Вся Трансильвания сделалась ослепительно белой. Снег красиво искрился на солнце, которое в горах всегда светит как-то ярче, чем на равнинах. Говорят, это оттого, что горы находятся чуть ближе к небу, пусть оно всё равно остаётся бесконечно далёким от них.
Пути, по которым Владу теперь приходилось путешествовать, стали иными. Если летом и осенью можно было перемещаться по малонаезженным дорогам и лесным тропкам, устраивать ночлег прямо в лесу, то теперь всё изменилось. Малоизвестные дороги и тропки оказались погребены под сугробами — и не думай по ним проехать. В лес тем более не проберёшься — там такие же сугробы. Оставалось пользоваться трактами, по которым ездили все, а ночевать под крышей тёплого жилья.
Дракулов сын всё чаще ловил себя на том, что без удовольствия смотрит на снег. Точно так же, как Штефан Турок побаивался огня, Влад побаивался снега как предвестника беды — побаивался даже тогда, когда февраль обрадовал хорошей новостью.
Выяснилось, что Янош Гуньяди, который вместе с венгерским королём и венгерской знатью два года провёл в пустых рассуждениях о будущем крестовом походе и освобождении Константинополиса, наконец-то, начал действовать. Лишившись должности управителя королевства, Гуньяди понял, что единственное средство укрепить своё влияние — война, успешная война с турками.
Оказалось, что в Венгрии начинают собирать ополчение, однако многих в Трансильвании это не воодушевило, а возмутило. Здесь жило значительное количество православных румын и сербов, которые почувствовали себя задетыми, когда оказалось, что православных в ополчение принимать не будут — только католиков. Освобождать столицу православного мира хотели без помощи православных!
Когда Молдовен только сообщил Владу эту новость, услышанную от кого-то в городке, через который они проезжали, Дракулов сын не удержался от смеха:
— Освобождать Константинополис без помощи православных? И кто же придумал такую глупость? Неужели, Янош?
— Нет, — ответил Молдовен. — Янош хоть и католик, но не дурак.
— А кто же дурак?
— Римский Папа, — ответил Молдовен. — Папа обещал дать Яношу денег на поход и настоял на этом условии.
— Ну, тогда для нас с тобой это прекрасная весть. Благодаря глупости Папы мы сможем увеличить нашу армию вдвое.
— Ты думаешь, господин? — неуверенно спросил Молдовен, но уже начал догадываться о замысле Влада.
— Конечно! — воскликнул Дракулов сын. — Ведь должны же будут куда-то вступить те люди, которых не возьмут в крестоносное ополчение. Им же всё равно захочется воевать. Боевой задор не угасает в ту же минуту, когда тебе говорят "нет". Даже наоборот — после отказа он только возрастает, потому что начинает подпитываться злостью.
— Ну да.
— Так вот отвергнутые ополченцы неминуемо придут в наше войско, — заключил Влад.
К тому времени в Венгрию из Рима уже прибыла делегация монахов-францисканцев, которые должны были помогать с подготовкой крестового похода и, прежде всего, воодушевлять людей проповедью, прося их стать под знамёна христианского воинства.
Возглавлял этих монахов некто Джованни да Капистрано, которого венгры называли по-своему — Янош Капистран. Он доживал свой седьмой десяток, но, несмотря на преклонный возраст и слабое здоровье, оставался человеком деятельным.
Капистран был словно создан для того поручения, которое исполнял — худощавое лицо аскета и простая серая ряса, подпоясанная веревкой, сразу вызывали уважение и доверие, поэтому если такой проповедник произносил речь, стоя на улице, очень трудно казалось пройти мимо.
Впоследствии авторы хроник сообщали, что Капистран являл собой образец католического праведника, кроткого и милосердного, а когда надо — яростного и непреклонного, и последние два качества проявлялись довольно часто, поскольку он был не просто монахом и священником, а ещё и инквизитором, который с помощью костров боролся с ересями.
Приехав в Трансильванию, Капистран обнаружил, что румыны и сербы, переселившиеся в эти места из других земель ради спокойной жизни, так и не отказались от веры предков, то есть от православия. Вот почему он сразу вспомнил о своих обязанностях инквизитора и даже успел запалить несколько костров, на которых сгорели "еретики".
Неизвестно, чем бы это кончилось, если б Капистрану позволили продолжить, но Янош Гуньяди недвусмысленно указал представителю церкви, что сейчас просто нет времени для судов, после чего инквизитор отдал все силы проповедям.