С посланцев градом тёк пот, но они старались сохранять степенность, а средний произнёс по-венгерски:
— Приветствуем тебя, Влад, сын воеводы Дракула.
В ответ они не заслужили даже лёгкого кивка, ведь Дракулов сын считал себя уже почти государем, а государь не должен кланяться послам. Влад даже улыбаться им не стал, а меж тем вороной начал прижимать уши и косо смотреть на бурого коня, принадлежавшего посланцу, находившемуся к Владу ближе всех.
Дракулов сын с удовольствием позволил бы вороному цапнуть бурого, но вынужденно сдержал, потому что иначе не вышло бы беседы.
— Кто вы такие, и зачем ко мне приехали? — по-венгерски спросил Влад.
— Нас прислал к тебе сиятельный господин Янош Гуньяди, — ответил старший посланец.
Дракулов сын весело посмотрел на Молдовена, а затем оглянулся на Войку и Штефана Турка, ехавших позади, и уже по-румынски произнёс:
— Слышали?
Штефан Турок сам не так уж плохо говорил по-венгерски, поэтому понял всё, а Войко венгерскую речь не знал, но фамилию Гуньяди различил ясно.
— И чего хочет сиятельный господин Гуньяди? — спросил Влад у посланцев, снова перейдя на венгерский.
— Сиятельный господин Гуньяди прислал нас, чтобы мы от его имени просили тебя забыть старую вражду и присоединиться к крестоносной армии ради общехристианского блага.
Влад опять оглянулся на Молдовена, Войку и Штефана Турка, повторил им по-румынски то, что сказали послы, и от себя уже добавил:
— Вот оно как! Значит, в ополчение теперь принимают и православных. Значит, совсем плохи дела у Яноша, если он готов забыть об указаниях Римского Папы, лишь бы набрать себе ещё людей.
— Старый ворон опять что-то задумал, — уверенно произнёс Войко.
— Сейчас узнаем, что именно, — пообещал Влад и снова перешёл на венгерский язык, обращаясь к посланцам. — Что-то меня не тянет вступать в ополчение, где в почёте только католики. К тому же меня не раз обвиняли в том, что я смутьян. Даже если бы я внял призыву вступить в ополчение, меня продолжали бы считать смутьяном все, кроме господина Гуньяди, который меня призвал. Как я могу воевать бок о бок с теми, кто не так давно пытался меня убить в одном из городков Трансильвании? Как я могу быть уверен, что со мной снова не попытаются расправиться?
— Господин Гуньяди дарует тебе свою защиту и покровительство. Перед лицом турецкой опасности сиятельный господин Гуньяди готов забыть, что ты, Влад, собрал своё войско незаконно. Во имя общей цели господин Гуньяди готов узаконить твои действия.
— Этого не достаточно. Если мне придётся сражаться с турками, я должен быть уверен, что никто не ударит в спину, — ответил Влад и подумал: "Неужели, Янош не знает, что я в союзе с султаном? Почему старый ворон надеется, что я порву с турками? Или положение у Яноша совсем отчаянное, и он решил попытаться сделать хоть что-то, пусть даже без особой надежды на успех?"
— Господин Гуньяди всё предусмотрел, — меж тем отвечал посланец. — Он не призывает тебя участвовать в защите Нандорфехервара.
Влад никогда не мог понять, зачем венгры придумали Белграду своё название — Нандорфехервар, ведь изначальное было короче и проще. Именно поэтому Дракулов сын не стал ломать язык, повторяя венгерское название, а просто спросил:
— Если я не должен помогать в обороне этой крепости, тогда что же могу сделать?
— Господин Гуньяди поручает тебе защиту южных границ Трансильвании. Здесь совсем нет войск, и если турки придут сюда, врага некому будет остановить.
"Да, здесь совсем нет войск, и именно поэтому на меня до сих пор никто не напал", — мысленно усмехнулся Влад, а посланцам ответил:
— Я польщён.
— Следует ли считать твои слова согласием? — оживились венгры. — Ты ведь помнишь, что такую же должность когда-то получил твой отец, ныне покойный. Он тоже защищал от турков Трансильванию, поэтому для тебя должно быть честью, что господин Гуньяди даёт тебе возможность идти по стопам отца.
"Идти куда? Прямо в могилу?" — Дракулов сын невольно нахмурился от этой мысли, однако тут же придал лицу более приветливое выражение:
— То, что господин Гуньяди готов сделать, действительно выглядит, как желание помириться со мной, но намеренья, не подтвержденные письменно и не скрепленные печатью, мало что значат.
Посланец, ехавший от Влада дальше других, тут же достал из сумки свёрнутую трубочкой грамоту в кожаном чехле. Грамота переходила из рук одного посланца к другому и, наконец, оказалась у человека, которому была адресована, то есть у Влада.
Дракулов сын положил повод на луку седла, чтобы освободить себе руки, вынул грамоту из чехла и начал рассматривать, высказывая свои впечатления всё так же по-венгерски:
— Смотри-ка, как всё красиво! Толстый пергамент! Вислая печать!
Бумага была написана на латыни аккуратно выведенными буквами, но поскольку Влад не знал этого языка, разборчивый почерк всё равно не помог бы Дракулову сыну понять содержание документа. Хорошо, что венгры начали старательно объяснять:
— Это официальный приказ, который уже вступил в силу. Там сказано, что на время, пока воины из Трансильвании поступают в распоряжение господина Гуньяди, отвечать за спокойствие в Трансильвании поручается тебе, Влад.
Войко ничего не понимал, но жаждал разобраться, поэтому начал тихо спрашивать у ехавшего с ним рядом Штефана Турка, о чём говорят венгры.
Молдовен тоже не понимал венгерскую речь, но, даже не понимая суть беседы, отлично видел, что посланцы даром тратят время, и договориться не получится.
— Всё ясно! — провозгласил Влад уже по-румынски. — Гуньяди не хочет пускать нас в Румынию. Но беда в том, что Гуньяди сейчас очень занят защитой Белграда и не может нас удержать. Вот почему старый ворон решил действовать по пословице — коза должна пастись там, где она привязана.
— Он хочет привязать нас!? — возмутился Молдовен. — Как будто мы — безмозглые рогатые твари!
— Да, — продолжал Влад, — Гуньяди хочет, чтобы мы сидели в Трансильвании как дураки и ждали, пока он вернётся из Белграда и разгонит наше незаконное войско по домам. Это, но красивыми словами, изложено в бумаге.
— Незаконное войско!? — продолжал возмущаться Молдовен.
— Посланцы сами так назвали нашу армию. Поэтому я не вижу смысла обманываться. Мы для Яноша как были смутьяны, так и остались, и он разделается с нами как со смутьянами при первом случае.
— Ещё не известно, будет ли у него такой случай, — заметил Войко. — Янош может и не вернуться с войны.
— Тем более нет причин о чём-либо договариваться с этим старым вороном, — кивнул Влад.
Молдовен с жалостью посмотрел на посланцев, которые проделали длинный путь и обливались потом в своих кафтанах совершенно напрасно.
Меж тем Дракулов сын снова заговорил по-венгерски:
— Я выслушал предложение сиятельного господина Яноша Гуньяди и вот мой ответ, — он смачно плюнул в середину бумаги, свернул лист, снова уложил в кожаный чехол и отдал ближайшему посланцу. — Так и передайте сиятельному господину Гуньяди, если не боитесь его гнева.
Посланцы оторопели, а Штефан Турок, до сей поры молчавший, вдруг предложил Владу:
— Господин, а может, мы этой троице рожи разукрасим и бока намнём? Тех двоих Яношевых посланцев в трактире, которые хотели тебя убить, мы хорошенько отделали, а эти что ж останутся без должного внимания?
— Те двое были не совсем от Яноша, — задумчиво проговорил Влад. — К тому же, те двое сами нарывались на драку, а эти ведут себя чинно, не грубят.
— Ну и что? — не унимался Штефан Турок. — Разве всегда надо ждать, когда враг нападёт первым?
Мысль побить посланцев казалась Владу всё более верной, и он даже улыбнулся, продолжая рассуждать:
— Пожалуй, ждать действительно не следует. Почему бы нам ни размяться перед битвой с Владиславом, ведь...
Дракулов сын говорил это по-румынски, но не успел договорить, как все трое посланцев пришпорили коней и помчались прочь.
Конечно, конники Молдовена могли догнать этих венгров, и Дракулов сын уже хотел отдать такой приказ, но отвлёкся, услышав, как Штефан Турок хохочет:
— А ведь румынскую речь они, похоже, понимают. Ишь, как испугались! Улепётывают во всю мочь!
В августе, двадцатого числа, в пятницу на равнине к востоку от Тырговиште армия князя Владислава поджидала армию Влада, спустившуюся с гор и уже миновавшую предгорья.
Люди, отправленные разведать, донесли, что Дракулов сын остановился близ городка Тыргшор, и что войско у него невелико — менее шести тысяч. Сам Владислав собрал восемь, поэтому, ничего не страшась, вышел из румынской столицы и двинулся через поля навстречу противнику.
Кровопролитие принято начинать с утра, поэтому на рассвете двадцатого августа Владислав в полном боевом облачении, сопровождаемый боярами, снаряжёнными для битвы, выехал на край своего лагеря и начал всматриваться в жёлто-зелёную даль — туда, где на противоположном краю огромного пастбища в лёгкой утренней дымке виднелся неприятельский лагерь.
Как Владу позднее рассказывали, Владислав надеялся увидеть в неприятельском стане некое движение, которое бы свидетельствовало о том, что войско строится и готовится к битве, однако ничего такого увидеть не удалось.
Владислав начал рассеянно озираться по сторонам.
— Не рано ли мы? — спросил он у бояр. — Может, Влад ещё не проснулся?
Свита сдержанно засмеялась.
— День ожидается жаркий, — продолжал Владислав, глядя на небо, чистое и безоблачное.
— Нет, — проговорил боярин Мане Удрище, — не жаркий.
— С чего ты взял? Приметы говорят о жарком дне.
— Ты смотришь не на те приметы, государь, — многозначительно произнёс боярин.
— А! — понял Владислав. — Ты думаешь, что сегодня мы не дождёмся жаркой битвы? Думаешь, Влада мы легко одолеем?
— Жаркой битвы сегодня точно не следует ждать, государь, — всё так же многозначительно проговорил Мане.
Меж тем войско Владислава уже построилось, и лишь тогда на противоположном краю поля стало заметно движение людей и лошадей.