— Я вижу, что ты зовёшь меня на пир, потому что хочешь почтить, но не пристало мне, монаху, пьянствовать.
— Владыка, — Влад даже руками развёл в удивлении, а Макарий продолжил:
— Само же празднество благословляю, ведь оно послужит всеобщему примирению.
Митрополит одобрил пиршество, потому что Влад ещё в Тыргшоре объявил, что "стремится установить мир", и что хочет видеть на празднике у себя во дворце всех бояр:
— А кто не явится, про тех я стану думать, что они мира не хотят, — многозначительно добавил Дракулов сын.
Никто из бояр-изменников не догадывался, что понятие "мир" Влад трактовал совсем не так, как они. "Когда вы все околеете, тогда мир и наступит, — думал он, — а пока вы живы, мира не будет, потому что люди, подобные вам, никогда не прекратят умышлять зло. Видит Бог, я хочу мира, поэтому изведу вас всех".
Теперь это казалось возможным, ведь всё теперь происходило совсем не так, как восемь лет назад, когда Влад не смог удержаться у власти надолго. Нынешним летом никто не смотрел на Дракулова сына недовольно и не считал напастью.
Жители Тырговиште приветствовали нового государя, тем более что он пришёл под стены не вместе с турецкой армией, как в прошлый раз, а вместе с румынами, которые не собирались заниматься грабежом. В Тыргшоре армия Владислава, оставшаяся без главного военачальника, и войско Влада объединились, поэтому подошли к румынской столице вместе. Народ, стоя на улицах и высовываясь из окон, приветствовал новую власть, надеясь, что Дракулов сын станет править лучше, чем прежний князь.
Дворец не оказался безлюдным, как в прошлый раз — все слуги остались на месте, и даже писарь Калчо, сильно постаревший. Он вместе со всеми вышел во двор встретить нового хозяина княжеских палат.
— А! Это ты, мой честный слуга! — воскликнул Влад, взяв склонившегося писаря за плечи и заставив выпрямиться.
— Увы, моё правдолюбие не позволяет мне покривить душой, — ответил Калчо. — Минувшие восемь лет я служил не тебе, а Владиславу, ныне покойному. Как бы ни хотел я сказать иначе, но...
— А теперь ты снова мой слуга! — перебил Влад и вдруг вспомнил нечто весьма важное. — А где же начальник канцелярии?
Да, Дракулов сын вспомнил про того самого Михаила, который при Владиславе возвысился, получив должность начальника всех писарей, и про которого Мане Удрище сказал: "Он-то и бросил в кубок твоего отца зёрнышко отравы".
— Михаил сбежал, — ответил Калчо. — Как услышал, что ты подъезжаешь к восточным воротам города, так сразу сбежал через ворота западные.
Влад скрипнул зубами, но ловить беглого убийцу сейчас не имел возможности. "Пусть Михаил сбежал, зато Тудор здесь, — подумал Дракулов сын, — и если я начну ловить Михаила, тогда Тудор тоже сбежит, ведь боярин остался лишь потому, что не знает, о чём Мане Удрище успел мне рассказать. Тудор, как всегда, надеется сохранить свои имения. А если этот предатель поймёт, что мне известна вся история с отравлением, тогда он поймёт и то, что надеяться ему не на что. И сбежит!"
Вот почему Влад в ответ на слова Калчо изобразил удивление — Тудор ведь находился здесь же, в свите!
— Как же так сбежал? — Дракулов сын произнёс это с лёгкой укоризной. — Почему сбежал? Разве я не объявил во всеуслышание, что стремлюсь к миру, а тех, кто станет от меня бегать, непременно настигнет мой гнев?
— Мы слышали, государь, — ответил Калчо. — Но Михаил будто оглох, потому что не слышал даже моих увещеваний остаться.
Даже семья Владислава — его вдова и сын — никуда не делись. Они не пытались сбежать, а тоже вышли во двор и, понурившись, ждали, как новый правитель решит их судьбу.
Сына Владислава тоже звали Владислав. Он был похож на отца так, как двадцатилетний сын может быть похож на своего сорокалетнего родителя. Вдова ничего примечательного собой не представляла, и даже её имени Влад не запомнил.
— Ваше место не здесь, — сказал он этим двоим. — Ваше место — у гроба покойного. Поэтому поезжайте в монастырь, что к северу отсюда, на холме, а после похорон можете отправиться хоть в Трансильванию, хоть в иные земли, но чтобы в моих пределах я вас больше не видел. Уезжая, можете взять с собой своё имущество, но знайте меру — не вывозите всё подчистую, как было восемь лет назад. Вторичного разорения дворца я не допущу.
— Благодарим, — тихо ответила вдова, а Дракулов сын остановился напротив Владислава-младшего и добавил:
— И вот ещё что. Я так добр только в этот раз. Я отпускаю тебя, Владислав, но если ты явишься в Румынию снова или за горами начнёшь плести против меня интриги, тогда берегись. Твоему отцу я воздал по заслугам и тебе воздам.
Услышав о воздании, Владислав-младший дёрнулся, внутренне закипая, хотел что-то сказать, но мать быстро схватила сына за руку, и тот успокоился.
В тот же день эти двое, наскоро погрузив скарб на телегу, уехали, а Влад, в то время как они собирались, уже сидел в тронном зале с боярами и обсуждал, как будет проходить пир, который должен был состояться через три дня сразу после церемонии помазания.
Именно тогда оказались распределены придворные должности. Плаксивый Миклие, который заведовал винными погребами при отце Влада, снова стал ими заведовать. Заведовать княжескими застольями стал рослый русоволосый Буда, который ещё в Сучаве, когда явился проситься на службу, сказал, что всецело поддерживает Владово стремление восстановить справедливость.
"Ты мне в восстановлении справедливости очень поможешь", — мысленно произнёс Дракулов сын, объявляя, что Буда станет отвечать за подготовку самого пира.
Чернявый и кудрявый Кодря получил должность главного распорядителя двора, то есть на нём лежала обязанность подготовить дворец к приёму гостей — позаботиться, чтобы палаты были прибраны, украшены и всё такое прочее.
Затем были распределены должности, не связанные с устроением пира. Молдовен получил подтверждение, что он теперь — начальник всей княжеской конницы. Престарелый Опря стал начальником канцелярии вместо сбежавшего Михаила. Оборотистый Йова, со своей неопрятной рыжей бородой больше походивший на торговца, чем а боярина, теперь отвечал не только за снабжение войска, но и за сбор налогов в государстве, и задача ему досталась непростая, ведь налоги следовало начинать собирать уже совсем скоро, с первого сентября.
Остальные бояре — и верные, и предатели — заняли место в совете, но верные, конечно, оказались повыше. Первое место пока что осталось у Мане Удрище, следующее по старшинству занял Войко, следующее — Штефан Турок, и также в почёте оказались Стан Негрев, Дука, Казан Сахаков.
Остальные бояре, и в том числе Тудор, заняли места менее почётные, но Тудор не оставлял надежды выслужиться.
На исходе того же дня в покоях у Дракулова сына за вечерней трапезой собрался ещё один совет — малый, состоявший из Войки, Штефана Турка, Буды, Молдовена, Опри и Йовы. Никого лишнего в комнате не было, а за столом прислуживал только Нае и сохранял полнейшую невозмутимость, что бы ни услышал.
Этот паренёк, по виду добродушный и простоватый, теперь оставался таким только по виду, а внутри уже давно переменился, ведь за восемь лет службы у Влада успел понять, что жизнь жестока. Вот почему Нае нисколько не ужасался судьбе бояр-изменников, которая решалась у него на глазах. У многих людей колени начали бы дрожать, если б довелось услышать то, что обсуждалось в комнате тем вечером, а для Нае всё стало ничего.
Влад иногда посматривал на него, да и самого себя минутами видел будто со стороны. Оглядывая комнату, освещённую лишь несколькими большими свечами, возвышавшимися на столе в подставках, Дракулов сын невольно подумал, что сейчас вместе со своими людьми похож на боярина Мане Удрище.
Влад помнил, что когда-то именно так и воображал другую комнату — ту, в которой Мане сплёл свой первый заговор. Ту другую тоже окутывала полутьма. Горели только свечи и лампадка перед иконами в правом углу от двери. А теперь в таких же тёмных покоях сидел сам Влад со своими верными боярами, потому что решил устроить что-то вроде заговора против бояр-изменников.
Влад, Войко, Штефан Турок, Буда, Молдовен, Опря и Йова, сидя за столом, на котором стояло остывающее угощение, обсуждали судьбу каждого изменника, и оказался упомянутым даже Мане Удрище.
— Из-за него же всё это началось, — твердил Штефан Турок. — Он подговорил Тудора. Он сжёг моего отца! Да я своими руками его...
— Нет, — твёрдо возразил Влад. — Я обещал простить. И тебе не позволю ничего сделать, потому что обещал для Мане и его родичей спокойную жизнь. Если нарушу слово, чем я лучше предателя? Чем?
— Я о таком не думаю, — Штефан Турок разочарованно потупился. — Я не забочусь о том, чтобы быть лучше других.
— Мане Удрище и его родичей не трогай, — повторил Влад. — И тогда я сдержу слово в отношении тебя тоже — ты станешь главным распорядителем на казни, которая будет.
— Когда? — Турок снова поднял голову.
— Этой зимой. После Рождества. Пусть те, кто погубил моего отца и брата, сами умрут тогда же, когда погубили их.
— Долго ждать, — заметил Штефан Турок.
— Ничего. Мы с тобой ждали десять лет, поэтому несколько месяцев пролетят незаметно, — Влад улыбнулся. — К тому же ты зря думаешь, что забава начнётся только зимой. Она начнётся уже через три дня.
— Да, весело будет, — усмехнулся Молдовен. — Наши гости начнут празднование на пиру, а закончат уже в тёмном подвале.
— Вот и посмотрим, что за лица у них будут, когда они поймут, что к чему, — уже серьёзно ответил Дракулов сын. — Но меня больше беспокоят те, кто может попытаться их вызволить.
— Боярские слуги? — спросил Буда. — Но ведь о них мы уже говорили и всё решили. Или есть ещё что-то, государь?
— Меня беспокоит войско, — сказал Влад. — Ведь та часть, которая раньше подчинялась Владиславу, собрана из боярских слуг и боярских же крестьян. Как бы эти люди не взбунтовались. Не хотелось бы устраивать побоище под стенами города, да и вообще побоища хотелось бы избежать.