— Я думаю, им незачем бунтовать, — спокойно сказал Войко. — Если взбунтуются, то им нужен тот, кого они смогли бы посадить на престол вместо тебя. А кого они посадят? Владислава-младшего? Да кому он надобен! К тому же, прихода турков никто не хочет. Боярские слуги скорее отдадут тебе своих хозяев на расправу, чем станут биться с тобой, а затем ещё и с турками.
Султан сдержал обещание и ещё в начале лета отправил ко двору Владислава, ныне покойного, своих послов с наглым требованием. Турецкие послы заявили ошарашенному Владиславу и всем собравшимся в тронном зале, что Мехмед хочет видеть Влада на румынском троне, а если это не будет выполнено, то румынам следует ждать турецкого набега. Впрочем, это требование казалось не более наглым, чем действия Яноша Гуньяди, считавшего себя вправе сажать на румынский престол своих ставленников.
Теперь Мехмед действовал, как тот венгр, и потому смерть Владислава не очень огорчила наибольшую часть бояр-изменников, не принимавших непосредственного участия в убийстве Владова отца и старшего брата. Изменники, конечно, боялись Влада, но наверняка подумали: "Зато хоть набега не будет". И слуги изменников, кажется, думали так же.
Тем не менее, Дракулов сын был не совсем уверен, что у боярских слуг и крестьян достанет ума не бунтовать:
— А может, они станут надеяться на Яноша Гуньяди? — спросил он.
— Ещё не известно, вернётся ли Янош из Белграда, — сказал Опря, который был старше всех и по опыту знал, что в жизни всё возможно. — Помнится, Янош сбежал с поля боя под Варной и с Косова поля сбежал, а если и в Белграде дело обернулось плохо, сможет ли он сбежать?
По расчётам собравшихся, осада крепости турками должна была уже закончиться, но чем закончилось это дело, никто ещё не знал. Влад и сам с нетерпением ждал сведений.
— На Яноша нашим врагам надеяться нечего, — продолжал Опря. — Если он и может им помочь, то прямо сейчас, а из Белграда нет вестей. Значит, прямо сейчас мы можем его не опасаться, а что буде после, никто не знает.
— А что Владислав-младший? — спросил Дракулов сын. — Замышляет ли он что-нибудь?
— Наши люди говорят, что ничего не замышляет. Поехал в монастырь и горюет, — сказал Молдовен. — А если что-то замыслит, мы узнаем об этом раньше, чем этот юнец успеет задуманное осуществить.
В комнате ненадолго воцарилось молчание, которое нарушил Йова.
— Государь, — начал он, — а позволь мне сказать о том, что имеет отношение к пиру, но на первый взгляд с пиром не связано.
— Говори.
— Есть одна плохая новость, — продолжал Йова.
— И что же стряслось? — насторожился Влад.
— Мы с Опрей обыскали всю канцелярию и не нашли одной очень важной книги, — вздохнул рыжебородый боярин. — В ней записаны все города и сёла в государстве, и указано, сколько и чего с них собирать. Очевидно, Михаил, когда сбежал, забрал эту книгу с собой. И придётся нам составить весь перечень заново, но на это уйдёт много времени. Несколько месяцев, — рыжебородый боярин снова вздохнул. — Ох, и доставил нам хлопот этот Михаил, ведь знал, хитрый вор, что подати надо начинать собирать уже вот-вот. Сентябрь совсем скоро. К сентябрю и даже к октябрю нам новый перечень никак не составить.
— А причём здесь пир? — Дракулов сын сделался непринуждённым, потому что сейчас подати занимали его меньше всего.
— Сейчас я предложу то, что ты, возможно, одобришь, государь.
— Но причём здесь пир? — Влад по-прежнему не видел большой беды в пропаже книги, но главное — не понимал, как подати связаны с пиршеством.
— Я не сумею объяснить это в двух словах, — признался Йова, — поэтому начну издалека.
— Главное, чтобы утро не наступило прежде, чем ты дойдёшь до сути, — беззлобно пошутил Дракулов сын.
— Я предлагаю в этом году не собирать подати вовсе, — сказал рыжебородый боярин. — Это лучше, чем собирать наугад, ведь плательщики быстро смекнут, что мы не знаем, сколько брать, поэтому они станут платить меньше, чем могли бы. И каждый следующий год нам придётся чуть ли не воевать с ними, когда мы приведём дела в порядок и назначим им платить столько, сколько положено. Все будут возмущаться: "Раньше было меньше!" А если ты объявишь, что в этот год не будешь собирать вовсе, люди возликуют и одобрят всякий твой поступок, который ты совершишь ради наполнения казны другими путями. Другими, но не пошлинами, а теми путями, которые...
На последних словах боярин загадочно улыбнулся, и Влад, наконец, всё понял:
— А ведь верно! — воскликнул он. — Зачем мне собирать подати в этом году, если я заберу себе всё имущество бояр-изменников. У них золото есть, и этих денег мне хватит надолго. Хватит и на выплату дани туркам, и на содержание войска, и на содержание двора. А народ одобрит, потому что сохранит свои деньги. Я помню, как на меня смотрели восемь лет назад. Смотрели, будто я грабитель, ведь из-за меня жители Тырговиште заплатили туркам тридцать тысяч золотых, чтобы не допустить разграбления города. А ведь я ещё и подати после этого собирал. Вот поэтому меня не любили! А теперь полюбят. Ох, как полюбят, несмотря на то, что я пролью много крови!
Пир во дворце шумел с середины дня до самого вечера. На небе, уже сиреневом, занимались звёзды, а с государева двора — как и восемь лет назад похожего на маленькую крепость благодаря высокому частоколу и кирпичным башням — по-прежнему доносился шум праздника.
На городские улицы, уже почти обезлюдевшие, то и дело прилетали весёлые возгласы, пьяный смех, слова нестройного пения. Наверное, горожане, жившие по соседству с государевым двором, всё спрашивали себя, когда же, наконец, веселье прекратится, и не догадывались, что скоро придётся услышать не возгласы и не смех, а отчаянные крики.
Влад, помня пиры в Сучаве, постарался устроить всё так же, ведь ему хотелось, чтобы румынские бояре после этого застолья так же устали, как уставали от подобного веселья бояре молдавские.
— Не разбавляй нашим гостям вино, если сами не попросят, — велел Дракулов сын своему боярину Миклие.
— Да как же не разбавлять? — удивился тот. — Если не разбавлять, они нам за один пир половину всех бочек опорожнят.
— Ну и пусть опорожнят, — ответил Влад и повторил. — Не разбавляй. Делай, как велю.
"Пусть бочек в дворцовом подвале станет поменьше, а пространства освободится побольше, — мысленно усмехался Дракулов сын. — Оно нам понадобится".
Наверное, княжеские хоромы в Тырговиште давно не знали такого веселья, ведь столы, ломившиеся от яств, стояли не только в тронном зале, но и во всех больших комнатах дворцовой хоромины. Влад хотел, чтобы за столы вместились не только участники совета с сыновьями и братьями, но и их дальняя родня. Дракулов сын пригласил всех!
Правда, боярских жён, дочерей и племянниц на этот пир не позвали. Новый государь был холост, и матушка его давно скончалась, поэтому некому оказалось бы возглавить празднество на женской половине. Женщинам и девицам никак не полагалось сидеть вместе с мужчинами, а сами по себе пировать без хозяйского внимания гостьи не могли, поэтому вынужденно остались дома и досадовали, что новый государь не удосужился жениться до того, как взошёл на трон.
Во дворе перед дворцовой хороминой пировала боярская челядь, и пусть пищу и вино на столы челядинцам поставили попроще, но всего было так же вдоволь. Казалось, Дракулов сын, оказавшись помазан на трон, на радостях решил накормить весь город, однако после прибытия гостей все ворота государева двора закрылись на засовы.
— Так спокойнее, — объяснили Владовы слуги боярским челядинцам, когда кое-кто начал смотреть недоумённо. — А то набегут с улицы всякие бродяги и голодранцы, чтобы полакомиться вашим угощением.
Челядинцев такое объяснение устроило, и они продолжили веселиться и славить нового князя.
Влад, сидя в тронном зале за особым столом, видел этих челядинцев через открытое окошко. Все окна в зале были отворены, чтобы стало не так душно, но Дракулов сын, если б мог, приказал затворить. "Чем жарче станет гостям, тем больше они выпьют", — думал новый румынский государь, поэтому августовская жара казалась ему не помехой празднику, а союзницей.
На руку оказалось и то, что митрополит не принял приглашение, ведь то, что задумал Влад, не могло начаться в присутствии владыки. Пришлось бы ждать, когда митрополит покинет дворец, а так Влад почти наслаждался мыслью, что может отдать свой особый приказ в любую минуту, когда пожелает. И всё же торопиться не следовало, а следовало позволить своим гостям пировать до вечера, чтобы они хорошенько опьянели.
Тронный зал шумел. Играла музыка, слышался гул голосов, иногда переходивший в застольную песню. Затем снова начинались разговоры, и Владу казалось, что он слышит каждое слово, ведь в Сучаве во время пасхального пира у своего двоюродного брата Александра наслушался достаточно. Гости на пиру, конечно же, обсуждали среди прочего, долго ли новый правитель просидит на троне, а Дракулов сын, окидывая взглядом зал и своих гостей, по большей части молчал.
Когда-то давно, представляя, как будет проходить это застолье, Влад думал, что заведёт с гостями хитрую беседу, но с той ночи, когда в трактире довелось выслушать рассказ боярина Мане Удрище, стало понятно, что на пиру говорить с предателями не о чем. "Вот когда окажутся в подвале, закованные в цепи, а рядом будет стоять пыточных дел мастер, вот тогда и поговорим", — обещал себе Дракулов сын, а сейчас ему оставалось молча улыбаться, поднимая свой кубок, когда кто-то из бояр, уже приговорённых, вставал и произносил здравицу, желая новому государю долгой жизни и долгого правления.
Одним из первых здравицу провозгласил Тудор. Сделал это и дряхлый Станчул, предатель, переживший очень многих государей. Глядя на костлявую старческую руку, сжимавшую кубок, Влад даже удивился, что Станчул дожил до нынешнего дня, ведь Станчулов брат Юрчул уже скончался, не вынеся груза годов.
Димитр, являвшийся начальником конницы у Владова отца и у Владислава, тоже провозгласил здравицу. Наверное, надеялся, что Влад, давший должность начальника конницы лишь Молдовену, может со временем назначить второго начальника, раз конница велика числом. Пусть Димитр был уже в годах, но по-прежнему крепко сидел в седле, обладал солидным опытом ведения войны и надеялся, что новый государь это оценит. Потеряв свою должность, Димитр надеялся вернуть её и весь светился надеждой, поэтому Влад еле сдержался, чтобы не рассмеяться, громко и зло.