Филипп покосился на Арушита. Вскоре тьма окутала скалу, где расположился караван более чем из сорока верблюдов и ста человек. Костры разожгли, и к седовласому пленнику подошел один из охранников. Филипп только мотнул головой. Ни языка, ни местных нравов он не понимал, зато знал, что присутствие Арушита угрожает ему, поэтому предпринял попытку избавиться от него. По тому, как и охрана, и погонщики, и рабы предусмотрительно сторонились его, Филипп сообразил, что они побаиваются признаков отравления.
В конце концов он все же подозвал того самого охранника к себе и указал на Арушита:
– Этот вампир разносит болезнь, которая забрала много жизней в наших землях! – речь он сопровождал повелительными жестами. – Она убьет всех вас. Избавьтесь от него, иначе погибнете!
Охранник буравил его взглядом, а потом резко ударил хлыстом по лицу. Филипп вздрогнул. Может, неправильно объяснил? Сжав челюсти, он посмотрел снизу вверх так прямо, точно не сидел в путах, и продолжил объяснять властным тоном, несмотря на рассеченную щеку и боль в животе. Однако юронзия это разъярило еще сильнее – он набросился на пленника, бил ногами по лицу, колотил руками, стегал плеткой, оскорблял на своем языке и брызгал слюной, пока его не оттащили остальные.
В лагере началась перепалка, пришлось вмешаться даже караван-баши.
Только после его окрика пленника оставили в покое. Никто не сомневался, что с такими ранами он не доживет до рассвета. Уже за полночь одна из старух подползла к нему и проверила, не отдал ли он душу пустыне. В изумлении, почему он еще дышит, она вернулась на свою подстилку. Но Филипп не обратил на нее внимания, неотрывно следя лишь за Уильямом. Перед ним был призрак. Видение былого, ожившее, хотя его давно похоронили. Какие же беды постигли Уильяма? Что пережил он? Что сотворили с ним велисиалы?
Еще в темнице голос под маской показался Филиппу знакомым, пробудил слабую надежду, но до последнего он отказывался от нее, потому что устал надеяться. Даже уловив далекий разговор между Теоратом и Юлианом, он продолжил думать, что попадет в зал и обнаружит, что ему показалось. Теперь же все в старом Филиппе всколыхнулось, поднялось, и он почувствовал, что давно у него не было такого прилива жизненной энергии. И он положит все свои силы, чтобы вызволить их обоих.
Стояла сухая ночь, полная звезд, которые Филипп не узнавал. До него доносились стрекот насекомых, запах верблюдов, а также далекие-предалекие движения под песком, будто ворочаются горы. Вспоминались россказни приезжих купцов о том, что дальние южные пески опасны и изобилуют древними демонами, нашедшими в них дом. Остаться в таких землях без умелого проводника означало одно – смерть. А кто ведет караван по пустыне, Филипп пока не распознал, оттого решил подождать, чтобы выяснить это и набраться телесных сил. Не победить ему стольких краснолицых воинов, пока он даже на ногах не держится. К тому же, если придется сразиться с Арушитом, он должен быть готов. Так что он прикрыл старые глаза, опутанные морщинами, и попытался уснуть. Единожды закричал под незрелой луной верблюжонок, весь день бегущий за матерью. Тюки с товарами лежали огромной грудой, и их охраняли стражники.
Ранним утром Арушит пришел в себя. Сплюнув с губ мешающие ему белоснежные хлопья, откашлявшись, он подозвал погонщика на местном языке. Филиппу только и оставалось, что наблюдать за ними, ничего не понимая. Поначалу юронзий подозрительно зыркал из-под сросшихся бровей, но Арушит улыбался ему хитро-ласково, заговорщически, как улыбаются почти все южане. Их беседа затянулась – по глазам подошедших остальных юронзиев было видно, что их вниманием завладели целиком.
Подлый южанин ткнул пальцем в северян, а именно в Филиппа. Тот почувствовал: пора действовать, приготовился разорвать кандалы, хотя шансов дать отпор в его состоянии почти не было. К нему разом обернулись юронзийцы, у каждого в ножнах покоилась сабля.
Но раздался ясный и холодный голос. Это был Юлиан. Арушит пылко ответил ему. Юлиан продолжил рассказывать, хотя порой и прерывался, чтобы набрать воздуха. Лицо его, болезненно-бледное, имело лишь каплю жизни, которая на глазах утекала прочь.
Теперь Филиппу приходилось лишь выжидать, чем все закончится, потому что он не понимал речи Юлиана.
Недоверчивый караван-баши переходил от Арушита к Юлиану и расспрашивал их. Пока Арушит сбивчиво объяснял, а потом и вовсе закричал, сквозь его крик просачивался неумолимый голос Юлиана, как ледяной ручей между камнями. Завершилось все тем, что караван-баши достал саблю и обрушил ее на южанина. Под изумленным взглядом Филиппа на Арушита напали все юронзийцы разом. Они били его, таскали за волосы. С десяток клинков пронзили его. Рыча, его унижали, пока не выбили душу из тела. А потом досталось и Юлиану, которого отпинали пара мужчин и сам караван-баши. Впрочем, больше его не тронули. Все эти безумства подкреплялись одобрительными выкриками рабов. Окончательно изуродовав труп, юронзии занялись другими делами.
В лагере засобирались в дальнейший путь. Пока грузили тюки, Филипп обратился к Юлиану на северной речи, шепотом, ибо за ними следили:
– Уильям, что ты сказал им? Отчего они так кровожадно убили его?
– То, что нужно… – был равнодушный ответ.
– Что именно? Я пытался объяснить им про его болезнь, но у меня не получилось.
– Пустынники – работорговцы. А вы для них раб. Хуже скота. Но, похоже, говорили вы с ними не как раб, а как равный или глава. Да и плевать они хотели, что Арушит болен. Им главное, чтобы они не заболели и получили золото. Они и труп продадут под видом живого, потому что в таком случае вина будет на покупателе как на дураке, не распознавшем обман. К тому же вампиры достаточно ценны в этих краях… Однако я рассказал, что Арушит – выходец из Сатрий-Арая, и им этого достаточно, чтобы возненавидеть его и убить. К тому же он пытался обмануть их, выдав себя за юронзийца… Согласно клятве, они обязаны были провести над ним хамаруш – пустынную казнь, что и сделали.
– Почему они напали и на тебя? – спросил седой пленник.
– Я признался, что служил Арушиту, иначе бы они не поверили моему рассказу. Но зато мы решили проблему с Арушитом.
И Юлиан повел плечами, демонстрируя, что разговор закончен.
Филиппу показалось, что перед ним не тот Уильям, которого он знал. «Сколько воды утекло…» – подумал он с горестью старика.
Поразмыслив недолго, он попробовал завязать беседу о том, какая судьба привела его в Молчаливый замок и что с ним произошло. Однако ему не ответили. Юлиан упрямо игнорировал его, уронив голову на грудь. Только иногда он отирал губы о плечо, чтобы убрать обильную слюну. А еще позже к ним подошли охранники и посадили их на разных верблюдов.
Пустыня обмельчала, и после обеда они уже двигались между рвущимися ввысь скалами. Среди караванщиков послышались шутки и смех. Судя по радостному настрою, здесь пустынных демонов уже не водилось.
На полуденном быстром привале, когда все жевали финики и давали верблюдам роздых, Филипп оглядывал остальных рабов: таких же краснолицых и приземистых, как и юронзии. На него, белолицего, высокого и длинноносого, тоже глядели в ответ, правда, с подозрением, и Филипп подумал о том, помогут ли ему невольники в побеге.
– Не вздумайте пытаться подтолкнуть их к восстанию своими действиями. Ничем хорошим не закончится… – заметил тихо Юлиан.
– Почему? – спросил Филипп.
– А вы не понимаете?
– Их захватили в плен, убили их стариков и детей, – хмуро сказал Филипп. – Они должны жаждать свободы и мести.
– Ничего они не должны. По крайней мере, вам… Посмотрите, как они косятся на вашу внешность, длинный нос, белое лицо и, главное, на ваше непонятное поведение. Вы для них северный чужак, много опаснее и хуже юронзийцев. К тому же не знающий их языка. Они не станут рисковать своими жизнями ради мнимой свободы. Вкусите южные нравы и быт… – грубо ответил Юлиан.
Пейзаж постепенно менялся. Порой налетал ветер, и тогда по багровой поверхности пробегала рябь. Песка было все меньше, зато скал – больше. Они росли и росли ввысь, а вместе с тем рос интерес и к самим вампирам-рабам, случайно попавшимся каравану на пути.
В небольшом поселении, где караван устроился на ночевку, Юлиана расспросили на юронзийском языке, и тот отвечал уверенно. В конце концов он смог убедить юронзийцев, что в их появлении посреди пустыни нет ничего необычного. Однако старуха убрала повязку с брюха Филиппа, задрав тому рубаху, и воскликнула. С причитаниями она тыкала пальцем в швы, которые уже начали зарастать. Всего за две ночи… А потом она сообразила, что и раны-то на щеке, как и на плече, уже почти нет. Все юронзийцы этому сильно поразились, зная, как жестока пустыня. До них не дошло, насколько непрост их пленник, но главу каравана, Бардуш, увиденное заставило устроить Юлиану новый допрос, куда более настойчивый. Однако Юлиан качал головой, а слова так бесстрастно срывались с его губ, складываясь в ловкий, нераскрываемый обман, что ему опять поверили.
От двух северян отстали, бросив их вместе с другими рабами под присмотром охранников с саблями.
Юлиан пребывал в состоянии равнодушия, периодами сплевывая с губ темную кровь, чем беспокоил Филиппа. Он казался безучастным ко всему. При случае ему отвесили оплеуху, выказывая презрение, как слуге сатриарайца, но он лишь прикрыл веки и погрузился в свои мысли без какой-либо реакции. Уже в сумерках Филипп шепнул Юлиану:
– Посреди ночи я разорву кандалы, расправлюсь с охраной.
– Да, раз вы набрались сил, то с парой-тройкой охранников справитесь, – согласился Юлиан, выдохнув. – Видите созвездие, похожее на два кубка? Его зовут Кубками Ашизза и Шариты, двух влюбленных, разлученных после сплетения душами. Идите, ориентируясь на него. Рано или поздно выйдете к городу Бахро, а там найдутся те, кто говорит на северной речи. Оттуда доберетесь до порта и вернетесь домой… – Он прокашлялся.