– А у нас есть выбор, соглашаться на приглашение или нет? – ответил Филипп.
– Нет. Просто мой господин чтит традиции и восемь заветов Фойреса, а в их число входит и гостеприимство с великодушием.
– Полгорода тоже сожгли с великодушием? – Филипп поднял глаза на наемника, присевшего у огня.
– Господин тут ни при чем, – объяснил наемник. – Рабский простор сжег я. И я же приказал всех убить. Все злодеяния на моей и без того черной душе, за что платить после Конца Света лишь мне, – он улыбнулся глазами. Остальную часть лица закрывала куфия. – Выпейте. Вы очень бледны и плохи.
К губам пленников поднесли чаши с кровью, и они испили, чувствуя, как пересохшая глотка наполнилась живительной влагой, придала им толику сил, как истощенным путникам, подползшим к прохладному ручью после недели в пустыне.
– Расскажите же, – сказал наемник. – Как вы оказались в наших землях?
– По воле случая, – ответил Филипп.
– Должно быть, это очень необычный случай? Вы не знаете ни нашего языка, ни обычаев.
Попутно он переводил все для толстого южанина.
– Так и есть, необычный, – опять неопределенно ответил граф.
Эта беседа на южный манер, когда с губ не сходит улыбка, а голос слаще сахара независимо от того, угрожает ли его обладатель или льстит, раздражала. На Севере так не принято. И даже больше – на Севере это сразу обличало человека слабого и опасного, склонного к предательствам. Поэтому к толстому южанину и его лживому гостеприимству Филипп испытывал презрение.
– Мой господин хочет услышать ваши истории, – настоял наемник.
– Чтобы прознать, оба ли мы бессмертные? Или только я? – обрубил Филипп.
– Оставьте моего спутника, прошу, – вмешался Юлиан на юронзийском языке. – Он не намерен разговаривать. У северян нет привычки вести приятные беседы с теми, кто держит их в плену. Они прямолинейны.
– Ты знаешь наш язык? – спросил уже толстый южанин, удивившись.
– Я очень долго прожил на Юге, путешествовал по землям от Ноэля до самого Сатрий-Арая, – подтвердил Юлиан. – Так что знаю все языки и наречия, которые в ходу.
Толстяк причмокнул губами:
– А старик, похоже, с Севера?
– Да, потому не знаком с вашими обычаями.
– Но ты же его сын, да? Вы похожи.
Филипп не вмешивался, потому что не понимал.
– Нет, – ответил Юлиан. – Для южан все северяне на одно лицо.
– Просто родич?
– Тоже нет.
– Друг? – улыбнулся толстяк.
– Не думаю, что это так.
Юлиан просто мотнул головой – привык к местным нравам.
– Тогда почему он спасал тебя? – не унимался южанин. Ему такой поступок был непонятен.
– Потому что считает это своим долгом. Для северян почитание предков, традиций, а также данных ими клятв первостепенно. Нанеси северянину обиду – потом не спасет от смерти и гора золота. И наоборот, помоги северянину – и он этого никогда не забудет. Конечно, так не у всех, но этого вампира касается точно, поэтому он пытался спасти меня.
Так они и сидели у костра, и пузатый южанин разговаривал с пленником. Порой подходил колдун, проверял крепость кандалов, чтобы потом опять убраться в палатку подальше от пустынных ветров. Высокий наемник в куфии был нем. От него больше не требовалось переводить, так что он грелся у огня, прихлебывал горячий чай из хабака и мармарии и рассматривал Юлиана. Юлиан же развлекал всех рассказами, как они оказались в пустыне. В них не было и доли правды, но, впрочем, все это понимали.
Действительно, южанин затеял эту добрую беседу у костра лишь затем, чтобы выведать, бессмертен ли Юлиан. Но раз пленник знает все языки и сведущ во многом, ему явно больше лет, чем кажется. Тем более с ним проще удержать старого пленника от побега, так что ничего с Юлианом не сделали.
За полночь южанин скрылся в шатре, чтобы вздремнуть перед дорогой. За ним перенесли и двоих пленников. У подножия приподнятой хозяйской кровати, на лежанке, прилег высокий наемник – точно охранный пес. В этом же шатре уложили и колдуна, который периодически вставал и проверял, держатся ли заклинания.
Перед самым сном, раздав указания караулу, наемник все же размотал свою куфию, и Филипп с Юлианом увидели лицо: с мужественными чертами, изрезанное шрамами и морщинами, с орлиным носом и серо-синими глазами, вечно прищуренными от солнца. Это был не местный тип, а северный, можно даже сказать, чистейший северянин, если бы не цвет глаз. Однако наемник двигался как южанин, говорил как южанин и дышал долгие годы только южным воздухом. И одна лишь внешность напоминала, что корни его из других земель. Юлиан поглядел на него, на миг заинтересовавшись внешностью. Наемник ответил прямым равнодушным взглядом. Чуть погодя Юлиан в безразличии уронил голову на грудь, уже не замечая, что его продолжают изучать.
Утро началось с сильного и долгого приступа. Одна за другой по телу Юлиана прокатывались волны боли, и он несколько минут тяжело кидался в кандалах, сдерживая крик, изорвав себе до крови губы клыками. Когда все прекратилось, Юлиан шумно продышался, весь в поту. Все это время на него смотрел лежащий на боку наемник. Он приподнялся со своей лежанки, подошел ближе и кинжалом отодвинул рубаху пленника. На груди и шее в венах того расползалась чернота, обострившаяся с приступом и медленно светлеющая после.
Нахмуренный наемник пошел прочь из шатра, предварительно намотав куфию. Его надтреснутый голос раздавался то тут, то там, сыпля приказами.
С восходом солнца отряд стремительно собрался, сложил шатры и двинулся дальше на поджарых верблюдах, предназначенных для быстрых переходов по пустыне. Высокий наемник непрестанно следил за двумя пленными, привязанными к седлам, хотя Филиппу и казалось – глядит он по большей части не на него, а на Юлиана.
Весь день они пробыли на пути к Джамогере, за которой находилась конечная цель их путешествия – город Бахро. Хотя, надо сказать, после того как Элегиар стал столицей всех объединенных королевств, песчаный Бахро отошел в тень. Теперь там обитала только старая знать, почитающая местные традиции и не желающая бросать свои обустроенные дворцы и особняки. Как нигде более, в Бахро чувствовался первоначальный дух Фойреса, неистово фанатичный, обжигающий, так как при обрядах пламя костров вздымалось почти до небес, дабы разогнать непроницаемую завесу ночи и очистить мир от грязи. Но кроме святынь для поклонения, куда изредка приезжал сам король Элгориан Светоносный – владыка владык, покоритель горизонтов, – а также стекались паломники со всего света, в городе ничего и не было. Он стал священным, но растерял прочие функции. Подле стен, где некогда шумели огромные рынки, пасли коз, а часть домов опустела, потому что население перебралось поближе к Элегиару.
Почему толстый южанин торопился именно в Бахро? Помимо того, что он там родился, в храмах и библиотеках Бахро он рассчитывал найти настоящих магов, которые помогли бы ему передать одно бессмертие. И там же жили богатые покупатели на второе, чтобы набить кошель золотом.
К пленникам прилип колдун, нашептывающий заклинания, а вокруг разъезжало больше сорока головорезов, куда опытнее и умелее караванщиков. Как ни пытался Филипп разломать кандалы, у него не получилось. Их пленитель, этот лысый пузатый южанин, был человеком опасным, участвовал в таких же опасных делах, вроде нападений на караваны, заказных убийств, а также торговли на черных рынках, так что все предусмотрел. Шансов сбежать от него почти не было. Когда днем они расположились на привал у реки, что вырывалась из каменистого ущелья, и наемники пили воду и поили ею верблюдов, Филипп попытался в последний раз обратиться к Юлиану, дабы тот позвал кельпи, но ответа не последовало.
В последнюю ночь перед Джамогерой высокий наемник зашел в шатер уже за полночь. Сидящий на кровати пузатый южанин пил вино из кубка и позевывал.
Уставший колдун посапывал в углу на мешках. От сотни повторенных за день заклинаний его язык покрылся мозолями, поэтому спал он тревожно, и снилось ему, что он опять зачаровывает кандалы, а они почему-то не зачаровываются. Южанин и наемник принялись негромко обсуждать что-то. За неделю тягот Филипп выучил несколько фраз, так что отчасти понимал разговор: наемник докладывал о положении дел в лагере. Однако уже по окончании разговора он вдруг выхватил кинжал. Не успел толстяк вскрикнуть, как ему перерезали горло. Он задрожал, как желе, выронил кубок и завалился на постель с пустым взглядом.
Филипп ждал, что в шатер войдут сторонники наемника, чтобы избавиться от трупа. Смена лидера, не более. Однако наемник только прокрался к колдуну, который заворочался от странных звуков. Повернувшись, тот увидел, что случилось, и икнул в испуге.
– Меня ваши разборки не касаются! – запричитал колдун. – Я и дальше буду следить за пленниками. Никому ничего не скажу. Главное, заплатите мне!
– Заткнись. Сними с пленников кандалы, – зашипел наемник. – Живо!
– Что? – опешил колдун. – Снять? Но они… нападут…
– Тебе что велено?!
Испуганный колдун прошептал заклинания. Одни за другими оковы падали под усилием Филиппа, который, почувствовав свободу, тут же подскочил на ноги, пошатываясь от ран. Он помог подняться и шатающемуся от болезни Юлиану.
В это время наемник хладнокровно прирезал и колдуна, чтобы убрать лишнего свидетеля.
– Пойдемте! – поторопил он, передав пленникам сабли. – Я приказал караулу ненадолго оставить посты для разрешения моих личных вопросов с Манушем! – Он прорубил саблей заднюю стенку шатра и пропал в ней.
Наемник вывел их в ночь, к темнеющим на фоне песка скалам, после чего попросил дождаться его. Возвратившись в шатер через прорезь, он вышел из него как ни в чем не бывало. Минуя костер, у которого развалилось на лежанках с три десятка головорезов, наемник обронил, что отправится на разведку. Никто не повернул и головы, а караульные не задали вопроса, почему их глава взял три верблюда.
Филипп и Юлиан вскочили на